Декабристы были либералами? Почему они взбунтовались? Был ли шанс свергнуть царя? А спровоцировать кровавый хаос они не боялись? Отвечаем на главные вопросы к 200-летию восстания на Сенатской площади
С момента одного из знаковых событий российской истории — восстания декабристов на Сенатской площади в Санкт-Петербурге — прошло 200 лет. За два века эта неудавшаяся попытка государственного переворота словно бы прошла полный цикл своих трактовок: в Российской империи непосредственных участников восстания репрессировали, при советском строе их превратили в героев революционной борьбы, а нынешние путинские чиновники призывают «объективно» оценивать события декабря 1825-го. Скрывается за этими призывами, конечно же, плохо маскируемое желание провести параллели между дворянами-бунтовщиками XIX века и современными «врагами государства» из числа «иноагентов» и прочих оппонентов режима. Уйти от громоздкой политической надстройки невозможно — и все же мы решили попытаться ответить на самые очевидные вопросы о декабристах объективно (уже безо всяких кавычек). Когда их стали так называть? Чего они добивались? Могли ли свергнуть царя? И осознавали ли риск кровавого исхода своего выступления?
В этом тексте более 30 тысяч знаков. Для удобства навигации по материалу пользуйтесь всплывающим оглавлением — так вы можете сразу перейти к интересующему вас вопросу.
Почему вообще «декабристы»? Это они придумали сами — или их так назвали из-за даты восстания?
Декабристы не называли себя декабристами. Термин появился уже после событий декабря 1825 года, когда современники и следствие попытались объединить разных участников выступления в одну группу. Для самих же заговорщиков существовали лишь названия тех обществ, к которым они принадлежали. Они считали себя членами конкретных союзов и говорили о себе как о «братьях» или «членах общества», но не как о «декабристах».
История тайных обществ началась в 1816 году, когда группа молодых офицеров создала первое подпольное объединение, ставшее известным под названием «Союз спасения». В 1817-1818 годах оно было реорганизовано: расширился состав, появились устав и программа. Общество стало называться «Союз благоденствия». Его участники стремились к постепенным реформам в стране. Но уже к 1820-1821 годам в союзе усилились разногласия — часть членов считала прежние методы слишком мягкими; другие, напротив, опасались радикализма. В итоге «Союз благоденствия» был официально распущен, однако сами идеи и связи никуда не исчезли.
После распада возникли два новых центра подпольной деятельности. В 1821-1822 годах в Петербурге сложилось Северное общество, куда вошли прежде всего гвардейские офицеры и столичные чиновники, обсуждавшие проекты политического переустройства России. В те же годы на юге, в Тульчине и других гарнизонах, офицеры, ранее участвовавшие в «Союзе благоденствия», создали Южное общество. Оно имело более строгую организацию и решительную программу действий. К декабрю 1825-го эти два общества существовали параллельно. Северное общество стало инициатором выступления на Сенатской площади в Петербурге, а Южное — восстания Черниговского полка в начале января 1826-го. Так два отдельных круга офицеров, выросшие из одного послевоенного поколения, вошли в историю под общим названием, которым они сами никогда не пользовались.
Кого хотели облагоденствовать и спасти Союзы благоденствия и спасения?
«Союз спасения» и «Союз благоденствия» возникли как объединения для молодых офицеров и образованных дворян, которые после наполеоновских войн почувствовали, что Россия развивается иначе, чем многие европейские страны. Эти союзы были задуманы не как массовые организации, а как узкие группы людей с общим опытом службы, широкими взглядами и чувством личной ответственности за судьбу государства. Их члены были готовы обсуждать политику, говорить о реформировании страны и участвовать в практических шагах по ее обновлению.
