Умер Леонид Володарский — человек, голос которого знает вся Россия В 1990-е он был пиратом и показывал кинозрителям западную жизнь. В 2020-е — поддержал власть и все, что она сделала
Умер Леонид Володарский — человек, голос которого знает вся Россия В 1990-е он был пиратом и показывал кинозрителям западную жизнь. В 2020-е — поддержал власть и все, что она сделала
Переводчик и радиоведущий Леонид Володарский умер после продолжительной болезни 8 августа, ему было 73 года. Он получил известность благодаря переводу и озвучке зарубежных фильмов, выходивших в СССР и России в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Он также работал на НТВ и различных радиостанциях, с марта 2014 года вел авторскую программу на радио «Говорит Москва». Рассказываем о том, как одноголосые переводы с «прищепкой» на носу (которой никогда не было) показали постсоветскому зрителю западную жизнь — и как с тех пор изменился сам Володарский.
Под фонарем, вырывающим из тьмы неладно сбитый ларек, стоят люди. Пар от их дыхания разлетается о заледенелые витрины, симметрично обрамляющие маленькое окошко посередине. На витрины смотрят долго, словно в картинной галерее. Разглядывают названия зарубежных фильмов на корешках видеокассет. Все не унести, покупка — баловство, и выбирать среди ничего не говорящих названий приходится с умом. Места на корешках совсем мало, поэтому к названию и году выпуска добавлен только жанр («боевик в стиле вестерна»), имя главной кинозвезды, но иногда — имя переводчика. Он знаком покупателю начала 1990-х даже лучше Тома Круза или Джека Николсона. По крайней мере на слух. Одно из таких имен — Леонид Володарский.
Обладатель самого узнаваемого голоса эпохи видеопиратства умер 8 августа в возрасте 73 лет. Он перевел несколько тысяч фильмов, познакомил советского человека со «Звездными войнами» и «Терминатором», а также породил миф о «прищепочном» методе изменения голоса — якобы для конспирации от надзорных органов. Володарскому этот миф никогда не нравился:
Хочу только сразу сказать: я никогда не носил прищепки на носу, а голос у меня такой, потому что нос был сломан. <…> Хочется развернуться, дать один раз, чтобы [спросивший о прищепке] заткнулся. Но этого нельзя себе позволять.
Однако история пиратских переводов — это история тех, кто себе позволял.
Академия пиратской науки
Практика альтернативного кинопоказа в Советском Союзе сложилась вместе с технической возможностью таковой обеспечить — то есть с появлением кассетных проигрывателей. Обходными путями их можно было достать уже на рубеже 1970-х — 1980-х годов. Смотрели так только запрещенное кино — американские фильмы, сама возможность легальной демонстрации которых была исключена советским идеологическим аппаратом. Тогда же стали заводить дела на тех, кто посмел заняться черным прокатом: за антисоветскую пропаганду и даже распространение порнографии.
К этому времени Леонид Володарский уже больше десяти лет был переводчиком. Он начал осваивать английский язык в четыре года — помогал отец, преподаватель в Московском государственном пединституте иностранных языков имени Мориса Тореза, где позднее отучился сам Володарский. Позже он устроился переводчиком сперва в один, затем в другой институт при Академии наук. Володарского влекло к кино, и вскоре он уже выступал синхронистом на кинофестивалях (платили 25 рублей за сеанс) и закрытых показах для партийных деятелей. Например, для начальника отдела культуры ЦК КПСС Василия Шауро, с которым у Володарского отношения не сложились: как-то переводчик пригласил на показ семью, но родные задержались, и по незнанию переводчик рявкнул на Шауро, когда тот попросил начинать.
С показов для партработников Володарский переместился в теневой сектор. В мае 1980 года его вызвали в Комитет госбезопасности, но поскольку там «сами не знали, можно переводить или нет», допрос ничем не обернулся. В эти годы, считал переводчик, требовались смелость и стойкость: если не прогнуться под давлением надзорных органов, если не сказать лишнего, то отстанут.
В перестройку черный рынок кассет перестали терзать уголовными делами, и тогда предприниматели позвали в бизнес именно тех, у кого был опыт синхронного перевода — на фестивалях, как у Володарского, или у дипломатических делегаций, как у Алексея Михалева. Чем больше рос рынок, тем важнее становился темп производства. Володарский рассказывал, как уже в девяностые, в самый пик, самолет с новыми кассетами прилетал из Лос-Анджелеса в пятницу, и тем же днем необходимо было подготовить материал. Если переводчик опаздывал, «в воскресенье это никому уже нужно не было».
