Путин заявил, что войну поддержало абсолютное большинство россиян. Это правда? Как показывают независимые исследования, ядро «сторонников СВО» тает. Публикуем материал проекта Re:Russia
Путин 29 февраля заявил, что «абсолютное большинство российского народа» поддержало войну с Украиной. Независимые исследования социологов, однако, свидетельствуют, что на протяжении второго года боевых действий в опросах общественного мнения можно было наблюдать незначительное сокращение доли респондентов, заявлявших о поддержке СВО, и существенное сокращение ядра сторонников войны — провоенно настроенного сегмента общества. В результате это ядро сократилось в полтора раза и стало соразмерным доле тех, кто в целом придерживается антивоенных взглядов. Расширилась и зона размытого и отчужденного отношения россиян к войне, отмечают в материале для проекта Re:Russia основатель агентства ExtremeScan Елена Конева и директор Re:Russia Кирилл Рогов. С разрешения Re:Russia мы публикуем эту статью с незначительными изменениями.
Сторонники, противники и уклонисты
По прошествии первого года войны мы попробовали суммировать некоторые наблюдения за динамикой общественного мнения на материале опросов проектов «Хроники» и ExtremeScan. Главным выводом тогда стал парадоксальный, на первый взгляд, тезис о том, что в данных массовых опросов мы видим не одно, а сразу два большинства.
В целом в этих опросах, благодаря наличию двух подсказок, которые с самого начала предлагаются респонденту (варианты ответа «Затрудняюсь ответить» и «Не хочу отвечать») и позволяют ему уклониться от выражения определенного мнения, мы видим две большие и одну небольшую группы.
- Первая — это те, кто на прямой вопрос «Поддерживаете ли вы действия российских войск в Украине?» отвечает утвердительно. Они образуют большинство «декларативной поддержки» войны. Весной 2022 года, в начале войны, их доля составляла 63%, затем снизилась и на протяжении большей части 2023-го (с апреля 2023 года, четыре замера) составляла в среднем 53%.
- Вторая группа — те, кто заявил, что не поддерживает войну: их доля (по замерам «Хроник» и ExtremeScan) на протяжении практически всех двух лет войны составляла 10%.
- Помимо них, однако, существует еще одна большая группа — группа «уклонистов», то есть тех, кто затруднился или отказался отвечать. Весной 2022 года таких было 28%, а на протяжении большей части 2023 года — 36%. При этом группа «затруднившихся» выросла всего на 1 процентный пункт, а группа «отказывающихся» — на 7.
Здесь важно отметить, что поддержка войны в сегодняшней России является жестко нормативной позицией (нормативным требованием), отсутствие которой может навлечь на человека социальное давление и преследования. Поэтому уклонение от ее высказывания в опросе по большей части выглядит значимым жестом, и уж во всяком случае значимым выглядит отказ от ответа. Если в обычном (не сенситивном) вопросе ответ «Затрудняюсь ответить» является просто уклонением от «выбора», то здесь он становится уклонением от подтверждения лояльности нормативной позиции, поддержанной эффективным репрессивным аппаратом. В этом смысле вполне содержательным следует считать тот факт, что в начале 2023 года 40% опрошенных («уклонисты» плюс открытые противники войны), а в конце года — 48% не выражали лояльности нормативной позиции одобрения войны.
В целом, по данным опросов «Хроник» и ExtremeScan, в динамике отношения к войне в разрезе прямого вопроса о ее поддержке можно выделить четыре периода.
- Наиболее высокие цифры декларативной поддержки наблюдались весной — в начале лета 2022 года.
- Затем в течение нескольких месяцев имело место ее снижение до минимумов в сентябре (после объявления «частичной мобилизации») при одновременном росте доли «уклонистов».
- Зимой 2022/23 года наблюдался новый подъем.
- Он сменился новым снижением с весны 2023 года, когда уровень поддержки колебался в диапазоне 51–55%.