Идеология объединений прошла эволюцию. «Союз спасения» (1816) изначально создавался как кружок взаимной поддержки и нравственного совершенствования, но его участники довольно быстро пришли к мысли, что личных усилий мало — нужны изменения в устройстве государства. Уже в 1817-1818 годах реформированный «Союз благоденствия» сформулировал более четкие цели: способствовать просвещению общества, бороться со злоупотреблениями администрации, содействовать постепенной отмене крепостного права, поощрять честность и «гражданскую добродетель» среди дворянства. Они не начинали с планов переворота — наоборот, рассчитывали, что последовательное «воспитание общества» создаст условия для реформ сверху.
Однако мотивы многих членов со временем менялись. Наблюдая, что правительство Александра I отходит от либеральных реформ, а крепостное право сохраняется, более решительно настроенные участники приходили к выводу, что одних нравственных мер недостаточно. Из этого внутреннего расхождения и возник дальнейший раскол подпольного движения. Одни по-прежнему надеялись на постепенное улучшение общества, другие считали необходимыми политические преобразования: введение представительного правления, ограничение самодержавия, реальную отмену крепостного права.
А что такого эти офицеры увидели в европейских странах, что решили изменить Россию?
Каждая из крупных европейских держав — Англия, Франция, Австрия и Пруссия — показывала тип государственности, отличавшийся от российского устройства. Эти различия не обязательно означали «демократию» в современном смысле. Но в совокупности создавали совершенно иной политический и социальный климат, нежели тот, что к тому моменту царил в Российской империи.
- Англия была монархией, но с давно укоренившимся парламентом, устойчивой правовой системой и местным самоуправлением. Закон здесь стоял выше воли отдельных чиновников; существовала развитая пресса, а общественное мнение существенно влияло на политику.
- Франция, пережившая революцию и Наполеона, сохранила множество реформ: Гражданский кодекс, развитую судебную систему, сильное городское самоуправление, публичную политическую сферу. Несмотря на возврат королевской династии Бурбонов в 1815 году, французы жили в правовом поле, где многие правила были ясными и одинаковыми для всех.
- Австрия и Пруссия, напротив, были консервативными монархиями и по духу казались куда ближе к Российской империи. Но и там офицеры видели то, чего в России почти не было. В Пруссии, например, отменили самые тяжелые формы крепостной зависимости и провели административные реформы. В Австрии правительство стремилось укрепить власть, но при этом создавало эффективный государственный аппарат и заботилось о предсказуемости управления. И хотя обе империи тщательно контролировали политическую жизнь, сама идея системного реформирования государства была там легитимной темой.
На этом фоне Россия выглядела страной, где многое держится на личной силе, чинах и покровительстве, а не на законе. Крепостное право оставалось основой хозяйственной и социальной жизни — в то время как в трех из четырех крупных европейских держав его уже не существовало вовсе, а в Пруссии оно было существенно смягчено. Политическая жизнь в России отсутствовала как явление: не было ни парламента, ни свободного обсуждения политики, в том числе и в печати. И верховенство права в условиях самодержавия и зависимости государственного аппарата от воли царя было скорее утопией. Поэтому для молодых образованных офицеров, прошедших войну и увидевших Европу, различия между Россией и этими странами становились очевидными в нескольких сферах сразу: правовой, административной, социальной и культурной. Они видели, что государства могут быть устроены иначе. Именно эта разница и создавала у них убеждение, что Россия нуждается в переменах.
Что за люди участвовали в восстании? Правда ли, что это были прекраснодушные мечтатели «за все хорошее против всего плохого»?
Если говорить о социальном составе движения декабристов, то прежде всего это были дворяне — но дворяне особого типа. Почти все ключевые участники происходили из старых или служилых дворянских семей, получили хорошее домашнее и военное образование и с ранних лет были ориентированы на государственную службу. Это не были маргиналы, «люди со стороны» или бедные интеллигенты без положения: наоборот, значительная часть декабристов принадлежала к элите своего времени. Среди них были князья и графы, дети генералов и высокопоставленных чиновников, люди, для которых путь к успешной карьере в рамках существующей системы был вполне открыт.
