Самое большое счастье Спецкор «Медузы» Илья Азар — о том, как и почему рухнула Берлинская стена

В Германии 9 ноября отмечали 25-летие падения Берлинской стены. Кульминацией празднования в некогда разделенной немецкой столице стал запуск в небо восьми тысяч воздушных шаров — их расставили непрерывной цепью вдоль улиц, где когда-то стояла Стена.

Специальный корреспондент «Медузы» Илья Азар посмотрел, как белые воздушные шары под звуки Девятой симфонии Бетховена полетели в небо, поговорил с жившими в ГДР диссидентами — и выяснил, сохранилось ли в Германии разделение на восточных и западных немцев.

* * *

Последними в небо отпустили шары, стоявшие в районе сохраненного куска Стены, превращенного в художественный объект — East Side Gallery. К самому знаменитому граффити — целующимся Леониду Брежневу и Эриху Хонеккеру — пришел и его автор, русский художник Дмитрий Врубель. Пока мы делали селфи на фоне страстного мужского поцелуя, на стену вскарабкались два парня.

— Думаю, им сейчас надо поцеловаться, — подумал я вслух.

— Küssen Sie! [Целуйтесь!] — сразу же закричал Врубель.

— Küs-sen! [Целуйтесь!] — начала скандировать толпа (посмотреть на полет шариков пришли десятки, если не сотни тысяч людей). Парни целоваться отказались, зато активно стирали ляжками подпись к картине «Господи! Помоги мне выжить среди этой смертной любви», чем крайне раздражали Врубеля.

Наконец, белые шары один за другим поднялись в небо над East Side Gallery. Один шарик застрял минут на десять, но когда и он под визг и аплодисменты улетел, Берлинская стена вновь перестала существовать.

Настоящая бетонная стена с колючей проволокой и автоматчиками разделяла Берлин и Германию чуть больше 27 лет; уничтожить ее было значительно сложнее. Хотя бульдозеры разрушили Стену только в 1990 году, фактически она рухнула именно 9 ноября 1989-го.

Не когда-нибудь, а немедленно

В тот день журналист западногерманской газеты Bild Петер Бринкманн (Peter Brinkmann) приехал в Восточный Берлин на пресс-конференцию секретаря ЦК Социалистической единой партии Германии (аналог КПСС в ГДР) по информации Гюнтера Шабовски (Günter Schabowski). Это была только вторая в истории ГДР пресс-конференция — встречи с журналистами в «демократичном формате» партийные бонзы решили проводить для улучшения имиджа ГДР после отставки в октябре 1989 года многолетнего лидера СЕПГ (и героя картины Врубеля) Хонеккера (Erich Honecker).

Первые 40 минут Шабовски посвятил партийным делам, которые Бринкманна и его западных коллег не интересовали. Кто-то из журналистов заснул, кто-то не выдержал и ушел, но большинство терпеливо ждали, когда Шабовски расскажет про новый порядок выезда граждан ГДР за рубеж. Это должна была быть бомба.

Бринкманн знал, что еще 29 октября 1989-го Шабовски сообщил мэру Берлина Вальтеру Момперу (Walter Momper) о предстоящих изменениях. Но деталей журналистам не сказали, и те приехали в Восточный Берлин именно за ними.

Когда Шабовски закончил говорить, западные журналисты начали тянуть руки вверх, подпрыгивая на стульях. Секретарь ЦК сперва выбрал британского журналиста, но сразу же передумал. «„Почему не я?!“ — закричал коллега из Лондона, но Шабовски уже отвернулся. Уверен, с тех пор британец плохо спит», — с улыбкой победителя вспоминает Бринкманн. Правда, первым главный вопрос задал итальянский журналист Рикардо Эрманн.

— Шабовски принялся листать бумаги и бубнить что-то. Мы все начали громко спрашивать: «Когда?» Вы ведь видели на фото, что я сижу в первом ряду? Я там. Так вот, Шабовски нас не слышал, поэтому я крикнул громче всех: «Немедленно?» — говорит Бринкманн.

Бумаги о новых правилах выезда из страны секретарь ЦК по информации перед пресс-конференцией прочитать не успел. Шелестя бумагами, он искал ответ — и то ли машинально, то ли чтобы не затягивать паузу, подтвердил: «Насколько я знаю, да, немедленно». Бринкманн не жалеет сил (он даже написал об этом книгу), доказывая всем, кто захочет его слушать, что именно его слово «Немедленно» разрушило стену.