Эти тренды различимы и в опросах «Левада-центра». Особенностью последних является, во-первых, проведение их методом face-to-face (полстеры приходят на дом) и, во-вторых, то, что респонденту предлагают шкалу возможных ответов: «Определенно поддерживаю», «Скорее поддерживаю», «Скорее не поддерживаю» и «Определенно не поддерживаю». Такая тактика (часто и вполне законно используемая в опросах) подталкивает респондентов дать содержательный ответ. В результате цифры агрегированной поддержки («Определенно поддерживаю» + «Скорее поддерживаю») у «Левада-центра» оказываются более высокими — колеблются в диапазоне 70–81% со средним значением 75% и практически не обнаруживают динамики.
Однако если посмотреть на уровни поддержки, то мы увидим картину, близкую к результатам «Хроник» и ExtremeScan. Доля определенно поддерживающих военные действия сократилась по сравнению с первыми шестью месяцами войны на 6 п. п. Доля тех, кто неуверенно поддерживает и неуверенно не поддерживает войну («Скорее да» + «Скорее нет»), выросла с 37 до 42%; доля тех, кто твердо не поддерживает, осталась неизменной — около 10%.
Важно также подчеркнуть, что на протяжении двух лет большинство декларативной поддержки войны колебалось в весьма значительном диапазоне (51–66%), при этом доля открытых противников военных действий оставалась неизменной. Это достаточно редкая для опросов ситуация, когда снижение поддержки одной позиции не конвертируется в рост поддержки ее альтернативы, указывающая на какие-то особые «блокирующие» обстоятельства, в данном случае, видимо, — на давление климата мнений и репрессивной среды.
Почему два большинства?
Два дополнительных вопроса, задававшихся респондентам в опросах «Хроник» и ExtremeScan, касались поддержки
- гипотетического решения Путина вывести войска, даже несмотря на то что цели военной операции не достигнуты;
- направления бюджетных средств на военные нужды в приоритетном порядке.
Ответ на первый вопрос демонстрирует, действительно ли существенными выглядят для респондента цели войны и приемлемо ли для него возвращение в начальную точку («до войны»). Ответ на второй — достаточно ли существенными выглядят эти цели, чтобы «затянуть пояса», ограничив другие расходы бюджета. При этом формулировки обоих вопросов не являются столь сенситивными — государственный официоз не требует давать на них единственно правильный ответ, — а потому оставляют пространство для безопасного выражения своего мнения.
Сочетание трех вопросов позволяет провести более тонкую сегментацию и выделить широкое и узкое ядра сторонников войны. В начале 2023 года широкое ядро составляло 39% — это те, кто не только декларативно поддерживал «военную операцию», но и не был готов поддержать решение о выводе войск до достижения ее целей. Узкое ядро поддержки — турбомилитаристы, декларативно поддерживающие войну, не согласные с прекращением ее до достижения ее целей и готовые ради победы «затянуть пояса», — включало 22% опрошенных.
То обстоятельство, что из в среднем примерно 55% респондентов, выражающих декларативную поддержку войны, лишь примерно 39% не поддерживают решение о выводе войск, означает, что около трети тех, кто присоединился к нормативному большинству декларативной поддержки, вероятно, не стали бы этого делать, если бы «климат мнений» был для этого более благоприятен. Это позволило нам утверждать, что помимо большинства декларативной поддержки войны существует также большинство «непротивления войне» — тех, кто либо уклоняется от нормативного жеста поддержки, либо, выражая декларативную поддержку, в то же время не разделяет провоенных взглядов.
Ситуация, когда в обществе обнаруживаются два большинства, только на первый взгляд кажется парадоксальной. На самом деле прямой вопрос о поддержке «военной операции», который социологи постоянно задают респондентам, как и другие крайне сенситивные (поляризующие) вопросы, в конкретном политическом контексте меняет свое фактическое содержание. Точно так же, например, когда респондентам в России задают вопрос об одобрении деятельности Владимира Путина, в условиях широко распространенного убеждения, что его поддерживает абсолютное большинство россиян, этот вопрос, по сути, звучит для них следующим образом: «Одобряете ли вы президента Путина так же, как одобряет его абсолютное большинство россиян (как это хорошо известно), или принадлежите к тому меньшинству, которое его почему-то не одобряет?» В результате респондент отвечает не столько на вопрос о своем отношении к Путину, сколько на вопрос о своих взаимоотношениях с «воображаемым большинством» россиян и в своем ответе должен заявить либо о принадлежности к нему, либо о своей оппозиции (оппонировании) ему.