Главное, декабристы точно не были «Маниловыми», которые были готовы только мечтать и вздыхать В действительности большинство из них были профессиональными военными, закаленными опытом войны. Практически все лидеры движения прошли Отечественную войну 1812 года и заграничные походы русской армии 1813-1814 годов. Они участвовали в крупных сражениях — от Бородина и Малоярославца до боев в Германии и Франции, — шли с армией до Парижа, видели гибель товарищей, страшные потери, хаос отступлений и цену победы. Этот опыт формировал у них совсем иной взгляд на государство, ответственность и человеческую жизнь, чем у кабинетных мыслителей.
Так, например, Павел Пестель считался одним из самых способных штабных офицеров своего поколения и пользовался авторитетом как строгий, дисциплинированный командир. Декабристы Муравьев-Апостол, Трубецкой, Якушкин, Волконский, Бестужевы — все они имели живой военный опыт, командовали подразделениями, отвечали за людей и принимали решения в боевой обстановке. Их разговоры о перевороте и переустройстве страны рождались не в отрыве от реальности, а на фоне службы в армии, где каждый день приходилось сталкиваться с жесткой иерархией, произволом и несправедливостью.
Помимо военных, в декабристском движении участвовал и заметный круг гражданских служащих. Среди них были Кондратий Рылеев, Николай Тургенев, Александр Бестужев. Эти участники хорошо знали устройство государственной машины, умели работать с текстами, программами и идеями и задавали движению политический язык. Во многом они формулировали проекты будущих преобразований, обсуждали законы и принципы устройства власти, связывали офицерские кружки с более широкой интеллектуальной средой столицы. Их участие показывает, что декабризм был не только офицерским заговором, но и попыткой образованного слоя российского общества активно участвовать в политических преобразованиях в стране.
А почему декабристы не хотели просто работать на государство и добиваться перемен изнутри?
Большинство будущих декабристов как раз и начали с этого пути: они делали карьеру, служили в армии и в гражданских ведомствах, участвовали в войнах, исполняли приказы и надеялись на реформы «сверху». Однако после 1812 года и особенно в 1818-1820-е стало очевидно, что либеральные обещания исчерпаны: обсуждения отмены крепостного права зашли в тупик, реальные механизмы участия общества в управлении отсутствовали, свободы слова и собраний не существовало, а любое отклонение от официальной линии могло закончиться служебным крахом или расследованием.
Не меньшую роль играло и представление о месте офицера и дворянина в политике, сформированное на примере других стран. В европейских державах прославленные полководцы после войн не устранялись от гражданской жизни, а, наоборот, становились ее частью. Герцог Артур Веллингтон, победитель Наполеона в сражении при Ватерлоо, затем пришел в политику и стал премьер-министром от партии Тори (1828-1830, 1834). В России же даже самые успешные государственные деятели оставались лишь исполнителями воли монарха. И не имели права ни обсуждать, ни формировать государственную политику.
В этих условиях единственным способом обсуждать политические вопросы, вырабатывать программу и действовать коллективно становилась конспирация. Тайные общества возникали не из «любви к заговору», а потому, что иных легальных форм политической самоорганизации в самодержавной России просто не было. Кроме того, участники быстро пришли к выводу, что частные усилия отдельных честных чиновников не меняют устройство государства в целом: без согласованных действий, сети единомышленников и заранее продуманного плана любая реформа растворялась в бюрократии. Именно поэтому идея тайного общества воспринималась ими не как радикальный жест, а как вынужденный и рациональный ответ на политическую закрытость эпохи.
Неужели они не понимали, что восстание — это путь к кровавому хаосу? Ведь в истории уже был пример бунта Пугачева
Этот вопрос как раз очень точно ставили сами участники движения, и он был для них одним из самых болезненных. Они действительно хорошо помнили Пугачевское восстание — и из истории, и из семейной памяти, и по тому, как власть постоянно напоминала о «страшной смуте» XVIII века. Именно поэтому декабристы не хотели народного бунта в «пугачевском» смысле слова и откровенно его боялись. Их страх заключался не в самом изменении власти, а в неконтролируемом взрыве насилия, анархии и крестьянской мести, которая могла уничтожить страну целиком. В их представлении восстание Пугачева было примером того, что происходит, когда социальное недовольство вырывается без плана, политической цели и управляемых рамок.