Во многом это определяло качество перевода: как правило, время на его создание равнялось хронометражу фильма, помноженному на два (первый раз — просмотр, второй — запись). До середины 1990-х «студия» выглядела просто: дома у переводчика или заказчика стоял видеомагнитофон с функцией овердаба (то есть наложения звука). Основные инструменты — пульт от «видака», наушники и микрофон. Тот самый «прищепочный» звук элементарно объяснялся низким качеством записи — по той же причине пиратские переводы всегда шумели, а в фонограмму порой попадал посторонний звук.
Производство копий выглядело столь же примитивно: сигнал с ведущего проигрывателя подавался разом на пять магнитофонов, а время трансфера совпадало с длительностью фильма. Уже потом, в девяностые, растущий спрос привел к возникновению пиратских фабрик, где одномоментно записывались две сотни копий и появилась функция ускоренной записи.
Для девяностых такая сетка магнитофонов — как нынешняя ферма для майнинга. Володарский вспоминал, как один видеопират жаловался, что уик-энд выдался не хлебный, поскольку удалось заработать «всего 30 тысяч долларов» (в те годы — стоимость столичной квартиры). Как и прочие переводчики, Володарский поначалу работал с одинокими кустарями, затем уже — с бандитами, способными вложиться в дело и удержать его в руках. В поздние годы переводчик не без гордости рассказывал, что дружил с людьми, у которых «вопросы решались». Готовность к переменам — еще одна ключевая черта переводчика-пирата той поры.
Человек, научивший россиян «трахаться»
Живший в XVII веке английский поэт и драматург Джон Драйден написал о трех типах перевода: один может быть близок слову и форме, другой — духу, когда «уловлен смысл», а третий — вольным.
Когда голливудское кино обосновалось в телевизорах позднесоветских граждан, переводчик не просто адаптировал текст, но и вынужден был объяснять сами явления незнакомой, новой действительности. Фильмы становились окном в другую, капиталистическую реальность, которая в искаженном варианте уже надвигалась на родную страну. Здесь плели интриги, подсиживали начальство, подстраивали смерти, водили за нос страховые службы, писали и подделывали завещания, требовали адвокатов и «имели право хранить молчание». Переводчик 1990-х зачитывает за кадром не только диалоги, но и содержание вывесок, заголовки газет, иногда скороговоркой он же дает комментарий к незнакомому для зрителя понятию. Подобный подстрочник превращал переводчика еще и в комментатора иной реальности.
Сам его голос в этих условиях обретал особенное значение, которое осмысляла театральный критик Елена Кутловская:
Подпольные видеозаписи — подпольные переводы киноклассики обозначили появление совершенно новой андерграундной зоны. Пиратские кассеты, что бы ни было на них записано — голливудские экшны или европейские визуальные изыски, — без всякого сомнения, были принадлежностью культурного авангарда. К нему же относился и Голос Переводчика, к той же сумеречной зоне подпольной культуры. Более того, именно Голос Переводчика обозначал андерграундность, нелигитимность фильма. И напротив — перевод «снимал» с кинопросмотра влекущую ауру запретности. Поэтому личность Переводчика (анонимная) оказывалась неотъемлемой частью новой информации, получаемой из черного видеобокса, очень напоминающего секретные шкатулки, сундуки, сейфы. Переводчик был загадочным Голосом из «коробки» (такой же «коробкой» было все, что значилось под словом «бугор», или западный капитализм). Перевод связывал нас с тайной, с трансценденцией.
Исследовательница кино Дарина Поликарпова отмечала, как «одноголосый перевод стал предвестником демократических практик, которые вскоре изменят уклад огромной страны. Дублирование было знаком государственного одобрения, одинокий голос за кадром символизировал движение в обход институтов власти».
Уже в девяностые, в раздробленной социальными и политическими взрывами стране, переводчик становился надежным знакомцем, которого «приглашали» домой на кассете, поговорить из телевизора. Его слушали: есть легенда, по которой именно Володарский запустил в обиход слово «трахаться» в его непристойном значении — сегодня оно уже давно стало частью литературного языка.