Вопрос о поддержке «военной операции» в конкретном репрессивно-пропагандистском контексте сегодняшней России также имеет для респондента специфическое звучание. Ответ «Поддерживаю» является жестко нормативным, а ответ «Не поддерживаю» — открыто конфронтационным в отношении режима. То есть, отвечая на этот вопрос, респондент прежде всего решает, готов ли он определить себя как состоящего в конфронтации с режимом и в оппозиции ему — так же как и «воображаемому большинству» поддерживающих войну россиян. 10% опрошенных, заявляющие, что они не поддерживают «специальную военную операцию», — это те, кто признает, что они находятся в состоянии конфронтации с режимом и «воображаемым большинством» (пусть даже она и не предполагает публичных действий).
Таким образом, в распределении ответов на три касающихся войны вопроса мы имеем дело с тремя основными группами:
- теми, кто осознает себя в состоянии конфронтации с режимом и «воображаемым большинством»;
- теми, кто реально поддерживает войну;
- теми, кто не готов к конфронтации с режимом даже на уровне личного позиционирования, а потому вынужден искать для себя ниши декларативной поддержки или ухода от ответа.
Последняя группа и составляет еще одно большинство — большинство «непротивления», контуры которого проступают в тени большинства декларативной поддержки.
Градиент поддержки/неподдержки войны
Результаты качественных социологических исследований, полученные на основе глубинных интервью, указывают, что поддержка/неподдержка войны в российском обществе представляет собой не набор сегментов, структурированных вокруг артикулированных позиций, но скорее континуум аргументаций и нарративов, располагающийся между двумя полюсами: убежденной поддержкой войны и ее неподдержкой. В известной степени количественные исследования на основе массовых опросов подтверждают эти выводы. И наиболее существенные изменения в отношении к войне на протяжении этого года происходили не в распределении ответов на прямой вопрос о поддержке СВО, а как раз в ответах на дополнительные вопросы о войне.
Во второй половине 2022 года, как видно на графике выше, вопрос о немедленном выводе войск по решению Путина ставил респондентов в тупик, и группы заявляющих о поддержке этого решения, несогласии с ним и затруднившихся с ответом были примерно равны. В начале 2023-го одновременно выросла доля поддерживающих это решение, но еще больше — доля его не поддерживающих. Такой одновременный рост двух групп с противоположными взглядами — признак поляризации общества. При этом тех, кто не поддерживал вывод войск, прошлой зимой было больше, чем тех, кто поддерживал. Затем доля не поддерживающих решение о выводе войск сокращалась дважды — весной и осенью 2023-го. В результате доля этой группы сжалась почти на треть — с 47 до 33%. При этом доля поддерживающих оставалась стабильной — 40%, а росла доля затруднившихся и отказывающихся отвечать (с 13 до 28%).
Иными словами, поддержка идеи вывода войск (без достижения поставленных целей) по-прежнему вызывает у значительной части респондентов затруднение, но доля реальных сторонников продолжения операции сокращалась достаточно динамично. Процесс частичной демобилизации твердых сторонников войны проявил себя и в распределении ответов на второй дополнительный вопрос о бюджетных расходах: в феврале 2023 года приоритетное их направление на военные нужды поддерживали 37%, в октябре 2023-го — 26%.
