Режиссер «Человека из Подольска» Семен Серзин снял еще один фильм по пьесе Дмитрия Данилова — «Похожий человек» Не самая точная экранизация, но ужасно важная для 2022 года
На «Кинопоиске» и Okko вышел фильм Семена Серзина «Похожий человек» по пьесе «Свидетельские показания» Дмитрия Данилова — одного из важнейших и самых популярных современных российских драматургов. Два года назад Серзин уже экранизировал другой его текст — «Человек из Подольска», это был дебют театрального режиссера в кино. Критик Антон Хитров рассказывает, как Серзин интерпретирует «Свидетельские показания» и почему, несмотря на неоднозначную режиссуру, это неслучайный и важный фильм для 2022 года.
О чем пьеса «Свидетельские показания»
Третья пьеса Дмитрия Данилова не похожа на первые две. Дебютный драматургический хит «Человек из Подольска» (2016) рассказывал о странном полицейском участке, где интеллектуалы в погонах перевоспитывают равнодушных к жизни людей. Это был текст об инертном существовании — и в то же время о желании самоутвердиться за чужой счет и почувствовать власть над ближним, которое может проснуться в ком угодно независимо от культурного бэкграунда. Будучи новым человеком в театре, Данилов постарался написать максимально консервативную по форме пьесу: сюжет разворачивается в замкнутом пространстве менее чем за сутки, прямо как у драматургов эпохи классицизма.
Его второй текст для театра, «Сережа очень тупой» (2017), оказался, в сущности, вариантом первого — чего не скажешь о «Свидетельских показаниях» (2018). Третья пьеса Данилова — это несколько десятков монологов разной длины, произносящихся безымянными персонажами в неизвестных обстоятельствах. Все они адресованы невидимому и неслышимому детективу, который расследует гибель — возможно, самоубийство — некоего писателя и расспрашивает всех, кто был хоть как-то с ним связан.
«Свидетельские показания» — по сути, антидетектив. Данилов даже вводит детективные романы в сюжет пьесы, чтобы подчеркнуть свою полемику с этим жанром. Обычно в историях об убийстве сыщик, опрашивая свидетелей, приближается к истине. У Данилова рассказы персонажей противоречат друг другу, все они описывают погибшего по-разному — с такими показаниями ни один следователь не сумел бы понять, кем был покойный и что привело его к смерти. Есть и монолог самого героя — он незримо бродит по земле и жалуется на скуку, — но, во-первых, этот текст отвечает не на все загадки пьесы, а во-вторых, другие персонажи покойника не слышат. В общем, никто никого по-настоящему не знает и не может узнать, а любые попытки объяснить другого человека (например, самоубийцу или преступника) обречены на провал.
Как пьесу трактует Семен Серзин
Лидер независимого петербургского объединения «Невидимый театр», 35-летний Семен Серзин, известный кинозрителям, например, по роли Петрова в фильме Кирилла Серебренникова «Петровы в гриппе», — первый и пока единственный режиссер, который экранизировал тексты Дмитрия Данилова. Два года назад у него вышел «Человек из Подольска», теперь — «Похожий человек» по «Свидетельским показаниям».
Режиссер подробно продумал обстоятельства монологов, о которых автор первоисточника предпочел умолчать: детектив — его играет сам Серзин — путешествует по дождливому черно-белому Петербургу, попадая то на книжную ярмарку, то в церковь, то в общественную баню.
О погибшем писателе мы тоже узнаем значительно больше. Ведь и названия двух экранизаций — «Человек из Подольска» и «Похожий человек» — перекликаются не просто так. Саша Иванов (так зовут предполагаемого самоубийцу у Серзина) и вправду похож на Николая Фролова, которого полицейские отчитывали за вялость и равнодушие в «Человеке из Подольска».
