Она каждый день повторяет одно и то же: «Мой муж приедет за мной завтра» Отрывок из романа Джули Оцуки «Пловцы» — о том, как людей объединяет совместное увлечение и как принять новость о деменции у близкого человека
В конце января 2023 года в издательстве «Лайвбук» выходит книга Джули Оцуки «Пловцы». Это роман о том, как пловцы-любители, которые вместе посещают бассейн, становятся очень близки друг другу. А еще о жизни одной из этих пловчих — Элис. У нее развивается деменция. «Медуза» публикует отрывок из романа — о том, как дочь Элис переживает и принимает новость о деменции у близкого человека. Истории других людей, столкнувшихся с этим заболеванием, мы рассказывали здесь.
Из-за чего, интересно, она начала забывать? Из-за химикатов в краске для волос, которая однажды на две недели сделала кожу ее головы ярко-красной? Из-за токсинов в лаке для волос («АкваНет»), которым она пользовалась два, а иногда и три раза в день в течение тридцати лет? Не дыши! — говорила она, нажимая на распылитель и исчезая в облаке холодного белого тумана. Или из-за «Рейда», которым она покрывала весь кухонный стол, как только видела муравья? Была ли это случайность? Генетика? Серия микроинсультов? Что-то в питьевой воде? Антиперспирант с содержанием алюминия? Недостаток сна (она жаловалась на храп отца со дня свадьбы)? Переизбыток телевизора? Отсутствие хобби? Хобби, — сказала она вам однажды, — да у кого есть время на хобби? Может, ей следовало есть больше черники? Меньше масла? Читать больше книг? Прочитать хотя бы одну книгу (вы не помните, чтобы хоть раз видели ее читающей, хотя на ее тумбочке, рядом с горой носков, всегда лежала стопка книг, которые она собиралась прочитать: Я ок, ты ок; Как разговаривать с подростком; Французский язык за неделю)? Или во всем виновата гормонотерапия после менопаузы? Эстрадиол? Провера? Высокое давление? Лекарства от высокого давления? Недиагностированное заболевание щитовидной железы? Глубокая и затяжная депрессия, в которую она впала через год после того, как ее мать умерла, не дожив три дня до ста одного года? Что же мне теперь делать? — говорила она. Или во всем виноваты вы?
Вы редко звонили. У вас никогда не было детей (поскольку, за исключением короткого пятимесячного периода на сорок пятом году вашей жизни — слишком поздно! — после внезапного и неожиданного разрыва с мужчиной, с которым вы были помолвлены, вы никогда не хотели детей). Вы рано ушли из дома и уехали в далекий город, откуда почти никогда не приезжали, а когда приезжали, то сразу шли в свою детскую комнату (впоследствии ее спальню) и тихо закрывали дверь, но через пять минут она ее открывала и потом с регулярными пятиминутными интервалами на протяжении всего вашего короткого, но утомительного визита заходила к вам, чтобы рассказать последние новости: чей муж покончил с собой, выпив пять литров джина в съемной комнате мотеля в Вентуре, кто только что объявил о банкротстве, кто случайно забеременел в первый раз в возрасте сорока девяти лет (Еще есть надежда!), чья дочь была спасена в Микронезии после двух с половиной дней дрейфа в Тихом океане на маленькой резиновой лодке (Она выжила, питаясь только каплями от кашля и дождевой водой!), у кого обнаружили фибромиомы, подагру, близнецов, опухоль, меланому, у кого случился окончательный нервный срыв и она стояла голая под дождем на парковке у супермаркета, потрясая кулаком в небо в три часа ночи и крича: «Есть там кто-нибудь?» Ее было слишком много. Она действовала на нервы. Завораживала. Ужасала. Дайте этой женщине успокоительное! — сказал ваш бывший муж, увидев ее в первый раз.
(Чуть позже, на следующий день после того, как он ушел от вас, она очень правильно сказала: Ты смотрела на него больше, чем он на тебя.)
