Российский самиздат сегодня — не подпольная литература, как в СССР, а вид современного искусства Художница и издательница Анна Диал рассказывает, как по нему ударили война и цензура
Российские власти раздумывают о том, чтобы снова лицензировать издательскую деятельность. Эту практику отменили в 2001 году — с тех пор любой россиянин может напечатать и издать собственную книгу без разрешения государства. Еще недавно в стране свободно распространялись малотиражные книги и журналы — в том числе экспериментальные, над которыми работали художники и фотографы. Новая культура самиздата набрала силу к середине 2010-х: появились тематические фестивали, маркеты, микроиздательства. Одно из таких издательств — «Неизвестный человек» — создала художница Анна Диал, которая сегодня живет в вынужденной эмиграции. Диал рассказала Антону Хитрову, какой была российская самиздат-культура до полномасштабной войны — и что осталось от нее сегодня.
— Давай разберемся с терминами. Почему тебе не нравится слово «самиздат»?
— Да нет, оно удобное, когда говоришь с людьми, которые не знают, что такое зины, что такое малотиражные издания. Когда они слышат «самиздат», они сразу понимают, что речь о чем-то сделанном руками, на коленке. Просто этот термин отсылает к Советскому Союзу, к перепечатке неподцензурных произведений. Современное российское самоиздание работает иначе: ты просто печатаешь книгу маленькими мощностями — скажем, в типографии на районе.
— Можно сказать, что современное самоиздание связано с традицией советского самиздата? В СССР неофициально печатали книги и журналы, где визуальная составляющая играла такую же важную роль, как и текст. Кажется, сегодня мы бы назвали это словом «зин».
— Это называется «книга художника». Правда, можно придраться к слову «художник», потому что оно подсвечивает авторов-мужчин. Если изучать музейные коллекции, можно найти много женщин, которые делали такие книги. Еще можно сказать «артбук». Что в российском самоиздании напоминает о советской традиции? Я бы сказала, фокус на работе с текстом. В западных малотиражных изданиях текст не настолько важен. А в России, как мне кажется, это передается из поколения в поколение. Можно вспомнить, например, как в начале XX века русские поэты оформляли стихи в книге.
— А зин — это что тогда?
— Вообще слово «зин» отсылает нас к панк-культуре, к чему-то дерзкому, протестному, субкультурному. Надо сказать, четкой терминологии в русском языке пока нет, потому что самоиздание в России поздно институализировалось, в отличие от Европы. Сейчас некоторые авторы стараются уходить от слова «зин», и я, если честно, тоже, потому что не все есть зин.
То, чем я занимаюсь, — это что-то среднее между зином, книгой и объектом искусства. Я не могу назвать эти вещи книгами, потому что книга — это что-то с корешком. В Европе даже у начинающего художника или художницы может быть в портфолио собственная арт-книга или фотокнига. В России таких возможностей обычно нет. Для таких художников и художниц, как я, обращение к форме зина вынужденное: у нас нет средств, чтобы издавать собственные книги.
— Как этот формат появился в твоей художественной практике?
— В 2018 году мне пришлось вернуться из Москвы, куда я всегда стремилась, домой, на Камчатку. Я оказалась в полной изоляции, мне хотелось что-то делать. Я решила издать небольшой тираж, 20 экземпляров, и разослать его почтой. Это был комикс Superwoman с моей героиней-феминисткой. Одновременно мы с моим другом и партнером Ромой сделали первый номер газеты «Неизвестный человек», где писали о друзьях из культурной сферы. Оба проекта получили отклик: и комикс люди покупали, и по газете присылали заявки — «напишите про меня тоже». Мы начали делать второй номер. «Неизвестный человек», теперь уже журнал, а не газета, стал обрастать комьюнити, мы нашли единомышленников.