Из этого страха и выросла ключевая логика декабристов: лучше короткий, организованный, «верхушечный» переворот, чем стихийный социальный взрыв. Они рассчитывали не на восстание народа, а на решающие действия армии — прежде всего гвардии и офицерского корпуса. В их представлении армия, как наиболее дисциплинированная и иерархичная сила в государстве, могла обеспечить смену власти без массового террора и распада страны. Поэтому они говорили не о крестьянском мятеже, а о военном выступлении, способном заставить власть принять новые правила: конституцию, отмену крепостного права, ограничение самодержавия. Это, как им казалось, и позволяло избежать «пугачевщины».
Важно и то, что сами декабристы воспринимали бездействие как более опасный путь к хаосу, чем попытку контролируемых изменений. Они видели растущее напряжение в обществе и опасались, что следующий взрыв будет намного более разрушительным, чем восстание Пугачева. В их логике собственное вооруженное выступление было попыткой опередить катастрофу за счет сознательного вмешательства образованного слоя и армии.
Почему тогда на практике восстание вышло таким скомканным и будто бы неподготовленным?
Во-первых, декабристы готовились не к тем условиям, в которых им пришлось действовать. Их выступление оказалось привязанным к внезапному и исключительному политическому кризису — междуцарствию после смерти Александра I (1 декабря 1825 года). Этот момент ускорил события и вынудил действовать раньше и в более сжатых рамках, чем они рассчитывали. Многие решения принимались буквально в последние дни и часы, связи между участниками работали плохо, а единый центр управления фактически отсутствовал. Это особенно сказалось в Петербурге: формально был назначен диктатор восстания (Сергей Трубецкой), но реального руководства в критический момент не было. И войска оказались на площади без четкого плана действий.
Во-вторых, декабристы переоценили управляемость армии. Их расчет строился на личных связях офицеров с солдатами и представлении, что пример нескольких полков вызовет цепную реакцию. На практике выяснилось, что армия куда менее готова к политическому выступлению, чем им казалось. Солдаты плохо понимали цели происходящего, не имели ясных приказов и в итоге заняли выжидательную позицию. Отсюда и знаменитое «стояние» на Сенатской площади: это было не бездействие из романтизма, а следствие отсутствия приказов, раскола среди руководителей и ожидания, что ситуация решится сама.
На юге ситуация выглядела иначе, но результат оказался схожим. «Южное общество» имело более радикальную программу и формально лучшую организацию, однако после ареста ключевых руководителей (Павел Пестель был арестован 13 декабря 1825 года, за сутки до событий в Петербурге) оно оказалось фактически обезглавленным. Восстание Черниговского полка стало реакцией на репрессии, а не заранее синхронизированным действием. Один полк физически не мог изменить ситуацию в масштабах империи, а поддержки со стороны других частей не последовало. Здесь тоже сыграли роль плохая координация, запоздалые решения и отсутствие общего политического центра.
У декабристов были исторические примеры, на которые они опирались? Почему вообще они верили в успех своей затеи?
Уверенность декабристов в том, что военное выступление может привести к реальным политическим изменениям, опиралась не на абстрактные теории, а на вполне конкретный недавний европейский опыт. В 1820 году в Испании офицер Рафаэль дель Риего поднял воинскую часть и заставил короля восстановить конституцию 1812 года. Важно было не только то, что выступление удалось, но и его форма: это был ограниченный военный мятеж, а не народное восстание.
Эти события внимательно обсуждались в образованной среде и особенно в армейских кругах, потому что показывали: даже в монархической Европе армия может стать политическим актором и изменить устройство государства, не разрушая его целиком. Для декабристов это было прямым подтверждением их собственной логики — если такие механизмы работают в Испании, значит, они потенциально возможны и в России.
А был ли у них план действий, который мог бы помочь им реально захватить власть?