На следующий день после того, как ваш отец отвез вашу мать в дом престарелых (ее последняя прогулка), он попросил домработницу Гвадалупе не снимать простыни с ее кровати. «Пожалуйста, подожди до следующей недели», — сказал он. Гвадалупе, которая всегда очень любила вашу мать (та наняла ее восемь лет назад, до того, как начала терять память) и чья собственная мать приходила с ней каждый понедельник утром, чтобы помочь убрать дом, пока в возрасте сорока шести лет у нее не обнаружили четвертую стадию рака груди с метастазами («Пятой стадии не существует», — напомнила вам мать), ответила: «Да, мистер Пол. Я понимаю». На следующей неделе он снова попросил ее не заправлять кровать. И на следующей. И так постель вашей мамы (когда-то ваша) остается неубранной до сих пор. Прядь ее волос, все еще темных (краска «Клэрол», оттенок натуральный черный), лежит на подушке. Подушка, не взбитая, все еще хранит отпечаток ее головы. У изножья кровати, наполовину скрытые, лежат ее старые розовые тапочки (хорошие она забрала с собой в дом престарелых).
Первые несколько дней, как рассказывает медсестра, ваша мать бродила по коридорам, стучала в двери, открывала шкафы, заглядывала под кровати, звала вашего отца. Она была в панике оттого, что ее оставили одну. Но потом она начала успокаиваться. Теперь она каждый день повторяет одно и то же: «Мой муж приедет за мной завтра».
Отец признается вам по телефону, что тоже ищет ее. Всякий раз, проходя мимо ее спальни, он заглядывает, чтобы проверить, не там ли она. Иногда он просыпается среди ночи и поглаживает кровать рядом с собой, «чтобы убедиться», хотя прошло уже более шести лет с тех пор, как они спали в одной постели, и он точно знает, что ее нет рядом. Иногда он слышит, как она зовет его с другого конца дома, или различает шуршание ее тапочек по ковру за дверью его спальни. Вчера вечером ему показалось, что она стоит на кухне в своем выцветшем синем фартуке и моет в раковине грязную посуду. И как на мгновение все стало хорошо. (Вам так и хочется сказать ему, что она ненавидела эту посуду, этот фартук, эту раковину. Но потом вы задаетесь вопросом: а кто же тогда он, если матери нет на кухне? Одинокий старик в пустом доме.)
К вашему приезду она сидит в Дневной комнате у окна, выходящего на улицу, и наблюдает за детьми, идущими из школы. Ее руки аккуратно сложены на коленях, как две птицы. Ногти чистые. Волосы гладко зализаны. Она кажется спокойной, возможно, она на успокоительных. Но как только она видит вас, то начинает волноваться, чуть не плачет. «Ты пришла!» — говорит она. А затем она понижает голос до шепота: «Мне так стыдно. Я не могу дождаться, когда сяду в машину и поеду домой».
Первые признаки болезни, которые вы предпочитали игнорировать, конечно, появились давно. Баночка увлажняющего крема в морозилке. Неоднократно подгоревший рис. Кастрюля с кипящей водой, оставленная без присмотра на плите (и кусочки сгоревшего и взорвавшегося яйца, которые ваш отец терпеливо соскребал с потолка). Слегка расфокусированная улыбка. Лишняя доля секунды — такая короткая, что была едва заметна, но на этот краткий миг вы понимали, что вас не существует, — которая требовалась ей, чтобы узнать ваш голос, когда вы звонили по телефону. Стопка наполовину исписанных рождественских открыток, которые вы нашли разбросанными по столу 26 декабря — «Вот и еще один год прошел!» — написала она в начале каждой из них и на этом остановилась, — и телефонные звонки, которые начали поступать в тот же день и продолжались весь следующий день, и всю следующую неделю, и весь январь: «Элис, ты в порядке?», «Просто хотела убедиться, что ты еще жива», «Все хорошо?» Да, да, отвечала ваша мама, в порядке, все хорошо, просто немного… устала. Хотя к тому времени она уже перестала готовить. Перестала ходить по магазинам. Перестала плавать. Перестала убирать одежду и каждый вечер сваливала ее на спинку выцветшего розового кресла, которое вскоре уже нельзя было назвать креслом. И вот однажды вы заметили, что она перестала протирать очки. Линзы были заляпаны жирными отпечатками пальцев. Оправа погнулась и разболталась. Как, спросили вы ее, она вообще что-то видит в этих штуках? И вслед за этим — вы не смогли удержаться — ты похожа на сумасшедшую!