В бумагах у Шабовски и правда было написано, что закон вступает в силу «немедленно», но речь шла о том, что с 10 ноября граждане ГДР смогут свободно подавать заявки на получение загранпаспорта (до этого право на выезд из ГДР в Западную Германию давалось, по оценкам бывших восточных оппозиционеров, примерно одному человеку из тысячи). Шабовски на пресс-конференции чуть позже рассказал о паспортах и о необходимости зарубежных виз, но эти формальности уже никто не услышал.

— Если бы он зачитал положение закона в начале пресс-конференции и сказал про 10 ноября, все было бы не так [как случилось], — уверен Бринкманн.

После пресс-конференции журналист попытался передать информацию в редакцию по мобильному телефону (чтобы продемонстрировать его размеры, Бринкманн разводит руки на ширину плеч), но в ГДР не было передатчиков. Журналист на свой страх и риск решил остаться в Восточном Берлине и посмотреть, что будет вечером.

— Мы ездили на такси между пропускными пунктами. Около одного из них в полдевятого стояло шесть машин. Я отдал [водителю одной] все свои деньги и сказал: «Может, сегодня вы попадете в ФРГ. Купите там себе пиво». Внезапно появилась машина с русскими военными номерами, и я подумал, что все кончилось — сейчас приедут танки. Но русские уехали, — рассказывает Бринкманн.

Около 22 часов люди пошли к шлагбаумам, началась давка, и охрана вынуждена была их пропустить.

— Люди пришли к пограничным пунктам, потому что поверили слову «немедленно», которое произнес Шабовски. Моему слову. Вот почему это так важно. Без него ничего бы не случилось. Кстати, вы можете видеть меня на видео у Бранденбургских ворот, прямо за женщиной которая кричит что-то, — очень скромно добавляет Бринкманн.

На другой стороне гостей из ГДР уже ждали. На переговорах в октябре Шабовски рассказал мэру Момперу, что с паспортами и визами к Рождеству в Западный Берлин приедут как минимум 300 тысяч человек. В Западном Берлине организовали рабочую группу «Путешественник», чтобы подготовиться к приезду гэдээровцев. По словам Бринкманна, это было непросто — хотя бы потому, что каждому восточному немцу, приезжавшему в ФРГ, выдавали 100 марок. «Но к 9 ноября план на Рождество уже был готов, поэтому Момпер просто нажал на кнопку, и все заработало», — говорит журналист.

— Почему вообще правительство ГДР решило дать людям право выезжать за рубеж? — спрашиваю я Бринкманна.

— Я часто обсуждал это с Шабовски, пока он не заболел. Он был уверен, что все любят ГДР, как сейчас у вас в России любят Путина, — говорит Бринкманн и смеется.

По мнению Бринкманна, лидеры ГДР считали себя лучшим правительством для страны, «немецкими Горбачевами», и думали, что народ их любит. «Они были не только глупы, но и слепы. Они не видели неприязни народа», — уверен журналист.

9 ноября Шабовски перед сном включил телевизор и увидел, что творится возле Стены. Сел в машину и сам приехал на один из пропускных пунктов. Когда он вышел из машины, люди бросились его поздравлять и кричали ему «Ура!» Успокоенный и довольный Шабовски поехал обратно. В это время генсек СЕПГ Эгон Кренц (Egon Krenz) пытался дозвониться до Горбачева, но в Москве праздновали 7 ноября — и не ответили. Кренц решил ничего не предпринимать, чтобы на следующее утро привести границу в порядок.

— Потом Горбачев попросил поздравить Кренца «за это прекрасное мирное решение», и все было кончено. Все это — от «немедленно», все это благодаря моим словам, — повторяет Бринкманн уже в шестой или седьмой раз и смеется.

Дайте мне мою папку

Претензии Бринкманна на исключительную роль в истории падения 155-километровой стены едва ли признают бывшие оппозиционеры ГДР, которые долгие годы боролись с режимом — печатали в подвалах самиздат, уходили от слежки, сидели в тюрьмах. Конечно, Стена пала не только и не столько из-за слов Шабовски — «мирная революция» сделала свое дело: только 4 ноября 1989 года в центре Берлина на митинг вышли около 500 тысяч человек с требованием свободы слова и собраний. «Мы один народ!» — скандировали жители ГДР.