Единого, жестко согласованного плана захвата власти у декабристов не существовало — и это одна из ключевых уязвимостей всего движения. Были общие представления о том, как должна начаться смена власти, и довольно разные ответы на вопрос, что делать дальше. Северное и Южное общества мыслили переворот по-разному и не смогли превратить эти замыслы в единый сценарий.
В Петербурге, где действовало «Северное общество», замысел действительно носил более умеренный и ситуационный характер и напрямую был связан с междуцарствием после смерти Александра I. Несколько недель страна жила в неопределенности: формально престол должен был перейти к Константину, среднему брату, но он отрекся, и новая присяга Николаю, младшему брату, еще не была принесена. Для декабристов это означало редкий момент правового вакуума, когда власть выглядела неустойчивой и уязвимой. Их план был следующим: использовать день присяги, чтобы сорвать ее или переориентировать, продемонстрировав, что армия не готова автоматически поддержать нового монарха.
Ключевым инструментом в плане становились гвардейские части Петербурга, в которых служили многие из членов «Северного общества». Предполагалось, что несколько полков выйдут на Сенатскую площадь, не допустят принесения присяги новому императору — Николаю, — и вынудят Сенат и высшие государственные учреждения объявить о создании временного правительства. Именно Сенат рассматривался как орган, способный формально санкционировать переход власти и придать происходящему вид не бунта, а политического решения. Далее планировалось публично провозгласить основные принципы — отмену крепостного права, введение законности и ограничение самодержавия. Важно, что северяне не собирались немедленно захватывать дворец, арестовывать всю династию или разворачивать боевые действия в столице. Их логика была иной: оказать давление примером, поставить власть перед свершившимся фактом и заставить ее вступить в переговоры. Они рассчитывали на нерешительность Николая, на колебания чиновничества, на возможное присоединение других частей гарнизона по мере развития событий.
Подход Павла Пестеля и «Южного общества» был принципиально иным. Пестель мыслил переворот как жесткую централизованную военную операцию, после которой власть должна была перейти к Временному революционному правительству с диктаторскими полномочиями. В его представлении армия захватывает столицу, устраняет династию Романовых, уничтожает старый государственный строй и уже затем, сверху, проводит радикальные реформы — от ликвидации крепостного права до полного переустройства политической системы. Это был вариант «быстрой революции», не рассчитанный на компромиссы и постепенность.
Важность плана Пестеля состояла в том, что с 1821 года он служил начальником штаба 2-й армии — одного из двух главных армейских объединений европейской части Российской империи (1-я армия стояла на западе и севере, 2-я — на юге). 2-я армия располагалась на территории современной Украины и Молдавии, с управлением в Тульчине, и насчитывала десятки тысяч человек. Это означало, что у Пестеля был доступ не к одному полку, а к командному аппарату крупного военного соединения, к системе приказов, офицерскому корпусу и информации. При благоприятных условиях можно было попытаться поднять значительную часть армии и двинуться к столице организованно, а не стихийно.
Однако у этого плана была и оборотная сторона. Пестель концентрировал в своих руках и политическую программу, и стратегическое мышление, и фактическую координацию заговорщиков внутри армии. Когда он был арестован 13 декабря 1825 года, всего за день до выступления в Петербурге, «Южное общество» лишилось не просто лидера, а центра управления.
В итоге декабристы действовали разрозненно, потому что движение так и не успело перерасти из сети кружков и программ в единый механизм. Северяне надеялись на политический эффект момента, южане — на диктатуру революционной власти, и между этими подходами не было выстроено взаимодействие.
Что непосредственно помешало успеху восстания?
Выступления были ограниченными по масштабам, слабо согласованными между собой и практически лишенными единого управления. Не существовало общего штаба, четкой системы приказов или заранее отработанного сценария действий на случай сопротивления властей. В решающий момент события развивались стихийно, а многие участники действовали, не понимая ни общей цели, ни дальнейших шагов.