Перевод американского кино вообще ставил перед пиратами-интерпретаторами немало задач по изобретению новых норм и правил. В голливудских фильмах непривычно грубо выражались, и каждый переводчик сам определял меру дозволенного. Чаще всего переводчики придерживались литературной традиции, «разоружая» крепкую брань — как в знаменитом монологе «Ублюдок, мать твою, а ну, иди сюда» из комедии «Кровь и бетон», где многократное «fuck» Андрей Гаврилов изобретательно подменил приемлемыми ругательствами. Однако случались и сбои.
Алексей Михалев породил мем кассетной эпохи благодаря эпизоду из безобидной комедии «Самолетом, поездом и автомобилем» со Стивом Мартином, в которой внезапно стал присовокуплять к каждой фразе героя едкое «бля». Петр Карцев, переводя в дефолтном 1998 году «Счастье» Тодда Солондза, позволил себе крик души в эпизоде, когда героиня спрашивает у таксиста-эмигранта Влада, не скучает ли тот по России: «Да я эту Россию в рот ебал!»
Володарский старался не переходить черту, и навсегда запомнился народу эффектно произнесенным выражением «к такой-то батери» и его вариациям. Однако тоже «сорвался», когда переводил знаменитый монолог сержанта Хартмана из «Цельнометаллической оболочки»: «Ты сказал, блядь, это? Ты, говно, ты, говна кусок?» В переводе этого фрагмента содержится ключевая черта работ Володарского: с одной стороны, ему удалось передать антивоенный посыл Кубрика, с другой — гнусавое произношение с растягиванием слогов довело монолог сержанта до степени комического неправдоподобия. Как писала Поликарпова, если задача перевода — «не потревожить фильм», то одноголосые работы «явно противоречат такому подходу, трансформируя задуманную структуру, вводя в нее избыток, заметную дополнительность». По Драйдену, такой перевод оказывался в лучшем случае «верным духу», но нередко — подражательной отсебятиной.
Трудности перевода
Феномен одноголосого перевода сегодня романтизирован. Он вызывает в нас чувство ностальгии, возвращает к тому киоску во мраке девяностых, который сулил приятную встречу с новым фильмом. Этим переводом согревались вечерами. Выражения с кассет дети разносили по дворам, а родители выдумывали безобидные объяснения слову «трахаться». Я и сам как-то получил от родителей объяснение, что «это все равно что бить», и сказал: «А что, дяденька-переводчик дурак? Ведь он сказал тетеньке: „Тебя надо сначала побить, а потом трахнуть?“»
Качество таких переводов зачастую было низким. На этом в начале нулевых сделает карьеру еще один пират, Дмитрий «Гоблин» Пучков, предлагавший «правильные переводы». О Володарском он говорил откровенно:
Может ли человек два часа фильма просидеть, и в таких условиях безупречно, как робот, все перевести? Нет, не может. Не расслышал, не понял, не знаю, не смешно ему — это одна сторона. Вторая сторона — сугубо физиологическая… Может ли он говорить быстро, четко, афористично, переводя английский текст в русский? Леонид Володарский, при всем к нему уважении, подобными качествами не обладает. Как раз наоборот: у него были суровые дефекты дикции, которые не позволяли ему говорить быстро и четко. В результате персонаж на экране говорит пять предложений подряд, переводчик расслышал и понял три, перевести и промычать успел одно. Это приблизительный пересказ того, что происходит в фильме.
По словам Пучкова, Володарский был одним из тех, кто сподвигнул его стать переводчиком, потому что захотелось иметь перевод, а не «пересказ».
Володарский в свою очередь считал переводчиками именно синхронистов. «Переводчик — это попугай», — говорил он. Ни Гоблина, ни поздние студии вроде «Кураж-Бамбей» он не признавал. Еще в девяностые о коллегах, работающих не синхронно, говорил:
Я этих людей знаю, из них переводчик, как из бутылки молоток. Вот он посмотрел фильм 84 раза, выписал его и потом начитал. Все сказали: «Какой он хороший переводчик». Не-а. Он не переводчик, это как-то по-другому называется. Класс переводчика проявляется в том, как он переводит фильм с первого раза. Конечно, потери неизбежны.