Каждый год по воскресеньям бывшие диссиденты собираются в баре Seeblick в одном из районов бывшего Восточного Берлина — Пренцлауэр-Берге (Prenzlauer Berg). К десяти вечера кабак полон веселых и не очень молодых мужчин и женщин, которые за кружкой пива вспоминают былое.

— Когда я 11 ноября 1989 года нелегально (политическим оппонентам партии в ГДР разрешили вернуться не сразу — прим. «Медузы») приехал в Берлин, я встретился с друзьями. Мы пили и праздновали три дня! — вспоминает бывший оппозиционер Рюдигер Розенталь (Rüdiger Rosenthal).

Для него, как и почти для всех немцев, падение стены стало сюрпризом. «Сумасшедший Шабовски, — смеется Розенталь и продолжает. — Никто не ожидал этого, ведь еще в 1989 году Хонеккер сказал, что Стена будет существовать еще много лет, потому что она нужна».

— Когда я уезжал на запад в 1987 году, я чувствовал, что perestroyka придет и в ГДР, но думал, что это займет 10-20 лет. А ждать столько я не хотел — у меня был кризис среднего возраста, поэтому я и уехал в ФРГ. Почти как Гете, который в 35 лет уехал в Италию, — рассказывает Розенталь.

Он, как и многие другие оппозиционеры, долгие годы стоял перед выбором: уехать из ГДР в свободную страну, избавиться от слежки — или остаться на родине, рядом с друзьями и родственниками. Розенталь покинул восток совершенно легально, потому что властям ГДР так было проще избавиться от диссидентов. Некоторые, впрочем, наоборот, не могли выехать даже в страны Варшавского блока.

— А почему вас не арестовали? — спрашиваю я.

— Несколько раз арестовывали, но к 1980-м годам в «Штази» (министерство госбезопасности ГДР — прим. «Медузы») решили, что выгоднее следить за оппозиционерами и давить на них психологически. Например, угрожали, что у семьи будут проблемы. На самом деле, такие, как я — у кого были друзья на Западе, — рисковали меньше, ведь в случае нашего ареста поднялся бы шум. Хуже всего приходилось обычным, безымянным людям.

Помимо Розенталя в бар приходят и другие известные диссиденты — вроде основателя экологического объединения «Ковчег» и самиздатовского журнала «Архе Нова» Карло Йордана (Carlo Jordan) или подпольного видеожурналиста (наверное, можно назвать его блогером) Зигберта Шефке (Siegbert Schefke). За соседним столиком сидят: дипломат из ФРГ (он работал в Восточном Берлине, вывозил из ГДР самиздат и кассеты Шефке, а обратно ввозил копировальные машины) и активистка (в 1989 году организовала митинги в Лейпциге). Частый гость здесь — и выдворенный в ФРГ основатель «Йенской группы в поддержку мира» Роланд Ян (Roland Jahn). Сейчас он возглавляет федеральное немецкое ведомство по архиву «Штази», которое находится в бывшей штаб-квартире «Штази» в восточной части Берлина.

После падения Стены жители ГДР начали замечать, что из региональных штаб-квартир «Штази» выезжают грузовики — документы уничтожают, рассказывает сотрудник архива Дагмар Ховештадт (Dagmar Hovestädt). «Люди выходили на улицы с одним требованием: „Дайте мне мою папку“. 4 декабря 1989 года люди в Лейпциге, Эрфурте и Коттбусе взяли штурмом здания „Штази“, чтобы остановить уничтожение архивов. Еще через шесть недель люди осмелели и захватили министерство госбезопасности в Берлине», — рассказывает Ховештадт. Около 20-40% документов «Штази», по оценкам архива, в итоге все-таки уничтожили.

После объединения Германии граждане получили доступ к архивам — каждый может посмотреть свое личное дело, если оно есть. «Никогда раньше архив спецслужб не открывался на 100%. Руководство Германии опасалось делать это, ведь именно политики ФРГ были основной целью шпионажа. Но диссиденты заняли штаб-квартиру „Штази“, начали голодовку, требуя открыть архивы, как главное завоевание „мирной революции“ 1989 года», — поясняет Ховештадт.