В Петербурге войска, связанные с «Северным обществом», вышли на Сенатскую площадь, но с самого начала оказались в положении ожидания. Назначенное руководство не смогло взять ситуацию под контроль: приказы запаздывали или вовсе отсутствовали, между лидерами не было согласия, а расчет на колебания власти не оправдался. Пока мятежники стояли на площади, правительство сумело сосредоточить верные части, изолировать район выступления и в итоге подавить его силой, применив артиллерию. Восстание завершилось быстро и без попытки активных маневров со стороны самих участников.
На юге картина была иной, но итог оказался тем же. Выступление произошло уже после ареста ключевых руководителей «Южного общества» и носило вынужденный характер. Восстал лишь один полк — Черниговский, без поддержки других частей армии и четкого политического центра. Солдаты двигались по местности, не имея ясной цели и надежды на соединение с более крупными силами. Отсутствие координации, поздний старт и изоляция сделали это восстание заведомо обреченным.
В результате оба выступления — и в Петербурге, и на юге — стали проявлением слабости организации, которая не выдержала столкновения с быстро сориентировавшейся государственной властью.
Как шли следствие и суд по делу декабристов?
Аресты начались практически сразу после 14 декабря 1825 года и быстро приняли массовый характер. Всего к ответственности было привлечено около 600 человек, из них чуть более 120 признаны активными участниками тайных обществ, остальные проходили по делам как свидетели или второстепенные фигуры. Дело декабристов рассматривалось специально созданным Верховным уголовным судом, учрежденным указом Николая I. Основанием для разбирательства стало действовавшее уголовное право Российской империи: прежде всего нормы о государственных преступлениях, заговоре против верховной власти и нарушении присяги. Следствие и суд разделялись: сначала работала Следственная комиссия, а затем материалы передавались в Верховный уголовный суд, состоявший из высших сановников и генералов. Формально процесс имел законную процедуру, но ключевые решения утверждал император.
Обвинения были дифференцированы. В основу легло само членство в тайных обществах, участие в их руководстве, разработка программ переустройства государства, подготовка вооруженного выступления и — для части обвиняемых — обсуждение возможности устранения императора и династии. При этом суд не столько доказывал конкретные действия (которые во многом так и не были совершены), сколько устанавливал намерения, роль каждого в структуре обществ и степень ответственности. На этом основании всех обвиняемых распределили по разрядам виновности — от главных руководителей до второстепенных участников, что позволило вынести разные приговоры в рамках одного процесса.
Существенной проблемой для власти был социальный статус подсудимых. Среди них были представители знатнейших дворянских фамилий, родственники генералов, сенаторов, высокопоставленных чиновников. Это исключало возможность массовых казней или показательного трибунала в духе военно-полевого суда: слишком жесткое наказание означало бы конфликт с самим дворянским сословием, на котором держалась государственная система. Поэтому Николай I стремился сохранить видимость законности, умеренности и индивидуального подхода, одновременно добиваясь устрашающего эффекта.
Вопрос о смертной казни обсуждался отдельно. По действующим нормам за государственную измену допускались крайне суровые формы наказания, но в итоге было принято решение ограничиться пятью смертными приговорами как исключительной мерой для руководителей заговора (Павел Пестель, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Петр Каховский). Остальные осужденные были приговорены к каторге, поселению, ссылке или разжалованию. Суд над декабристами стал аккуратно выстроенным юридическим процессом, который должен был наказать заговорщиков, не разрушая при этом социальный и политический баланс внутри элиты.
Можно ли говорить о декабристах только как о либерально настроенных гуманистах? Или их взгляды были разными?
Это парадоксальный момент. Версия истории о декабристах как об идеалистичных одиночках, сердцем горящих и готовых ради свободы жизнь положить, была результатом негласного договора между осужденными и императором Николаем I. Реальные масштабы заговора были существенно больше пары сотен человек, которых арестовали, и мотивы участников движения были связаны далеко не только с крепостным правом. Центральным был вопрос о власти и возможности влиять на политические решения. Для многих из заговорщиков участие в заговоре было возможностью реализовать свои амбиции, почувствовать вклад в историю — как это было с ними во время Отечественной войны 1812 года. Уже затем, во время следствия, многие, в том числе руководитель «Южного общества» Павел Пестель, пошли на сделку с императором, предложив определенную схему заговора.
