«Сложный вопрос — за кого я воевал» Солдаты и офицеры Первой чеченской: фотопроект Сергея Карпова и Михаила Мордасова

Мы продолжаем серию материалов, посвященных 20-летию начала Первой чеченской. Специально для «Медузы» фотографы Сергей Карпов и Михаил Мордасов сняли портреты и записали истории российских солдат и офицеров, воевавших в Чечне в 1994–1996 годах.

— Мы не думали тогда, что будет настоящая война, что все произойдет так, как случилось. Думали, зайдем на территорию, покажем силу, что нас много и за нами большая страна. На учениях и в теории мы представляли условного противника как, например, американца. А тут пришлось воевать со своими же, с гражданами России. Для меня война началась на Терском хребте. Ночью пытались пройти боевики — вот тогда я понял, что придется стрелять по живым людям. Они ползут в темноте, идет перестрелка, вокруг взрываются гранаты. Падаешь, вжимаешься в землю и думаешь: «Как же хочется зарыться в нее, слиться с ней, раствориться». Тогда боевиков остановили, и в моей роте потерь не было. Я попал в плен, когда отходили из Грозного. Когда я исчез, моей семье сообщили, что я убит, сгорел в машине. Но мой отец и брат не стали говорить этого матери. Поэтому она меня все время ждала. Через месяц меня отпустили — я думаю, обменяли на боевика. Я приехал домой, мать увидела меня, дотронулась и упала в обморок. На войне не думал, нужна она или нет, правильный приказ был отдан или нет. Если будешь задумываться и рассуждать, то воевать не сможешь. Я получал приказы и выполнял их, как это должен делать офицер. Такое мировоззрение формируется еще в училище. И после всех событий не думал, правильно ли все получилось в масштабах государства, нужна была война или нет. Больше думал о том, как поступили те люди, которые бросили меня с солдатами. Они ушли, а мы остались в горящей машине. И если бы они нас не бросили, моя мать не потеряла бы за один месяц десять лет жизни, не поседела бы так рано.

— В первый раз я попал в Чечню 7 ноября 1995 года в составе сводного отряда спецназа Сибирского военного округа внутренних войск. Я был в звании капитана, командиром группы специального назначения. Мы попали в Ханкалу, где у нас была база. Официально мы устанавливали конституционный порядок. А как нам подсказывала наша совесть, мы воевали за то, чтобы эта беда, эта зараза [терроризм] не пришла в наш дом. Потому что была реальная угроза. Еще не было Буденновска, еще не было «Норд-Оста», но мы понимали, что заразу надо душить. Получилось не так быстро, как хотелось. Каждый воевал за свой дом, чтобы это не повторилось здесь, в России. У нас была реальная возможность закончить все это с большим успехом, чем получилось в результате заключения перемирия благодаря товарищу Лебедю, покойному. Если бы в Первой чеченской нам дали доделать то, что мы начали, не было бы второй кампании. Если вытащил саблю, надо последним ее вкладывать в ножны.

— 8 или 9 января 1995 года мы попали сразу в Грозный, я тогда был прапорщиком. Сначала нас отправили на молококомбинат, потом мы стояли на автобазе перед мостом «Северный». Мы долго налаживали связь. Было неприятно, когда между подразделениями внутренних войск и министерством обороны нет связи. Когда едешь на БТР и в тебя начинают палить со всех сторон, а оказывается — мы на разных волнах разговариваем. Это сложный вопрос — за кого я воевал. За ребят, в большей степени — за тех, кто остался в России. Мы вообще не думали, нужно это или не нужно — мы служили. Мы давали присягу, поэтому не задавали лишних вопросов. Из нашей группы ни один солдат-срочник не погиб за всю Чеченскую войну. Тех, кто не пришел оттуда, нужно помнить.

— За что воевал в Чечне? В смысле, за Родину и Отечество? В приказном порядке все было. Мы, люди в погонах, присягу давали. В первой партии, в начале командировки, никто не знал, что будет именно так. Никто не был готов к войне в полном масштабе. Поехали со щитами, палками, пистолетами. Перевооружать, переодевать уже начали там. Тогда мы поняли, что там жопа на самом деле — что, оказывается, уже с ноября [1994 года] ведутся боевые действия. Прибыли 12 декабря 1994-го. Стояли в Моздоке, в эшелонах вместе со всей группировкой. Из Моздока нас стали развозить по Чеченской республике, разбрасывать отряды. Мы попали в село под Грозным. Оттуда с нашими войсками пошли на штурм. Находились на молочном заводе, а в конце командировки сидели напротив дворца Дудаева. Через площадь от него было высокое здание — нефтеинститут. Там стояли в окружении, наверное, неделю вместе с пригнанными силами внутренних войск. 15 января закончилась командировка, нас сменил другой отряд. Мы так дальше друг друга и сменяли, нас посылали не только в сам Грозный — в разные места по Чеченской республике. Нужно помнить, прежде всего, что как первая, так и вторая чеченские войны принесли много жертв. А это значит, что были ошибки. Победа была просто украдена. Нашу молодежь нужно воспитывать на этом опыте. А раз победы не было, значит, мы еще не закончили. Это сугубо мое личное мнение.