С момента открытия архива его сотрудники получили примерно три миллиона запросов от двух миллионов человек. «По иронии судьбы, к нам обращаются и бывшие офицеры „Штази“, чтобы получить пенсию по стажу работы. При этом оппозиционеры, которые из-за них лишались работы, получают намного меньшую пенсию, да еще и оплачивают бывшим врагам пенсии из своих налогов», — рассказывает Ховештадт.

— Есть классический случай оппозиционерки Веры Волленбергер, муж которой — Кнуд — был информатором «Штази», то есть шпионил за женой, совершив личное предательство. Впрочем, офицеры «Штази» заставили его это делать, пригрозив, что иначе арестуют жену. Интересно, что отец Веры был офицером «Штази», — рассказывает Ховештадт. После раскрытия архивов «Штази» Вера и Кнуд развелись. Но когда уже серьезно больной бывший муж объяснил Вере, что он — еврей — поддерживал ГДР в отместку за Освенцим, она его все-таки простила.

Не для всех история «Штази» осталась в прошлом. Около штаб-квартиры я встретил седого мужчину с плакатом и георгиевской ленточкой.

— Я люблю Россию, я нашел ленточку у Рейхстага несколько дней назад, — объяснил мужчина, оказавшийся сербом по национальности и немцем по паспорту. — Это моя позиция: мне нравится Путин, он все правильно делает, и не только на Украине.

Он часто приходит к бывшим зданиям «Штази», требуя справедливости. Мужчина утверждает, что в 1981 году был ошибочно арестован спецслужбами, ему сломали челюсть, приковали к кровати на 20 дней — и он вынужден был ходить в туалет под себя. Добиться справедливости от властей Германии ему так и не удалось.

Если человек в беде, ему нужно помочь

Негласными информаторами «Штази» работали почти 200 тысяч человек, при этом 3500 из них были гражданами ФРГ.

— Я не знаю, почему столько людей становились шпионами. Я хотел поговорить с ними, узнать, как они могут жить, зная, что отправили в тюрьму сотни людей. Но они отказывались разговаривать со мной, — рассказывает бывший врач, а ныне пенсионер Бурхарт Вайгель (Burkhart Veigel).

Берлинская стена была построена в 1961 году в том числе и для того, чтобы остановить бегство восточных немцев, которое приобретало угрожающие масштабы — до строительства стены из ГДР уехали 3,5 миллиона человек. После возведения стены побеги продолжились, но стали крайне опасными. Одним из самых трудоемких, но зато и максимально эффективных (в смысле количества перебежчиков) способов перебраться из ГДР в ФРГ стали туннели, прорытые под Стеной (самый известный из них — «Туннель-57», по нему в ФРГ убежали 57 человек).

Доктор Вайгель назначает мне встречу на Хейдельбергерштрассе (Heidelberger Straße), где стоят ничем не примечательные пятиэтажные дома. Вдоль тротуара по проезжей части тянется узкая кирпичная кладка — так в Берлине хранят память о Стене. Вайгель объясняет, что на этой улице расстояние между домами в Западном и Восточном Берлине было минимальным — всего 14 метров. Поэтому под Хейдельбергерштрассе со стороны ФРГ прорыли сразу семь туннелей.

Всего, по его словам, было сделано 75 туннелей (по другим оценкам — меньше), из которых только по 19-ти удалось вывести людей на свободу. Два года назад Буркхарт обнаружил в подвале одного из домов по Хейдельбергерштрассе заваленную землей комнату. В земле обнаружились ботинки и лопаты, а в углу комнаты — вход в туннель высотой всего 50 сантиметров. «Я был счастлив его найти, потому что это единственный сохранившийся туннель», — рассказывает Вайгель.

Впрочем, этот туннель для дела использовать так и не смогли. «На стороне Восточного Берлина появилась дыра, и в „Штази“ додумались, что это лаз», — говорит Вайгель. В соседнем доме тоже был туннель, который вырыли знаменитый Харри Зейдель (бывший чемпион ГДР по велотреку бежал в ФРГ после возведения стены и прорыл несколько туннелей) и друг Вайгеля Хайнц Йерха (Heinz Jercha). «Йерха погиб, когда возвращался обратно. Его подстрелил солдат ГДР на той стороне. Он дополз обратно и умер уже на территории ФРГ», — добавляет Вайгель.