Как пишет историк, специалист по декабристскому движению Оксана Киянская:
Схема, предложенная Пестелем, оказалась удобной — прежде всего для императора Николая I, которому вовсе не хотелось показывать всему миру, что российская армия коррумпирована, плохо управляема, заражена революционным духом, что о заговоре знали и заговорщикам сочувствовали высшие армейские начальники. Гораздо удобнее было представить декабристов юнцами, начитавшимися западных либеральных книг и не имеющими поддержки в армии.
При этом среди заговорщиков сосуществовали разные представления о будущем страны, и особенно это видно на примере программы Пестеля. С одной стороны, его «Русская правда» предлагала радикальные и для своего времени передовые меры: полную отмену крепостного права, ликвидацию сословных привилегий, равенство граждан перед законом, создание республики. Но одновременно этот проект включал жесткие и откровенно авторитарные положения. Пестель прямо исходил из необходимости длительной революционной диктатуры, сосредоточенной в руках Временного правительства, которое должно было управлять страной без выборов и политического плюрализма до «перевоспитания» общества. Что порождает еще ряд вопросов внутри этой темы. Попробуем коротко ответить на неочевидные.
Правда ли, что часть декабристов рассматривала построение новой России через депортации и этнические чистки?
Таких терминов тогда не было, но некоторые предложения по «национальному вопросу» у декабристов, особенно у Павла Пестеля, действительно были крайне радикальными. Пестель рассматривал Россию как единое неделимое государство и крайне негативно относился к любым формам автономии. В его представлении нерусские народы империи должны были быть либо насильственно интегрированы через русификацию, либо переселены внутри России или за ее пределы. Такие меры он, в частности, предлагал в отношении евреев и кавказских народов. Конечной же целью Пестель видел «для блага отечества необходимаго совершеннаго в России Единородства, то чтобы все сии различныя имена (народов) были уничтожены и везде в общее Название Русских во едино слиты».
Правда ли, что после прихода к власти декабристы планировали запретить тайные общества?
Да, это правда. Пестель предлагал после победы революции запретить любые тайные общества и политические союзы, включая те формы самоорганизации, из которых вышли сами декабристы. Он считал, что политическая конкуренция в переходный период опасна и должна быть подавлена ради порядка и единства. В этом смысле его программа сочетала радикальный разрыв со старым режимом с не менее жестким контролем над будущим обществом. Именно поэтому говорить о декабристах как о едином «либеральном» движении неверно: часть их проектов действительно стремилась к расширению прав и уничтожению крепостничества, но другие, особенно программа Пестеля, предполагали построение нового государства ценой насилия, принуждения и концентрации власти.
Правда ли, что декабристы пытались найти контакты с польскими революционерами? Насколько успешными были эти попытки?
Отношения декабристов с польским национальным движением возникли потому, что в начале XIX века Польша как независимое государство не существовала: после разделов и Наполеоновских войн ее значительная часть вошла в состав Российской империи, и польские подпольные организации стремились вернуть самостоятельность. Некоторые декабристы — прежде всего Бестужев-Рюмин и Сергей Муравьев-Апостол — пытались установить с ними союз, рассчитывая на совпадение интересов. Они вели переговоры с Польским патриотическим обществом, обсуждали возможность совместных действий и даже допускали, что Польша должна быть независимой. Но внутри декабристского движения это вызывало споры и сопротивление: многие не были готовы представить, что Россия может отказаться от польских территорий. Попытки договориться продолжались до 1825 года, но с началом арестов и распадом планов восстания контакты фактически прекратились, и польская сторона так и не смогла принять участия в событиях. Правда, когда в 1830-м уже в самой Польше вспыхнуло восстание за независимость, в нем участвовали и те заговорщики, которые в 1820-х контактировали с декабристами.