В прологе к «Похожему человеку» закадровый голос цитирует стихотворение Данилова «Немного жаль» о наступлении нового мира: автор этот «странный новый мир» заранее ненавидит и тем не менее хочет жить в нем, изучать его, ведь «лучше быть, чем не быть» (вообще этот текст — комментарий 53-летнего писателя к современной левой повестке, но теперь, с началом нынешнего вторжения России в Украину, отрывки из него звучат совсем иначе).
Стихотворение Дмитрия Данилова «Немного жаль»
Немного жаль
Что все так стремительно кончилось
Вернее, нет, не так
Немного жаль
Что все так
Стремительно сворачивается
Весь наш этот мир
Весь мир наш любимый
Богатый и сложный мир
Немного жаль
Что ничего уже нельзя сказать
Без тотальной оглядки
Немного жаль
Что любое высказывание
Не может использоваться
Против тебя
Но будет использовано
Против тебя
Обязательно
В обязательном порядке
И ты уже
Не актор
Не высказыватель
Не автор, который может
Повлиять на текущую повестку
А просто хрен знает кто
Вернее, хрен знает что
Просто мычащий теленок
Которого можно оставить
Пастись на лугу
А можно, допустим, утилизировать
Прирезать
Ну, примерно
Немного жаль
Что нельзя потратить деньги свои
Без отчета, просто так
Это, может быть, и ничего
Но как-то досадно
Немного жаль
Что нельзя уже, как раньше
Дотащить свой мешок денег
До швейцарского банка
Положить этот мешок
На счет
И это было бы все
Могила
Лежит, и никто
Не имеет к этому мешку
Ставшему цифрами
Доступа
Нет, не то, чтобы жаль
Этих вот обладателей мешков
Они как-нибудь разберутся
Придумают что-нибудь для себя
А жаль обладателей
Тысячи, пары тысяч, пяти тысяч
Десяти или двадцати тысяч
Евро
Или американских долларов
Которые положили их в банк
Или в банковскую ячейку
И думают, что у них есть
Финансовая подушка
Сидят себе дома вечерами
Пьют чай, или, может быть
Пьют вино
Или, кто их знает
Пьют что-нибудь покрепче
Виски, там, водку
И рассуждают
Милый, как хорошо
Что у нас есть
Финансовая подушка
Безопасности
Или:
Милая, как это прекрасно
Как это здорово
Как это экселлент
Даже не знаю, как это еще сказать
Что у нас есть с тобой
Финансовая подушка
Безопасности
И эта пара танцует
Ликует
И этой паре
Хорошо, хорошо
И вот этой паре
Нехорошо
Денег у них
Уже нет
И ведь жаль
Хотя, в общем-то
Может, оно и ничего
Деньги ушли
Но эта прекрасная пара
Может поддерживать
Свою нехитрую жизнь
Без денег
При помощи бесплатных услуг
Таких, какие им
Будут предложены
Будет очень много
Бесплатных услуг
Жизнь не так уж изменится
Просто было свое
А будет чужое
А так все то же самое
Все равно, немного жаль эту пару
Немного жаль
Немного жаль
Что аэропорты
Наши московские
Прекрасные аэропорты
Домодедово, Внуково
И особенно Шереметьево
Зарастут травой
Идеально ровные поверхности
Взлетно-посадочных полос
Потрескаются под давлением
Растущих из глубины растений
Природа берет свое
И экологические активисты
Будут радоваться
Будут праздновать победу
Над страшным миром
Капитализма
Над ужасным миром
Белых гетеросексуальных мужчин
И уничтожение прекрасных
Только что построенных
Практически лучших в мире
Аэропортов
Для них будет торжеством и победой
Наконец-то огромные самолеты
Белых гетеросексуальных мужчин
Не загрязняют наш планетарный воздух
Впрочем, останутся терминалы
Малой авиации
То есть, бизнес-авиации
Там будет кипеть жизнь
И белые гетеросексуальные мужчины
Но не простые
А особенные
Будут взлетать и садиться
Заправляться, готовиться к вылету
И у них все будет хорошо
И к ним ни у кого не будет
Никаких претензий
А на основных ВПП
Шереметьево, Домодедово, Внуково
Будут пастись козы
Как в Древнем Риме
Я мог бы продолжать
Но не очень хочется
Мне кажется, что все
Уже понятно
От нашего старого мира
От привычного нашего
Старого мира
Не останется ничего
И даже не факт
Что мы его будем оплакивать
Не факт, что нам разрешат
Его оплакивать
Не факт, не факт
Запишут в категорию опрессоров
Или как там это
По-настоящему звучит
И не будем оплакивать
А будем приветствовать
Этот новый прекрасный мир
Потому что нельзя будет его
Не приветствовать
Тут возникает вопрос
Хочется ли жить в этом мире
В этом новом прекрасном мире
В этом мире, где каждый раз
Замирает язык
Где собираешься сказать
И тормозишь себя
И медлишь
И не говоришь
Где собираешься что-то сделать
И обрушиваешься под словами
«Не надо»
«Лучше не надо»
«Да ладно, правда, не надо, лучше»
«На всякий случай, не надо»
«Ну его»
И не делаешь ничего
Хочешь ли ты
Жить в этом мире?