Сам Вайгель в те же годы перевозил людей из Восточного Берлина в Западный на своем автомобиле. Сначала он делал восточным немцам фальшивые паспорта ФРГ, с которыми они могли пересечь границу. Потом в ГДР изменили метод проверки, и тогда Вайгель соорудил в своем «Кадиллаке» специальную камеру, в которую мог поместиться человек. «Я построил машину в 1962 году, и каждый день привозил людей на Запад. В 1967 году машину обнаружили на границе из-за шпиона. Меня не арестовали, иначе бы расстреляли. Вообще больше всего мешали именно шпионы», — жалуется доктор.

А еще раньше со стороны ГДР стену вкопали в землю поглубже, и туннели на этой улице из-за высокого уровня подземных вод строить стало невозможно.

— Падение стены — самое большое счастье в моей жизни, — говорит Вайгель. — Я хотел, чтобы у людей была свобода слова. Мой сосед должен жить так же хорошо, как я. Я врач, и если человек попал в беду, я должен его спасти. [Помочь бежать из ГДР] — это лучшее, что я мог для них сделать.

С 1961-го по 1970-й Вайгелю удалось спасти таким образом более 600 человек — в 2012 году он и еще 14 других организаторов побегов получили правительственные награды. Всего за время существования Стены из ГДР в ФРГ бежали около 5000 человек, как минимум 125 человек при попытке побега погибли (у солдат ГДР был приказ стрелять по людям — даже детям — на поражение).

Я чувствовал, что родился не в той стране

Далеко не каждый гражданин ГДР готов был стать героем или диссидентом; многие хотели просто вырваться из страны, в которой они ощущали себя как в огромной тюрьме. В Западную Германию бежали не только через подземные туннели — одни использовали воздушный шар, другие переодевались в форму американского офицера; кого-то даже вывозили в музыкальной колонке вместе с западными музыкантами.

Отчаянно сбежать из ГДР хотел и студент Кливе Юрица (Cliewe Juritza).

— Я хотел уехать, потому что в ГДР чувствовал себя второсортным немцем. Западные берлинцы посещали Восточный Берлин, фотографировались и уезжали. Они могли жить и там, и там, а я нет, — говорит мне Кливе.

— А как же родина? — спрашиваю его.

— Я чувствовал, что родился и вырос не в той стране.

— Ну а родители?

— Они остались в ГДР, и я с ними перед побегом не обсуждал свои намерения. И я никогда не жалел, что уехал из ГДР, — отвечает Кливе.

Он хотел сбежать из ГДР с 14 лет. Когда ему было 18, он отправился в Венгрию, где купил билет в Австрию, но его сняли с поезда, арестовали и допросили. После нескольких других пробных попыток Кливе снова сел на поезд, идущий в пограничный с ФРГ город Айзенах. Там его и арестовали — всех пассажиров проверяли по паспорту, живут ли они на границе.

— Меня отправили в тюрьму на год по «подозрению в попытке совершить нелегальный переход границы», представляете? Я провел в тюрьме 10 месяцев, после чего ФРГ заплатило за меня деньги, и ГДР продал меня, — рассказывает Кливе. Многие жители ГДР, кстати, пользовались этим способом покинуть страну — ФРГ за годы существования Стены выкупили более 34 тысяч человек за 3,43 млрд марок.

Кливе начал новую жизнь с бабушкой в небольшом городке в ФРГ. К ноябрю 1989 года он переехал в Западный Берлин, а 9 ноября выпивал в пабе с однокурсниками.

— Вдруг вошел парень и закричал: «Стена исчезла!» Я посмотрел на него и подумал: «Парень, не пей так много». Потом я пошел домой и заснул, а на следующее утро включил радио и обомлел. Я просто не мог поверить, что такое может произойти, — рассказывает Кливе, который теперь работает гидом по Берлинской стене.

Он с одобрением отнесся к идее немецких властей с воздушными шариками, потому что «важно над ней поиздеваться, чтобы изменить отношение старшего поколения». «Например, в некогда одном из самых закрытых мест Стены сейчас играют в пляжный волейбол. Это делает Стену смехотворной — то, что надо», — заключает Кливе.