Когда мы вернулись в Москву, мы узнали, что вокруг малотиражной печати есть целая культура. Незадолго до этого появились профильные фестивали, такие как «Вкус бумаги». Нас пускали в разные бары — «Делай культуру», «Успех» — презентовать новые выпуски. Помимо журнала мы занимались самоизданием: Рома издавал свои рассказы, я — комиксы.
— Художественные институции примерно тогда же заинтересовались самоизданием?
— Я уже позже узнала, что в 2017 году в Москве прошел первый «Граунд Зин Фест». Одним из его кураторов был Саша Маршани. Примерно тогда же институции стали включать зины в программы иллюстраторских курсов. Не знаю, почему все резко за это взялись. Может, люди устали от диджитал-формата и захотели вернуться к чему-то аналоговому. А еще во второй половине 2010-х дизайн и иллюстрация стали стремительно меняться — это тоже могло сыграть свою роль.
— Кто эти люди, которые сами издают свои книги?
— Если мы не будем брать тех, кто учится в «Британке» или «Вышке» (а там учатся не все: я, например, не училась ни на печатника, ни на художницу), то большинство — это те, кто не попал в институции и решил делать все сам. Их никуда не берут. Это аутсайдеры. Я и себя считаю аутсайдером. Правда, в конце 2010-х некоторые самоиздатели сами стали создавать институции, микроиздательства: Sputnikat, ESH Print, Samopal Books. Мы вместе делали маркеты, фестивали, которые продвигали эту культуру.
Одновременно с Питером и Москвой такие проекты возникли в Ростове-на-Дону, Челябинске, Ярославле, Екатеринбурге, в Сибири, Удмуртии. Никто не спонсировал это движение, люди делали фестивали, выставки и маркеты на энтузиазме. Организаторы рассылали незнакомым художникам и художницам предложения: отправьте нам почтой немного своих зинов, мы их выставим — и какой-то процент вам переведем, если что-то продастся. Они вовлекали в свою работу сотни авторов и авторок просто через почту.
— Самоиздание — это всегда эксперименты с визуальной или тактильной составляющей книги? Никому не интересно печатать просто текст?
— Конкретно в нашей культуре идет работа и с текстом, и с визуалом. Вот европейские книжки в большинстве своем — это про эксперименты с печатью и графикой, тактильность, сочетания разных видов бумаги. Те, кто работает в технике ризографии, используют все мыслимые цвета и краски вплоть до золотых и серебряных. В России таких экспериментов гораздо меньше, потому что это очень дорого. У нас всего несколько ризографов на всю страну. Поэтому в российском зине важна в первую очередь смысловая нагрузка, история. Мое микроиздательство «Неизвестный человек» позиционирует себя именно так: мы издаем истории. Проекты без текста мы почти не печатали — в основном либо текст плюс картинки, либо просто текст.
— Часто ли бывает такое, что зин доступен и на бумаге, и онлайн?
— Это редко встречается. Бывают веб-зины, это когда ты не смог или не хотел напечатать зин и выкладываешь его в интернет. Но вообще для тех, кто занимается самоизданием, важно, что у зина или книги есть тело. Понимаешь, соцсети могут одномоментно исчезнуть — сейчас в России некоторые из них заблокированы, — а зин как стоял на полке, так и будет стоять. Один мой друг, который тоже двигал в свое время самиздат-культуру, говорил, что зин — это как видеокассета: ты можешь вернуться к нему когда угодно — взять с полки, посидеть, полистать.
Наш посыл всегда заключался в том, что зины — это не просто субкультура, а часть современного искусства. Самоиздание долгое время воспринималось как нечто маргинальное, нишевое, ассоциировалось с русским роком. Нам хотелось работать на более широкую аудиторию, прививать людям культуру печати. Не каждый человек может позволить себе купить искусство — а зин не стоит больших денег. Из тех же соображений я делаю открытки: сама печатаю, сама режу. У меня продана уже пара тысяч открыток, наверное. Это важно для меня — так я распространяю свое искусство.
