Когда главное в тексте — сноски Рассказываем о двух книгах, которые по-новому откроют вам Пушкина и поэтов Серебряного века: комментарии к «Пиковой даме» и «Заметки о каббале»
Одним из главных литературоведческих бестселлеров последних лет стала книга Павла Басинского «Подлинная история Анны Карениной», с помощью которой автор погружал читателя в контекст описываемой эпохи и отвечал на вопросы, которые могут возникнуть у современного читателя при чтении классики. Углубиться в изучение истории через литературу можно и с помощью анализа других произведений — в 2023 году вышла книга Михаила Безродного с комментариями к «Пиковой даме» Александра Пушкина; в 2024-м исследователь Константин Бурмистров предложил посмотреть на авторов Серебряного века сквозь призму каббалы и «тайных учений». По просьбе «Медузы», литературный критик Николай Александров рассказывает об этих работах.
Набоковское описание неопытного читателя — в первую очередь он смотрит, с картинками книжка или без, есть ли диалоги или страницы заполнены сплошным повествованием, — можно дополнить еще одним важным пунктом. Раздражают или нет сноски и примечания. Не говоря уже о вставках на иностранном языке, как в «Войне и мире» Толстого или в «Подростке» Достоевского. Между тем комментарии — удивительный вид чтения. Все зависит от их качества.
Некоторые книги почти или только из комментариев и состоят: «Хазарский словарь» Милорада Павича или забытый сегодня «Бесконечный тупик» в равной степени забытого Дмитрия Галковского. Комментарии — обучение осмысленному чтению (достаточно вспомнить еврейский Талмуд — слово «талмуд» в переводе означает обучение) или даже чтение как таковое, а не просто складывание букв в пустые слова. Говоря более категорично, без комментария не существует и самого текста, потому что он — его неотъемлемая часть.Чтение многих книг просто невозможно представить без пояснений и примечаний: произведения античных авторов, или «Божественная комедия» Данте, или романы Джеймса Джойса. Примеров множество, достаточно указать на комментированные издания серии «Литературные памятники».
Комментарий не просто объясняет текст, но зачастую преображает его, дает ему второе рождение. Скажем, масштабный труд Владимира Топорова «„Бедная Лиза“ Карамзина. Опыт прочтения» — это 500 с лишним страниц подробнейшего анализа маленькой повести Николая Карамзина. Или хрестоматийный «Комментарий к „Евгению Онегину“» Юрия Лотмана. Или трехтомник писем Пушкина с обширными примечаниями Бориса Модзалевского, где как раз они и составляют две трети каждого тома. Они до сих пор служат своеобразной заменой «Пушкинской энциклопедии», которую хотели создать, но так и не написали до сих пор. Свод произведений Пушкина, полноценное собрание его сочинений, вообще, по сути, еще толком не откомментировано: из 20-томного академического издания (ИРЛИ «Пушкинский дом»), призванного решить эту проблему, сегодня вышло только четыре тома. Впрочем, за последнее время увидело свет несколько достойных изданий Пушкина.
Издательство «Медузы» выпускает книги, которые из-за цензуры невозможно напечатать в России. Теперь в нашем «Магазе» можно купить не только бумажные, но и электронные версии книг. Это один из самых простых способов поддержать редакцию и наш издательский проект.
Михаил Безродный. «Опыт комментария к „Пиковой даме“»
Франкфурт-на-Майне: Esterum Publishing; СПБ: Чистый лист, 2023.
Книга литературоведа Михаила Безродного, специалиста по русской литературе XIX и начала XX веков, вышла после смерти автора. Посвящена она, что знаково и важно, Юрию Лотману. Слово «опыт», выставленное в заглавии, можно расценивать как знак намеренной скромности автора, не претендующего на исчерпанность темы. Но кроме того, это еще и опыт нового комментирования. Читателю предлагается как бы заново открыть для себя пушкинскую повесть, увидеть ее в совершенно иной, не школьной перспективе.
Начать с того, что за основу берется текст издания 1834 года, который репринтно воспроизводится, разумеется, в старой орфографии. Такой «Пиковую даму» читали современники Пушкина. Здесь комментируются небольшие фрагменты (часто всего лишь отдельные предложения), причем комментарии не вынесены в конец повести, а следуют сразу за отрывком пушкинского текста и при необходимости снабжаются сносками. В результате само чтение становится непрерывным. И другим, разумеется.