Остальгия и две Германии

Несмотря на очевидные минусы жизни в ГДР, многие в Восточной Германии до сих пор вспоминают о своей молодости с теплотой. Это явление немцы прозвали Остальгией (Ostalgie).

— Однажды я случайно разговорился с каким-то стариком. Мы поспорили об устройстве современного общества, и он начал восхвалять ГДР. Я ему возражал, и в какой-то момент он обозлился и спросил: «Вы, что, из ФРГ?» Я ответил, что сидел в тюрьме за то, что хотел сбежать из ГДР. Тогда старик совсем рассвирепел и закричал: «Кто-то забыл вас расстрелять»! — рассказывает мне Кливе. Он уверен, что у людей, проживших молодость в ГДР, остается «отметка на всю жизнь».

Журналист Геральд Прашль (Gerald Praschl) работает в немецком журнале Superillu. По словам Прашля, его аудитория в Восточной Германии превосходит аудиторию трех крупнейших немецких журналов (Spiegel, Stern и Focus) вместе взятых. Прашль даже немножко знает русский язык, хотя говорить на нем стесняется. Над его рабочим столом висит «карта российского бизнеса» от РБК, у Прашля есть страница «Вконтакте» и жена-украинка.

— Наш журнал — это особенная смесь из жизни знаменитостей, истории ГДР и современной политики, — говорит Прашль. — Стена давно упала, но у нас в некоторых аспектах остались два общества. Есть, например, популярные на Востоке артисты, которых на западе никто не знает.

По его мнению, причина ностальгии по ГДР очевидна. «После объединения Германии экономика ГДР рухнула. Представьте, что человек в 1988 купил на две годовых зарплаты „Трабант“, а уже в 1990 году машина превратилась в кучу металлолома», — объясняет журналист.

— Как и в России, из-за трансформации 1990-х демократия означает для многих восточных немцев безработицу, богатство для избранных и бедность для большинства. Вот вам было 35 лет, когда упала Стена — вы потеряли работу, 10 лет пытались выбраться на прежний уровень жизни. Значит, лучшие годы жизни вам пришлось бороться, чтобы выживать, и сейчас вы на пенсии. Что вы думаете о временах, когда вам было 25? Все видится в розовых тонах, — анализирует Прашль.

В 1990-х заводы ГДР остановились, поскольку экспорт на восток прекратился, а производимые товары оказались неконкурентными на Западе. «Промышленное производство Восточной Германии в первые пять лет составляло только 3% от общегерманского. Безработица — 40%», — рассказывает Прашль. Сейчас экономические показатели двух частей Германии практически сравнялись. «Зарплаты отличаются на треть, но на востоке Германии и жить дешевле», — говорит Прашль. В статье Superillu к 25-летию падения Стены приводятся такие данные: около 50% восточных немцев чувствуют, что приобрели в ходе «переходного периода», а 23% — наоборот.

Тем не менее, многие восточные немцы признаются, что с ними до сих пор обращаются как с детьми, говорит Прашль. «Я сам приехал сюда из Западной Германии сразу после падения Стены. Раньше я чувствовал себя на Западе послом Востока, а на Востоке — офицером оккупационной полиции. Наша страна все еще разделена, но больше в головах, чем в кошельках», — добавляет он.

В качестве примера различия восточных и западных немцев Прашль приводит партию «Левые» (Die Linke), которая так популярна в Восточной Германии, что прошла в Бундестаг (парламент Германии — прим. «Медузы»), а в одной из бывших областей ГДР — Тюрингии — получила аж 28% и готовится выбрать своего губернатора. «Есть дискуссия о том, ответственны ли „Левые“ за режим террора в ГДР и могут ли они править в нынешней демократической системе, если многим из них сейчас по 35-40 лет», — говорит Прашль.

Доктор Вайгель согласен: разделение сохраняется. Но он искренне ненавидит коммунистов: «Я не могу сказать ничего позитивного о коммунизме. Маркс был идиот, если думал, что будущее за мировой революцией. Я биолог и знаю, что все люди разные, невозможно, чтобы все были одинаковые».