Но вы не знали. А как вы могли знать? Она все еще могла посчитать размер чаевых в чеке китайского ресторана «Фу Юань Лоу» в торговом центре, куда они с отцом ходили каждое воскресенье в шесть вечера (двадцать процентов с округлением до ближайшего доллара, а если это была Фэй, их любимая официантка, то двадцать пять процентов). Она все еще помнила про ваш день рождения. Она все еще помнила про день рождения вашего брата. И день рождения другого вашего брата, того самого, который спустя тридцать девять лет (ребенок) все еще не помнил ничьих дней рождения, кроме своего собственного. Она помнила код от своего первого велосипедного замка. Шесть, пятнадцать, тридцать девять. И номер подержанного «Форда» 49-го года, который она купила в 1954 году за пятьсот долларов — целое состояние, — когда получила свою первую зарплату в больнице. Она помнила адрес нового врача, к которому она ходила утром с отцом, помнила номер кабинета нового врача, номер телефона нового врача, имя секретарши нового врача, во что была одета секретарша нового врача (она выглядела как бродяжка!). Все это она помнит до сих пор.
Ну и пусть она поливала любимый цветок отца четыре-пять раз в день, и это привело к его внезапной и преждевременной смерти и небольшому потопу — на самом деле луже — на обеденном столе из красного дерева? Мы просто купим другой, сказал отец. (Имел ли он в виду орхидею или обеденный стол? Вы не помните. Наверное, и то и другое!) Ну и пусть она настаивала на том, чтобы придумывать свои собственные правила за рулем. Я поверну на красный, несмотря ни на что! Ну и пусть она трижды за пятнадцать минут спросила вас, не нужно ли вам новое нижнее белье (она всегда думала о вас), или рассказала одну и ту же историю пять раз подряд (дочь Кавахаши вышла замуж за мормона!), или иногда неправильно произносила ваше имя? Что такое лишний гласный или два? Или пропущенный согласный?
Новый врач сказал, что это не Альцгеймер. Если бы это был Альцгеймер, сказал он, она бы не помнила о поездке с отцом в супермаркет на прошлой неделе или о предстоящем обеде в ресторане со своей лучшей подругой Джейн («Не могу дождаться!»). Это была фронтотемпоральная деменция. ФТД. Вот некоторые симптомы: постепенное изменение личности, неадекватное поведение на публике, апатия, увеличение веса, импульсивность, стремление к накопительству. Когда отец спросил о прогнозе, новый врач — бывший скрипач-вундеркинд из Израиля с мягким голосом, который считался «одним из лучших», — сложил руки и вздохнул. Он сказал, что болезнь неизлечима. Атрофия лобной доли. «То же самое было у Равеля».
В течение многих лет она жила в ожидании «Большой катастрофы». Каждый вечер, прежде чем лечь спать, она проверяла, закрыты ли дверцы кухонных шкафов на сейсмостойкие защелки. Моя посуда! Она запасала еду в кладовке: банки с минестроне, шпинат со сливками, мясные консервы, пакеты с рисовыми крекерами сенбей, миниатюрные баночки «Мауна Лоа» с орехами макадамия — ее любимая еда на случай катастрофы. Потому что никогда не знаешь. Нужно быть готовым! Беда может настигнуть в любое время дня и ночи (машина, увернувшаяся от столкновения с вашей в самый последний момент, стук в дверь в предрассветный час: Открывайте!). И вот наконец «Большая катастрофа» пришла.
«Медуза» в России теперь не только «иноагент», но еще и «нежелательная» организация. Этот статус — гораздо хуже прежнего. Тем не менее мы продолжаем работать. Нас по-прежнему можно читать. Это безопасно. Здесь — все ответы на тревожные вопросы.