Удивляет всеобъемлющий охват примечаний. Поясняется все: исторические реалии, особенности игры в штосс — карточные термины, сами карты, способы шулерства, — одежда, прически, декоративные мелочи, значение званий и чинов, петербургская топография, петербургская погода и характер домашнего интерьера. Указываются возможные прототипы героев, объясняются имена. Даются ссылки биографического характера, относящиеся к жизни и творчеству Пушкина.
Учитывается обширный литературный контекст и возможные сюжетные пересечения, как современной Пушкину русской литературы, так и зарубежной — оригинальной и известной по переводам. Плюс к тому приводятся примеры прочтений и интерпретаций «Пиковой дамы» от времени Пушкина до нынешних литературоведческих и не только концепций.
Сцена, в которой Германн становится невольным свидетелем приготовлений старой графини ко сну, сопровождается ссылкой на блестящий режиссерский анализ этого эпизода Михаилом Роммом. Не упускает из виду Безродный и символику «Пиковой дамы» — цветовую в частности. Черный, красный — масти, зеленый — сукно карточного стола, белый — мелок, желтый — золотые монеты. А также значение жестов, психологических реакций, и особенности синтаксиса и ритма, в том числе стихотворных размеров внутри прозаического текста. Отмечаются архаизмы или употребление слов в непривычном, устаревшем значении, кальки с французского и литературные шаблоны в описаниях — русские и иноязычные. Наконец, Безродный указывает на ошибки и опечатки в издании 1834 года.
В результате «Опыт» Безродного оказывается невероятным способом погрузиться в пушкинский текст. Это почти физическое, осязательное пребывание в пушкинской эпохе с колоритом, запахами, звуками, фактурой времени, но также и осознание удивительных смысловых богатств повести, выявленных позднее, стараниями исследователей и читателей уже после Пушкина. И многое видится в этой перспективе. Например, характер заимствований и переиначиваний «Пиковой дамы» и ее героев в «Преступлении и наказании» Достоевского. Об этом, впрочем, Михаил Безродный написать не успел.
И еще это замечательное полиграфическое исполнение тома: лайковый зеленый переплет, золотое тиснение (цветовая гамма повести), великолепная бумага. Основной текст предваряется репродукциями картин «Венера с зеркалом» Тициана Вечеллио и «Аллегорией бренности» Бернардо Строцци. О символическом значении этих полотен в контексте «Пиковой дамы» Михаил Безродный подробно пишет.
Лаконичных объяснений в книге Безродного совсем немного. Вот одно из таких:
- — Как! — сказал Перумов, — у тебя есть бабушка, которая угадывает три карты сряду, а ты до сих пор не перенял у ней ея кабалистики?
- как! — как (это) так?!
- сряду — одну за другой
- кабалистика — тайное знание.
Ну, если с «как» и «сряду» все вроде бы понятно, то «кабалистика» — это отдельная тема, к которой обращается другой литературный исследователь.
Константин Бурмистров. «В поисках Зефиреи: Заметки о каббале и „тайных науках“ в русской культуре первой трети XX века».
М.: Новое литературное обозрение, 2024.
Каббалу как составную часть системы тайных наук впервые начинают специально изучать в последней трети XVIII века русские масоны, а в XIX веке каббалистические образы проникают в художественную литературу, о ней пишут в толстых журналах, ей посвящают диссертации в духовных академиях. […].
С конца XVIII века в России (да и в Европе) наблюдается тенденция называть «каббалой» (часто — «кабалой», «кабаллой» и «кабалистикой») всевозможные методы предсказания, гадания, нумерологических фокусов и тому подобное, вообще не имеющие никакого отношения к еврейству и иудаизму (именно упоминания о такой «кабалистике» нередко встречаются в русской классической литературе — у А.С. Пушкина, В.Ф. Одоевского, А.Ф. Вельтмана и других).
Так пишет Константин Бурмистров в книге «В поисках Зефиреи: Заметки о каббале и „тайных науках“ в русской культуре первой трети XX века». «Зефирея» из названия — «златая земля» истинной мудрости, слово, созданное Андреем Белым на основе каббалистического термина «сфирот». Именно каббале, а не «каббалистике», посвящает свою монографию Бурмистров — во-первых, а во-вторых — героям не «золотого века» русской культуры, а «века серебряного».