— «Левые» говорят, что в ГДР не все было плохо. Например, детей рожали больше; всем было, что поесть; были бесплатные детские сады, а аренда квартир стоила меньше, — рассказывает Прашль.

— Это у нас в России так говорят: зато, мол, в Советском Союзе все были равны, — обращаюсь я к Кливе.

— Нет, равны все были в одном — в ограниченности возможностей. Например, был равный для всех дефицит товаров. Многие еще тоскуют по привилегиям. Представьте себе музыканта из ГДР, который путешествовал с концертами в ФРГ. После открытия границ его привилегия исчезла, и многие скучают именно по этому, — отвечает тот.

Разделение на восточных и западных немцев актуально только для людей, которые родились и выросли в ГДР. «Восточные немцы воспитывались в коллективе и думают так, а для нас важны индивидуальные свободы. Но сейчас 10-20% таких, а остальные думают о будущем», — уверен Вайгель.

Молодежь этой разницы уже не ощущает. У бывшей тюрьмы «Штази» «Хоэншенхаузен» (Hohenschönhausen), в которой сейчас музей, 8-9 ноября — очень много школьников и студентов.

— Мы уже одинаковые, разницы я не чувствую. Немцы — снова один народ в социальном смысле, — говорит мне 15-летний Айко.

— Разница не полностью исчезла. Например, я недавно видел карту из космоса, на которой ночью западная часть намного сильнее освещена, чем восточная. Но в мозгах все одинаковые уже, — добавляет его одноклассник Леннар.

По мнению журналиста Бринкманна, проблема в том, что быстро демократии не научишься, и те, кто родились в ГДР, еще не привыкли к ней. «У вас в России вот демократии так и не научились. Для этого нужно восемь лет штудировать теорию, потом восемь лет практиковаться — чтобы понять: ты не раб в государстве», — уверен журналист.

Это про любовь

Главный и любимый русский для немцев — по-прежнему Михаил Горбачев, бывший президент СССР: именно он помог гражданам с востока «перестать чувствовать себя рабами». В Берлине в преддверии 25-й годовщины падения Стены повесили плакаты с изображением Горби и надписью «Spasibo».

— Горбачев был очень важным человеком не для русских, а для немцев. Я знаю, что его не очень любят в России, но для объединения немцев он был одним из главных людей, — говорит Вайгель.

Но есть в Берлине и еще один русский, слава которого неразрывно связана с Берлинской стеной. Художник Дмитрий Врубель нарисовал в 1990 году на руинах Стены свой знаменитый поцелуй; теперь он живет в Берлине, где у него своя галерея. На ее стенах висят портреты Надежды Толоконниковой из Pussy Riot, художника-акциониста Петра Павленского, депутата Ирины Яровой и немецкого канцлера Ангелы Меркель.

В 2009 году (на 20-ю годовщину Берлинской стены) Врубеля попросили нарисовать «Поцелуй» заново — потому что решили обновить и укрепить блоки East Side Gallery. «Я был резко против. Я им сказал, что это при Лужкове так делали — все старое сносили, строили новое и вешали табличку, что это было очень давно. Мне показалось, что их больше интересовало освоение бюджета».

У Врубеля вообще немало финансовых претензий к Германии. «В 1990-м мы, совки, оказались в другом мире, и никто нам не объяснил, как устроен арт-рынок. Тогда все было так, как если бы я пригласил в Москву художников из Северной Кореи, и зная, что для них 10 евро очень много, платил бы им евро в день и говорил, что это офигенно. Я бы еще звонил друзьям и говорил: „Приходите в гости посмотреть на зоопарк из северо-корейских художников, на которых я трачу один евро в день“. Так вот делали с нами», — вспоминает Врубель.

По его словам, в 1990 году его привезли в Дюссельдорф. Ему дали побеленную комнату в музее — чтобы он в ней рисовал. «Кто-то из немцев пришел туда ко мне, и я ему рассказываю, что мне платят целых 25 марок в день. На эти деньги тогда можно было месяц жить в Москве… А немец мне и говорит: „А вы знаете, что люди, которые красили комнату в белый цвет, получают 200 марок в день?“ Причем спонсором всего этого дела была „Люфтганза“. Зачем же так на*бывать?» — возмущается художник.