— Мне кажется, здесь есть противоречие. Твой проект называется «Неизвестный человек». Самоиздатели для тебя — люди, не попавшие в институцию и решившие действовать самостоятельно. В то же время ты говоришь: зины — это форма современного искусства. Ты как будто хочешь и отделить себя от мейнстрима, и быть мейнстримом.
— Смотри, мне сейчас не нужно обращаться ни в какую институцию. Я сама уже институция. Это была моя цель. Меня никуда не берут, меня никто не знает, да и вообще, с чего бы: у каждого куратора, кураторки свой вкус. Видимо, мне проще было самой что-то создать, чтобы увидеть результат. Я хотела давать видимость аутсайдерам — поэтому журнал называется «Неизвестный человек». В то же время мы хотели популяризовать культуру печати, чтобы она была так же понятна публике, как живопись или керамика. Мы старались донести, что зин — это просто такой медиум и что любому художнику или художнице стоит иметь у себя в портфолио хотя бы один самиздат-проект.
— Почему ты относишь самоиздание к современному искусству, а не к литературе?
— Потому что я не профессиональный редактор, а художница. С другой стороны, мы делаем коллаборацию с писательницами. Я участвовала в лабораториях, где художники и художницы обменивались опытом с теми, кто пишет тексты. Просто современное искусство вбирает в себя все медиумы. Я, например, из своих мультиков делала комиксы. Или, например, мы создаем выставку и собираем через опен-колл разные работы — в том числе видео. Часть скринов из этого видео могут попасть в зин о выставке.
— Ты очерчиваешь границы понятия «самоиздание»? Текстильные книги художницы Лизы Кукушкиной к нему относятся?
— Я считаю, это надо спрашивать у самой авторки. Если она говорит, что это книга, — значит, это книга. В культуре печати обычно считается, что тираж — это два экземпляра и больше. Но бывает, кто-то издает и один уникальный экземпляр. В этом и смысл, что каждый индивидуально решает, нет жестких рамок.
— Ты можешь выделить внутри этой культуры какие-то форматы, жанры, виды?
— Я могу говорить только о том, что делают в России сегодня. Прежде всего это фотокниги, комиксы и чисто литературные зины — с поэзией и прозой.
— Зины и автофикшн часто сочетаются, так? Можно сказать, что зины — это форма самоподдержки, самотерапии?
— Да. В зине ты можешь рассказать о том, о чем постесняешься написать в социальных сетях — потому что он не получит такого широкого распространения, как пост, и среди людей, которые его прочитают, наверняка будет больше твоих единомышленников.
Мы всегда подчеркивали, что самоиздание представляет интерес коллекций и архивов. Ты можешь рассказать о своем опыте так, чтобы это прочли через десять, двадцать лет, и стать кусочком какой-то большой истории. А твой пост в социальных сетях может просто исчезнуть.
Сейчас самая большая коллекция самиздата в России у музея «Гараж». Раньше это направление курировал [арт-критик, специалист по «книге художника»] Валерий Леденев. «Гараж» покупает и принимает в дар работы разных иллюстраторов и иллюстраторок — в том числе неизвестных, начинающих. Спустя какое-то время на основе этой коллекции можно будет делать серьезные исследования по современному самоизданию.
— Как война повлияла на самиздат-культуру?
— Цензура была еще до 24 февраля 2022 года, потом она усилилась. Примерно с 2021 года государственные институции и крупные маркеты современного искусства стали следить, чтобы у них не появлялось ничего «опасного». Это, например, квир-тематика и все, что связано с Навальным. Сотрудники центра «Э» приходили на большие публичные события и проверяли книжки, я замечала этих людей. Еще в 2019-м ничего этого не было.