Я — да, хочу
Этот мир я заранее ненавижу
Но я хочу жить
В этом мире
В этом странном новом мире
Просто потому
Что, как бы это сказать
Лично для меня лучше
Быть, чем не быть
И я хочу изучить этот мир
Насколько мне хватит сил
Пожить в нем
Описать его
Увидеть в нем
Какие-то хорошие черты
А хорошие черты есть
В любом мире
И по возможности
В меру моих скромных возможностей
В меру моих сил
Хотя бы немного
Хотя бы не очень заметно
Опалить этот мир
Слабым, мерцающим огоньком
Незаметным, маленьким огоньком
Моей лютой ненависти.
Заявленную в стихотворении гамлетовскую тему подхватывает один из самых ярких эпизодов фильма — с Максимом Виторганом в роли энергичного директора кладбища, который приходился самоубийце начальником. У Данилова Саша Иванов трудился менеджером в абстрактном офисе, причем делал это, судя по всему, из чистого любопытства, а не ради денег. Серзин превращает героя в работника ритуальных услуг, и характер его странного интереса к рутинной работе сразу становится ясен: Иванов, как принц Датский, тянется ко всему, что связано со смертью, — кладбищам, могилам и могильщикам, — поскольку постоянно размышляет о бренности всего сущего. Даже внезапная перестрелка с участием директора — не такая уж и неожиданная, если вспомнить о характере ритуального бизнеса в России, — выглядит как сниженный вариант шекспировского поединка на шпагах.
Разочарованный в жизни писатель выбирает «не быть» — и получает посмертное наказание в виде вечной скуки. В литературной вселенной Данилова скука, утрата интереса к жизни — пусть однообразной и не слишком захватывающей — признак неблагодарности. С другой стороны, мы не можем быть уверены, что автор с этой мыслью солидарен: в конце концов, озвучивает ее не кто иной, как полицейский в «Человеке из Подольска» — высокомерный садист, убежденный в своей высокой миссии.
В одном из эпизодов герой рассматривает портреты классиков, вырубленные топором. Почему это важно
Издательство, где печатался покойный, Серзин снимал в «Гоголь-центре», главном более-менее протестном театре прежней Москвы, еще не уничтоженном в то время столичными властями. Тогда в театральном фойе показывали инсталляцию петербургского художника Нестора Энгельке «Павильон для топорного чтения» — в фильме ее разглядывает следователь, чтобы скоротать ожидание перед очередной встречей. Это сколоченный кое-как деревянный сарай с очертаниями дворянской усадьбы и портретами русских классиков, «написанными» следами от топора на досках. Инсталляция неслучайно попала в кадр — это визуальный ключ к «Похожему человеку».
Так называемая топоропись (или деревопись) — авторская техника Энгельке — близка поэтике Данилова. Оба стараются найти нечто значительное в заурядном и приземленном: писатель — в повседневных впечатлениях, а художник — в рассохшихся поленьях и небрежных зарубках. Но работа, выставлявшаяся в «Гоголь-центре», еще и трактует образ литератора практически как пьеса Данилова.