Это работа высочайшего научного — филологического в частности, — уровня. Константин Бурмистров — не только один из ведущих специалистов по иудаике, но возможно главный исследователь влияния еврейской мистики и эзотерики на русскую культуру конца XIX — начала ХХ века. Не говоря уже о том, что автор — знаток собственно русской литературы этого периода и литературы русской эмиграции.
Всерьез заниматься проблемами эзотерики, по понятным причинам, начали лишь в постсоветское время. Хотя сфера «тайного знания» также нередко вызывала подозрение и скепсис на Западе. Буквально только что в издательстве «Колибри» вышла монография итальянского антрополога и культуролога, профессора университета в Турине Массимо Чентини «Эзотерика в истории, культуре и искусстве». В ней автор весьма осторожно говорит об эзотерическом знании и, обращаясь к широкому кругу читателей, призывает избавиться от предрассудков и попытаться понять язык «тайных» наук, взглянув, как он представлен в произведениях искусства, литературе, музыке. Сегодня этой теме в разных ее аспектах — литературных, философских, религиозных, — посвящена обширная литература. Бурмистров с присущим ему педантизмом ссылается на наиболее заметные работы в этой области, как отечественные, так и зарубежные.
В книге Бурмистрова три главных героя — Андрей Белый, Максимилиан Волошин и Борис Поплавский. Конечно же, говоря о том, как каббала представлена в текстах этих литераторов, Бурмистров не может не коснуться общих проблем и пишет о том, на какие тексты и каких авторов могло опираться их представление о каббале и шире, эзотерическом знании. И о какой каббале, собственно, идет речь, по каким источникам и переводам (ивритом из всех перечисленных персонажей всерьез занимался лишь Борис Поплавский) они постигали «тайное знание». И в чем эти сведения отличны от того, что представлено в оригинальных каббалистических текстах.
Поэтому в книге появляется и легендарная и загадочная Елена Блаватская, создательница и глава теософской школы, автор знаменитой «Тайной Доктрины», из которой многие представители серебряного века черпали эзотерическую мудрость. В том числе — демонический доктор Рудольф Штайнер, основатель антропософии, учитель и «враг» Андрея Белого, архитектор антропософского храма Гетеанум (его текст «О каббале» приведен в приложении). Упоминаются с большей или меньшей степенью детализации те представители культуры начла века, кто так или иначе был связан с еврейской эзотерикой: Василий Розанов, Павел Флоренский, Сергий Булгаков, Алексей Лосев и многие другие, в том числе и гораздо менее известные фигуры.
Но все же общих вопросов, которые порой и вызывают сильнейшее любопытство у читателя, Бурмистров сторонится, давая лишь необходимые комментарии, ведь язык каббалистических текстов и значение эзотерических категорий весьма непросты. Он преследует вполне конкретную цель: понять, влияние каких книг, каких конкретных изданий сказалось на текстах Андрея Белого, Волошина, Поплавского. При этом вводит в научный оборот некоторые мало- или вовсе неизвестные и впервые публикующиеся произведения. В особенности это касается главы посвященной Борису Поплавскому (на цветных вкладках читатель найдет фотокопии рукописей и рисунков писателя).
Бурмистров стремится воссоздать дух и веяние времени, без чего и самих этих авторов трудно понять. Сам он называет свою книгу «результатом археологических раскопок» — как в почти буквальном смысле (долгие годы он искал рукописи и редкие документы), так и в смысле метафорическом: «Были раскопаны „завалы“ мыслей, погребенных в пыльных чуланах оккультных школ». В этом смысле «археологический подход» сближает эту работу и с исследованием Михаила Безродного.
Вместе с тем признáем, что «раскопки» — это сказано слишком громко. Фактически, была прорыта всего одна траншея. Мы увидели, что у героев этой книги были на редкость сходные интересы и пристрастия в области «тайных наук». Мне было важно рассмотреть эту тему — интерес к каббале — именно у этих авторов, понять их мысли, чувства, как это бывает с близкими людьми.
Но ведь можно назвать еще десятки русских авторов того же времени, как в России, так и в Зарубежье, которые занимались эзотерикой, интересовались «тайными науками», в том числе каббалой. Что-то подсказывает мне, что и у них мы обнаружили бы сходные источники, запросы, подходы.
Николай Александров