Соответственно, существенно изменились узкое и широкое ядра поддержки войны. Узкое ядро в февральском опросе 2023 года составляло 22% респондентов, а в октябрьском — 12%. Широкое ядро (поддерживающие войну и не поддерживающие гипотетический вывод войск) составляло 39% в феврале 2023-го и сократилось до 27% под конец года. На другом конце спектра, помимо открытых противников военной операции (заявляющих, что они не поддерживают войну, в ответ на прямой вопрос), — те, кто не высказывает декларативной поддержки войны и при этом поддерживает вывод войск, как и приоритетное направление бюджетных трат на невоенные цели. Эта группа близка по взглядам к противникам войны. Избегая декларативного противопоставления себя режиму, они не поддерживают провоенные политики и не считают цели войны достаточно важными.
Кроме того, существует еще группа тех, кто не высказывает поддержку военной операции и поддерживает вывод войск без достижения целей войны, — это «несторонники» войны. Они не готовы идентифицировать себя как оппозицию, вступать в конфронтацию с режимом, но в то же время хотели бы, чтобы войны не было или она быстрее закончилась. Они совершенно не обязательно «тайные либералы», большинство из них вполне лояльны «путинизму», но «путинизму без войны». Наконец, существует группа высказывающих декларативную поддержку СВО, но при этом поддерживающих вывод войск и не поддерживающих приоритеты военных трат бюджета, — это группа чисто декларативной поддержки войны.
Таким образом, мы можем выстроить своего рода спектр отношения к войне в том виде, как он представлен в данных массовых опросов. И соответственно увидеть, как это спектр изменился между опросами начала и конца 2023 года.
Как видно на графике выше, провоенная часть выборки (турбосторонники и сторонники войны) существенно сократилась, доля антивоенно настроенных не изменилась в размерах (20–25%), а средняя зона размытого, нечеткого или скрываемого отношения к войне расширилась с 41 до 54%.
Как и почему менялось отношение к войне в российском обществе в 2023 году
На графике выше хорошо заметно, что именно начало 2023 года стало своего рода пиком мобилизации сторонников войны и поляризации в обществе — выросли одновременно и группа поддерживающих решение о выводе войск, и группа не поддерживающих такой сценарий. И это выглядит вполне логичным в контексте сопутствующих событий.
После осеннего отступления российских войск из Харьковской области и из-под Херсона «запах поражения» весьма взволновал российскую публику и поселил в ней ощущение опасной неопределенности. Более того, эти эмоции были поддержаны вполне конкретными изменениями в информационном ландшафте. Евгений Пригожин со своими неистовыми проклятиями в адрес Шойгу и Герасимова, якобы не дающих ему снарядов, и выведенный Пригожиным на федеральную медиасцену трайб провоенных блогеров радиировали атмосферу «Родина в опасности» (интересно, что провоенный дискурс был поддержан в этом варианте мощным контрэлитным посылом).
Это привело как к росту декларативной поддержки военных действий после ее снижения осенью 2022 года, так и к расширению милитаристского ядра поддержки. И наоборот, к концу 2023 года неудача украинского контрнаступления, холостой выхлоп путча, исчезновение Пригожина и падение значимости провоенных блогеров, оказавшихся под давлением кремлевской цензуры, снизили градус мобилизации. Провоенный ажиотаж потерял почву и подпитку, война рутинизировалась, сдвинулась на периферию и в зону того, что в позднесоветские времена называлось «двоемыслием», — формальной лояльности при отсутствии всякой убежденности.
Справедливо говоря о рутинизации войны, эксперты упускают, однако, важный аспект: рутинизация сопряжена со сжатием группы сторонников войны.
Стоит отметить, что даже увеличение доли семей, в которых кто-то участвовал или участвует в военных действиях (в последних замерах об этом заявляли 24% респондентов), существенно не меняет профиля отношения к войне: в этой группе заявили о поддержке войны 58% при средних по выборке 52%. Таким образом, у близких прямых участников войны мы не наблюдаем ни повышенной критичности в ее отношении, ни повышенной солидарности с ее целями. В целом, мы наблюдаем двойной феномен: с одной стороны, равнодушие общества к потерям войны (которые достигают немыслимых еще недавно масштабов), с другой стороны, отсутствие повышенной вовлеченности и сочувствия ее целям даже у тех, чьи близкие рискуют своими жизнями и здоровьем на фронте.