Правда ли, что декабристы планировали арестовать императорскую семью и вывезти ее в Америку?
Да, такие планы были. Судя по показаниям Рылеева и членов «Северного общества», речь шла о том, чтобы после успешного переворота погрузить императора и его семью на военный корабль и отправить не в Европу, а в русские владения в Америке — прежде всего в Форт-Росс. Это место рассматривалось как единственное реально безопасное: в Европе Романовы немедленно нашли бы поддержку союзных монархов, тогда как в Калифорнии возможность их возвращения в политическую игру была бы минимальна.
Чтобы осуществить этот план, требовался корабль, способный совершить дальний переход. И как раз в 1825 году в Петербурге действительно готовилась крупная морская экспедиция Русско-американской компании: на Охтинской верфи строились два брига, обозначенные номерами 7 и 9 и предназначенные для отправки в Северную Америку. О готовящемся рейсе в 1826 году ходили слухи, и заговорщики знали о подготовке этих судов. Следствие установило, что обсуждение даты восстания привязывалось к отправке этой экспедиции: в показаниях участников фигурирует план выступления весной 1826 года — в момент, когда корабли должны были быть готовы к выходу в море и могли быть использованы для перевозки Романовых. При этом после прибытия семьи в Америку за ними продолжался бы контроль. А в случае интервенции европейских держав в Россию рассматривался даже вариант убийства императора и его близких.
Как следует воспринимать восстание декабристов в контексте истории России?
Вскоре после поражения восстание перестало быть просто неудачным заговором и превратилось в символ. В русском образованном обществе XIX века декабристы стали восприниматься как первые, кто осмелился открыто бросить вызов самодержавию, пожертвовав карьерой и жизнью ради принципов свободы и власти закона. Александр Герцен превратил декабрь 1825 года в символический исходный пункт русской политической традиции. Для него восстание было важно не как успешное действие, а как нравственный поступок — первый открытый вызов самодержавию со стороны образованной элиты. Именно благодаря герценовской интерпретации декабристы в XIX веке закрепились в культурной памяти не как заговорщики, а как начало истории сознательного политического протеста в России.
В советское время этот образ был переосмыслен и упрощен: декабристов превратили в «первых революционеров», предваряющих Октябрь, подчинив их сложные и противоречивые программы прямой линии исторического развития. Их республиканизм, диктатура, национальная политика или элитарность отходили на второй план, зато подчеркивались жертвы, решимость и разрыв с самодержавием. В итоге фигура декабриста стала не столько исторической, сколько символической — знаком благородного начала борьбы за свободу.
Декабристское движение можно рассматривать одновременно в двух исторических перспективах — российской и общеевропейской. В российском контексте оно продолжает длинную, но прерывистую линию попыток дворянской элиты ограничить самодержавие сверху, без опоры на широкие массы. Линию, идущую еще от «кондиций» 1730 года и замыслов Верховного тайного совета. Как и тогда, речь шла о переустройстве государства силами узкого образованного слоя, который считал себя ответственным за страну, но не обладал устойчивыми политическими механизмами влияния. В мировой истории декабристы выглядят частью волны военных и офицерских выступлений начала XIX века, подобных испанскому перевороту Риего: попыток с помощью армии навязать монархии конституционные или республиканские формы правления. Поэтому декабристы остаются не исторической аномалией и не романтическим исключением, а симптомом времени, в котором европейские государства искали выход из кризиса старого порядка, а на политической арене появлялись новые силы, в том числе и армейские офицеры.
- О. Киянская. Пестель. М.: Молодая гвардия, 2005.
- А. Архангельский. Александр I. М.: Молодая гвардия, 2006.
- Л. Выскочков. Николай I. М.: Молодая гвардия, 2006.
- О. Киянская, А. Готовцева. Рылеев. М.: Молодая гвардия, 2013.
- О. Киянская. Декабристы. М.: Молодая гвардия, 2015.
«Медуза»