Эта установка не помешала Володарскому позднее работать на НТВ по монтажным листам — то есть выступать уже не голосом, а готовить русскоязычный текст для актеров озвучивания.
Володарский вообще много себе противоречил. Он называл себя литературным переводчиком (и перевел кое-что из Стивена Кинга), хотя в эпоху кассет настаивал, что на переводы не нужно тратить много времени. Он сам переводил кино, но позже постоянно критиковал коллег и в целом считал эпоху дубляжа скверной, хотя при этом описывал скорее потоковый характер кассетного пиратства: «Фильмов много, переводить надо быстро — востребованы люди, которые могут делать переводы в срок, а не хорошие переводчики». Не любил Гоблина, но сделал в его манере пародийную озвучку «Ночного дозора». Считал интернет «гибелью пиратства». Рассказывал, что в основном переводит настоящее кино, однако содержательно о фильмах почти не беседовал. На самом популярном русскоязычном торрент-трекере можно найти более пятисот «раздач» популярных фильмов 1980-х — 1990-х в переводе Володарского, и лишь 27 — в категории «Артхаус». Для любителя фильмов с полувековым стажем он с заминкой вспоминал в интервью то самое «настоящее», раз за разом называл «Однажды в Америке», а из современных художников — суповой набор из Триера и Альмодовара. Тысячи фильмов не оформились в энциклопедическую насмотренность, не разместились по полочкам дотошного историка; Володарский не оставил книг о кино или мемуаров.
Зато он писал о разведке — и искренне любил советские спецслужбы.
Уважение к КГБ
О том самом допросе в КГБ в 1980-м Володарский говорил с уважением: «Что я могу сказать? Абсолютно вежливые, корректные, воспитанные люди. Да голос на меня никто не повысил!» Подобное отношение неслучайно.
В шестнадцать лет вместе с отцом он повстречал на Тверском бульваре человека в белом костюме, который очень впечатлил его своим щегольством, чувством достоинства и «посадкой головы». Отец сказал: «Это Эйтингон». Так началось увлечение Володарского миром спецслужб: в 2000 году на канале «Культура» вышла десятисерийная передача «Разведка, о которой знали немногие», в которой Володарский выступил автором и ведущим.
Для человека, построившего карьеру на идеологически подрывной деятельности, Володарский был на удивление консервативен. Фильмы, составившие ему славу, он называл «на 95% пропагандой», тогда как оставшиеся пять процентов, хоть и отражали, по его мнению, правду, не пользовались спросом, ведь американцы не любят про себя правду смотреть. Он часто ездил в США, а в одном интервью без объяснений заявил, что служба эмиграции и натурализации Соединенных Штатов признала его с родителями «политическими беженцами», при этом он «никогда не жалел», что туда не уехал.
В поздние годы это был голос, читавший уже какой-то иной, скверно написанный текст — такие мог бы выдавать нынешний Оливер Стоун, еще один герой кассетной эпохи. Увлечение разведкой, кажется, предопределило склонность к конспирологии и сочинению простых теорий, объясняющих сложные вещи. Августовский путч по Володарскому был «провокацией» и едва ли не постановкой, дефолт 1998-го он охарактеризовал как простой «кидок». Переводчик верил в то, что «Терминатора» («Киборг-убийца» в переводе Володарского) советский зритель увидел раньше американского, поскольку копию «украли с монтажного стола» и доставили в СССР самолетом. В 2014-м он говорил об угрозе со стороны «интернационала ненавистников нашей страны». После его смерти в соцсетях вспоминали, как он отказывал журналистам «Фонтанки» в интервью, потому что издание «не любит его друзей из ЧВК Вагнера».
Слушая высказывания Володарского последних лет, сложно поверить в то, что их автор — все тот же пират, переживший эпоху, которая сделала его знаменитым. Он поддерживал репрессивные законы, Навального презирал: «Некий кандидат на пост президента России, как ты можешь выставить свою кандидатуру, [если] на тебе условный срок?» Сторонников Навального он называл людьми, которые ничего не читали и ничего не знают.
Память о нем сохранится, ведь тяга к романтизации 1990-х куда сильнее интереса к последним интервью переводчика, — пока не размагнитятся, не зажуются магнитофоном и не размотаются на свалках последние копии кассет, черные капсулы времени, его главное наследие.
«Медуза»