Отмеченные нами признаки общественной демобилизации перекликаются с рассмотренным в статье Владимира Звоновского и Александра Ходыкина феноменом и, возможно, дают подсказку к его пониманию. При том что доля заявивших о поддержке «военной операции» в 2023 году сократилась незначительно, доля тех, кто говорит, что в его окружении большинство людей поддерживает войну, сжалась гораздо заметнее, — и наоборот, выросла доля тех, кто говорит, что в его окружении противники и сторонники «военной операции» составляют равные доли — 50 на 50. Как видим, доля широкого провоенного ядра (39%) в начале 2023 года в полтора раза превосходила долю тех, кто придерживался скорее скептических в отношении войны взглядов (25%). Однако во второй половине года размеры этих ядер стали практически равны. Группа убежденных сторонников войны сократилась почти в полтора раза, при этом неубежденные или декларативные ее сторонники, скорее всего, имеют меньше стимулов высказываться о войне. Для российского обывателя результатом этого могло стать то, что «слышимость» провоенной позиции в его окружении заметно снизилась.
В предыдущей публикации мы описали несколько фаз изменения отношения к военным действиям и остановились на фазе «погружения в войну», осознания обществом ее длительности и непреодолимости, пришедшегося на прошлую зиму. В 2023 году основным трендом стали рутинизация или вытеснение войны. Важной частью этого феномена, как сказано выше, являются сокращение доли реальных сторонников войны и снижение «слышимости» провоенной позиции в обществе, своего рода демобилизация общества весной—осенью 2023 года.
Вместе с тем тот факт, что при резком сокращении доли реальных сторонников войны доля ее противников не выросла ни в узком, ни в широком определении, свидетельствует, видимо, об эффективности авторитарных институтов: издержки конфронтации с режимом в представлении респондентов выглядят высокими, а издержки войны — достаточно низкими. Некоторое снижение декларативной поддержки в 2023 году наблюдалось в большинстве возрастных групп, но во всех оно вело не к росту группы с открыто антивоенной позицией, а к увеличению доли «уклонистов». В результате в самых молодых возрастах (18–34 года) их доля достигает 50–60% при выражающих «нормативную» позицию поддержки войны 30–35%. Характерно, что именно молодежь, где даже декларативная поддержка войны является уделом меньшинства, оказывается сегодня основной целью пропагандистского давления властей.
Таким образом, на протяжении двух лет войны мы наблюдаем два периода мобилизации и два периода демобилизации общественного мнения в отношении к войне. Первая демобилизация в июле—сентябре 2022 года была, вероятно, связана с осознанием затяжного характера войны и ее значительных издержек. В то же время второй, «пригожинский» период мобилизации прошлой зимой («Родина в опасности») поставил в результате провоенную коалицию на грань острого внутреннего конфликта (критицизм провоенных блогеров, мятеж Пригожина).
Трудно сказать, является ли описанный нами здесь тренд второй демобилизации (с весны до конца 2023 года) устойчивым и необратимым. Сокращение доли противников решения о выводе войск в этот период, безусловно, говорит о растущем запросе на окончание войны. Вместе с тем не выросла не только доля открытых противников войны, но и доля выступающих за ее немедленное окончание по решению Путина. В опросе ExtremeScan в сентябре 2023 года на вопрос, улучшится или ухудшится жизнь россиян, если Россия выведет сейчас войска из Украины, 12% сказали, что улучшится, 34% — что не изменится и 37% — что ухудшится. Среди тех, кто заявлял о поддержке войны, отвечая на прямой вопрос, последний вариант ответа давали 50%. Это указывает на то, что сценарий вывода войск выглядит для респондентов как неясный, потенциально конфликтный и тревожный. И это обстоятельство, наряду со страхом репрессий, также препятствует консолидации антивоенных настроений.
Елена Конева и Кирилл Рогов