— Вошел в Чечню 25 ноября 1995 года в звании капитана в составе 166-й отдельной мотострелковой бригады под Шали. Считаю, что вооруженные силы исправляют ошибки политиков. Тогда мы защищали интересы России. [Это была] братоубийственная, никому не нужная война, в которой погибло много людей. Мы должны помнить их всех, должны дорожить памятью о них. Это наша история, история современной России.

— В Грозный зашли в Новогоднюю ночь. Я был капитаном. Воевал за целостность страны, наверное. Чеченская кампания учит одному — имей мозги. Решения принимать, жить, радоваться, дружить — все нужно делать с умом, а не бестолково.

— 24 ноября 1994 года я прибыл старшим лейтенантом в Моздок [в Северной Осетии], застал там период подготовки. А непосредственно на территорию Чечни попал 1 января 1995 года, мимо Толстой-Юрта сразу в Грозный. Мое подразделение стояло на консервном заводе, а действовали по всему городу. За что воюет офицер, получивший боевую задачу? Он просто выполняет приказ. Мы все должны помнить. Всех до единого убитых в ходе геноцида русскоязычных граждан. Мы должны помнить всех до единого погибших солдат, прапорщиков, офицеров — вне зависимости от их званий, должностей и всего остального. И помнить членов их семей, которые остались без отцов, мужей, братьев. Женщины, к сожалению, тоже пострадали в этой Чечне: гражданское население, военнослужащие. Это часть нашей истории. К сожалению, вопрос еще не решен до конца, поэтому никто не рапортует о том, что Чеченская война завершилась. Она продолжается на других территориях, другими силами, в другое время — но она идет.

— 19 февраля 1995 года нас привезли в аэропорт «Северный» в Грозный. Мне было 19 лет, я был старшиной разведроты и получил приказ. Я солдат, выполнял приказ своих командиров. В апреле того же года я вернулся обратно. Прилетели на аэродром Чкаловский под Москвой. И вот мы еще два часа назад были в Грозном, а сейчас вышли в мирную жизнь. Стоим и смотрим на людей квадратными глазами. Никто нас не понимает, мы грязные и вонючие, на нас детишки пальцами тыкают. Это было неприятно. Нужно помнить, что на той войне молодежь положила свои буйные головы. Надо помнить и чтить погибших. А также чтить живых и помогать им, если есть возможность. Пацаны будут вам благодарны. Кое-кто говорил: «Мы вообще тебя туда не посылали». И это 19-летнему солдату, который вернулся с войны после пяти ранений. Война многие судьбы поломала. Мои ребята, которые вернулись из Чечни, просто потерялись, кто-то нашел себя, кто-то — нет.

— Я когда в Чечню попал — я не знал, где Чечня находится, я не понимал, что здесь происходит. Призвали меня в Моздок 14 июля 1996 года, за два дня до президентских выборов, а оттуда уже [мы] ехали в Чечню, стояли под Ачхой-Мартаном. Это были первые выборы в моей жизни, мне офигенно хотелось проголосовать. Но как раз на выборы нас обстреляли, и передвижные кабинки для голосования до нашего полка не доехали. Так я остался без выборов. Там такой вопрос никто не задавал: «За что воюю?» Никто не понимал, да и всем, по большому счету, было пофиг, за что воюем. И вопрос был не «За что?», а «Когда?» Когда все это говно закончится, и мы попадем побыстрее домой? Во вторую войну уже такой вопрос не стоял, и многие пошли туда мстить. А в первую кампанию ненависти к чеченцам не было, к ним относились нормально. Ненависть появилась только через месяц-два, когда начинались личностные отношения, когда кто-то погибал. Нужно помнить, что война была. Нам нужно осмысление войны и вообще всех войн, в которых наша страна участвовала, начиная со Второй мировой. Ни разу осмысления не было, в том числе и Великой Отечественной, ни разу в обществе не было дискуссий, которые помогли бы прийти к какому-то выводу. Мы все ходим по кругу с одними и теми же проблемами, опять наступаем на те же самые грабли.