За чашкой чая он вспоминает 1990-е и свой первый переход границы в ФРГ (граждан СССР, в отличие от гэдээровцев, в ФРГ без визы не пускали — прим. «Медузы»). Тогда — уже после того, как он нарисовал Брежнева и Хонеккера — с КПП вдруг исчезли пограничники. «Мы пошли с приятелем, вдруг видим огни и надпись ресторан „Багдад“. Мы понимаем, что это настоящий западный ресторан, заходим туда, и приятель говорит официантам: „У меня у жены день рождения, я хотел бы его отметить здесь“. Те смотрят в охерении, кивают. Потом я уже понял, что это была обычная кебабная, в которую пришли русские люди и решили провести там банкет», — рассказывает Врубель и смеется.

В общем, когда в 2009 году Врубеля попросили перерисовать картину с Брежневым и Хонеккером заново, он «уже своего не упустил». По его словам, в новой картине он исправил ошибки, которые сделал в 1990 году, поскольку раньше никогда не рисовал водяными красками и на открытом воздухе. «Она потеряла наивность, но стала качественнее», — уверен Врубель.

До последнего времени Врубель не получал процентов от торговли сувенирной продукцией со своей картиной, хотя поцелуй Брежнева и Хонеккера превратился в главный символ не только Стены, но, может, и самого Берлина. «По немецким законам то, что сделано на открытом пространстве, принадлежит всем. Хотя сейчас выяснилось, что в законе есть лазейка, и бесплатно можно репродуцировать только такую же плоскую продукцию, как и сама картина. А за кружки и магнитики придется теперь мне платить», — рассказывает художник.

Нарисовать целующихся Хонеккера и Брежнева Врубель придумал еще до того, как рухнула Берлинская стена. По словам художника, это одна из пяти частей инсталляции про любовь. «На остальных изображены другие виды любви — например, страстная реклама кожаных изделий и еще что-то с американским актером», — рассказывает Врубель. Даже знаменитая подпись про «смертную любовь» по первоначальному замыслу, оказывается, должна была быть распределена между всеми пятью картинами.

— Картина девушке посвящена, и никакого политического смысла в ней не было. У меня в Москве были отношения с девушкой из американского посольства. Это были шпионские годы, и она по поводу каждой нашей встречи должна были идти в отдел ФБР, а по улице за нами шли три кагэбэшника в одинаковых куртках. Она меня спрашивала, как я их определил. Я предложил в метро начать шагать на месте. Мы обернулись, и они втроем тоже шли на месте, — рассказывает Врубель.

А на Берлинской стене он решил нарисовать эту картину, чтобы «войти бы в диалог с немцами, которые знали обоих персонажей».

— Почему, вы думаете, картина стала символом? — спрашиваю Врубеля.

— Потому, что она про любовь. Здесь важен сам факт поцелуя между людьми, между которыми видимой любви быть не может. Два старика целуются взасос, и это прикольно, хоть 75% уже не знают Брежнева и 99% — Хонеккера, — отвечает художник.

Путин и Стена

Любимого Горби, конечно, пригласили в Берлин на празднование 25-й годовщины, но он еще перед отлетом пообещал, что будет «защищать от нападок» президента России Владимира Путина. Уже в Берлине Горбачев призвал европейских политиков «внимательно отнестись к недавним выступлениям Владимира Путина на Валдайском форуме». В этом выступлении глава СССР обнаружил «стремление найти пути снижения напряженности и в перспективе — создание новых основ для партнерских отношений».

В Европе, впрочем, слова и действия Путина мало кто интерпретирует именно так. «Путин нарушает основы миропорядка, которые установились после Второй мировой. Есть границы, на которые все согласились, и их изменять нельзя Это основа для свободы и мира в последние 70 лет, а то, что Путин взял Крым и поддерживает сепаратистов [в Донецке], ведет нас к новой мировой войне», — говорит Бринкманн. Его поддерживает Прашль: «Раньше цивилизованный и варварский мир разделяла Берлинская стена, а теперь граница НАТО. Жаль, что Украина в него не вошла, и теперь Путин хочет всю ее включить, если не в Россию, то в Российскую Империю».

— Иногда я думаю, что если бы Путин был президентом СССР во времена падения Берлинской стены, то, возможно, он не позволил бы Германии объединиться. Путин опасен, ведь никто не может угадать его следующий шаг, — заключает Кливе.