Энгельке изображает не Толстого и Достоевского — он делает схематичные реплики хрестоматийных портретов из учебника. Перед нами — пантеон русских писателей, каким его подавала советская школа: лишенные человеческих черт «народные заступники» (на это как раз и намекает ремесленный, крестьянский облик павильона). Художник напоминает, как далеки наши представления о классиках от реальных людей. У Данилова и Серзина сотрудница издательства тоже рассуждает о том, что имидж писателя необязательно связан с его подлинной личностью, принципиально непознаваемой, как и у любого человека, — по крайней мере, если верить автору «Свидетельских показаний».
Что не получилось
Подход Серзина к пьесам Данилова в кино не меняется: режиссер уверен, что эти тексты нельзя переносить на экран, не насытив их подробностями — иначе, видимо, получится скучно и по-театральному скупо.
В первом фильме полицейский участок разрастался до загадочного комплекса с бассейном, актовым залом, оранжереей и медицинской лабораторией, а среди второстепенных героев фигурировал хор мигрантов-разнорабочих. В экранизации «Свидетельских показаний» главным нововведением относительно пьесы становится расширенная роль сыщика: теперь это полноценный персонаж, которому не дают покоя странные совпадения между погибшим писателем и самим собой (отсюда — название «Похожий человек»). Развязка, придуманная Серзиным для этого героя, по идее, должна поразить зрителя, но предугадать ее можно еще в середине фильма — и для драматургии Данилова это решение слишком уж мелодраматическое.
Серзин работает с текстами Данилова, как обычно в театре работают с классической драматургией: переносит героев в нетривиальные ситуации и меняет контекст их слов. У Серебренникова, скажем, пушкинский скупой рыцарь произносил знаменитый монолог о накопленных богатствах не в сокровищнице, полной золота, а в домашней библиотеке — что полностью меняло суть героя. Как правило, это нужно, чтобы адаптировать хрестоматийный текст к сегодняшнему контексту. Но театральные режиссеры нередко переносят эту практику и на современные пьесы — скорее всего, в силу привычки.
Но тексты Данилова не нуждаются в режиссерских находках, поскольку лаконичность — их сильнейшая сторона: писатель умудряется удерживать наше внимание минимальными средствами, и это — дополнительный аттракцион для зрителя. Во всяком случае, на сцене они выглядят убедительнее всего, когда автор спектакля полностью доверяется драматургу (как поступил, например, основатель «Театра.doc» Михаил Угаров в самой первой постановке «Человека из Подольска»).
Не исключено, что в кино этот прием работал бы не хуже, если бы режиссер экранизировал пьесы Данилова в формате телеспектакля, без дополнений. В конце концов, в последние годы вышло немало фильмов и сериалов, которые полагаются только на текст, работу актеров и оператора, — как «Малькольм и Мари» Сэма Левинсона или «Хорас и Пит» Луи Си Кея.
Зачем смотреть «Похожего человека» сегодня
Прямо сейчас «Похожий человек» выглядит как полемичный, неоднозначный и поэтому интересный проект. Как и пьеса «Свидетельские показания», он показывает человека бесконечно сложным, противоречивым и не подлежащим описанию существом.
Сегодня в высказываниях политиков, лидеров мнений и простых пользователей интернета преобладает совершенно другой взгляд: человек может быть исчерпывающе описан его национальной, культурной или по крайней мере идеологической принадлежностью. Такой подход кажется естественным: война — не время для нюансов, а в любой публичной дискуссии конкретная персона представляет интерес прежде всего как потенциальный союзник или противник.
Но привыкать к этому мышлению опасно: когда настанет мир, нам понадобится другое, более сложное представление о человеке. «Похожий человек» ценен как послание из мирного времени: этот фильм напоминает, что никакая оценка нами другого не может быть абсолютной и окончательной.
Антон Хитров