В марте 2022-го закрылась самая большая московская галерея, связанная с культурой печати — «Союз печать Москва». Я рада, что несколько месяцев была там резиденткой — это одно из самых счастливых воспоминаний о довоенной жизни в России. В 2021-м я печатала открытки, где героиня зачеркивает слово «война» и пишет «любовь, мир» — на следующий год, когда вышел закон о дискредитации армии, все магазины убрали их с полок.
— А сами книги в последние два года изменились?
— С началом войны мы стали использовать эзопов язык. Когда мы еще были в России, мы придумывали темы для наших опен-коллов, которые как бы намекали, какие истории мы хотим получить. Так у нас появился зин «До/после». Он не вышел в России, я смогла его напечатать только за границей. Некоторые участники просили меня убрать свое имя, писали, что не хотят участвовать в антивоенном самиздате. При этом там все было в рамках закона. Даже не все истории были связаны с войной.
Большинство тех, кто делал фестивали и маркеты, уехали из России. Судя по открытым источникам, сейчас в российском самиздате становится все меньше текста. В основном издают фотокниги. Если честно, я думала, что в России появится много светлых зинов, которые помогут бороться с тьмой, но это единичные случаи. То, что вижу я, в основном очень мрачные вещи.
— Что делать людям, которые хотят следить за русскоязычной зин-культурой?
— Из тех, кто остался в России, проекты Nizina и book[e]lab больше всех выкладывают визуальные истории, напечатанные на бумаге. Я бы обратила внимание на комиксы Sputnikat, это знак качества. Они печатают на ризографе, что большая редкость в России: краска и бумага сильно подорожали из-за санкций. Еще я слежу за литературным журналом «Незнание», проектом «Дзинь», издательства Invalid Books, Interzone, Samopal, «Выходные данные».
Практически все микроиздательства — это еще и мастерские, где людей учат делать книги, причем у каждой мастерской свой подход. Такие курсы есть в «Британке» и Школе Родченко. Пусть больших фестивалей теперь нет, но есть образовательные проекты. Поэтому я надеюсь, что продолжатели у нас все-таки будут. В моих печатных воркшопах участвуют люди заметно младше меня.
— Что издают россияне за границей?
— Я знаю, что в Берлине вышел литературный журнал Rodina, напечатанный на ризографе. Презентация проходила в крутейшем магазине авторских книжек и зинов Motto Books. Еще [художница] Настя Крайнюк делала зины «Сны во время войны» — собирала сны людей и потом иллюстрировала. Мы делаем терапевтичные печатные лаборатории, собираем личные истории — все, что с нами происходит с 24 февраля 2022 года — и печатаем сборники. Мы не можем их распространять ни в России, ни за границей, потому что мы не интегрированы в печатную культуру других стран — мы просто собираем архив, проводим выставки, паблик-токи.
В прошлом году мы открыли галерею-мастерскую «Кафедра» в Черногории, она проработала почти полгода в маленьком пространстве на автобусной станции города Херцег-Нови. Сейчас это кочующий проект, мы перемещаемся по городам и странам. Последнюю, антивоенную выставку «0_0» мы делали в заброшенном отеле, оставшемся со времен Югославии. В ней участвовали более 30 художников и художниц из разных стран — в том числе анонимных из России. Выставка шла всего два часа. Зрителей было много, кто-то приехал из других городов — мы такого не ожидали. Сейчас мы готовим новую большую выставку и книгу Signal, собираем участников по опен-коллу. В какой стране будет выставка, мы расскажем позже.
Пока прошло очень мало времени, чтобы делать какие-то выводы [о перспективах русскоязычного самоиздания за границей]. Но я сейчас вижу смысл делать коллективные проекты, чтобы это работало как точка притяжения людей.
Если вы хотите купить книги издательства «Медузы», пройдите по этой ссылке. Покупая наши книги, вы помогаете нам платить гонорары авторам и поддерживаете издательский проект, который создан для того, чтобы неподцензурная литература даже сейчас была доступна читателям в России.
Беседовал Антон Хитров