Курту Воннегуту — 100 лет Его «Бойня № 5» — один из главных антивоенных романов XX века. Почему его так сложно читать сегодня?
Курту Воннегуту — 100 лет. Важнейший роман в творчестве американского писателя «Бойня № 5, или Крестовый поход детей» вышел в 1969-м, спустя почти четверть века после окончания Второй мировой войны, в которой Воннегут сам участвовал. Эта временная дистанция объясняет и успех романа (выйди в 1940-х, книга не вызвала бы ничего, кроме раздражения), и то, почему его так сложно читать сегодня — во время войны в Украине. Литературный критик Галина Юзефович рассказывает, почему ключевое произведение американского классика — это идеальный антивоенный роман для мирного времени.
Армейская карьера Курта Воннегута была короткой и, в общем, бесславной. Попав на фронт в декабре 1944 года, он немедленно оказался в самой гуще Арденнской битвы, где после непродолжительных блужданий по заснеженному лесу в поисках неведомо куда запропастившейся американской батареи напоролся на немецкий патруль. Вместе с еще несколькими десятками военнопленных он выжил во время бомбардировки Дрездена в феврале 1945-го, а после победы над Германией был освобожден и вернулся в США. Единственной полученной Воннегутом травмой стало небольшое обморожение; сам же он, по собственным уверениям, никого не убил и даже не ранил.
При всей своей краткости военный опыт оказал решающее влияние на всю последующую жизнь и взгляды Воннегута, а первые попытки облечь его в литературную форму он начал предпринимать, едва вернувшись домой. И тем не менее «Бойня № 5, или Крестовый поход детей» — роман, основанный на воспоминаниях о днях на фронте и месяцах в плену, был завершен и увидел свет только в 1969 году.
Без малого четвертьвековой зазор между окончанием войны и выходом книги едва ли можно счесть результатом исключительно писательской прокрастинации — очевидно, причина в другом. Все эти годы Воннегут искал интонацию, способ рассказать о том, для чего в обыденном языке просто не было слов.
Роман Курта Воннегута принято называть антивоенным, и в его случае это размытое понятие обретает предельную конкретность и однозначность. В отличие от многих других текстов из этой категории, «Бойня № 5» в самом деле отрицает идею войны в принципе — без поправок и скидок на «справедливый», «героический», «оборонительный» или, допустим, «вынужденный» ее характер. Войне, по мнению Воннегута, нет оправдания, в ней нет правых и виноватых, она дегуманизирует и целые нации, и каждого человека в отдельности. А тех, кто в войне все же участвует, может до некоторой степени извинить разве что полное отсутствие энтузиазма: малодушие в глазах писателя заметно лучше героизма, а трусость в этическом смысле сильно выигрывает у отваги. Неслучайно самые отталкивающие герои романа по совместительству являются и самыми брутально-воинственными, а главный герой, нелепый и мирный недотепа Билли Пилигрим, в наибольшей степени симпатичен автору, а вместе с ним и читателю.
Центральное место в «Бойне № 5» занимает разрушительная бомбардировка Дрездена — событие, с практической точки зрения не имевшее никакого смысла. К началу 1945 года исход войны был предрешен, и уничтожение немецких городов авиацией союзников (по разным данным, в результате бомбардировок погибло от полумиллиона до миллиона мирных жителей) было не чем иным, как справедливой местью «народу-грешнику». Однако принцип неизбирательного возмездия ставит под сомнение моральную правоту карающего и в некотором символическом смысле уравнивает палача и жертву — именно на этом аспекте делает акцент Курт Воннегут в своем романе.
Немецкий писатель В. Г. М. Зебальд, родившийся в 1944 году, в разгар тех самых бомбардировок, в своем знаменитом эссе «Воздушная война и литература» так осмысляет события этого страшного времени: «Воздушная война бомбардировочной авиации была войной в чистой, незамаскированной форме. Ее развитие, противоречащее всякому рассудку, показывает, что жертвы войны… не суть жертвы, принесенные на пути к какой бы то ни было цели, они в прямом смысле — сам этот путь и эта цель». Вероятно, подобная формула, наглядно демонстрирующая абсурдную безнравственность любой войны, пришлась бы по душе Воннегуту, призывавшему «ни в коем случае не принимать участия в бойнях и, услышав об избиении врагов, не испытывать ни радости, ни удовлетворения».
Публикация «Бойни № 5» совпала с наивысшим подъемом молодежного движения против войны во Вьетнаме, и это обстоятельство в значительной степени предопределило ее успех. Более того, предложенное писателем описание посттравматического синдрома и диссоциативного расстройства личности (эпизоды, в которых герой перескакивает из одного момента собственной жизни в другой, принято трактовать как элемент фантастики, но при желании в них можно увидеть и клиническую картину душевной болезни) совпало с зарождающимся массовым интересом к психологии — и это тоже способствовало популярности романа. Из подающего надежды писателя Воннегут разом превратился в состоявшуюся звезду первой величины.
Критика по большей части приняла книгу благосклонно, однако довольно быстро у нее появились и непримиримые противники. Некоторые из выдвигаемых ими претензий с позиций сегодняшнего дня выглядят не слишком весомо. Кого-то возмутило обилие нецензурной брани, кого-то сексуальные сцены (в каноническом русском переводе Риты Райт-Ковалевой, к слову сказать, почти исчезнувшие), кого-то — упоминание в ряду жертв нацизма гомосексуалов, а кто-то и вовсе увидел в романе издевку над христианством.
Однако есть вещи, просто так отмахнуться от которых не получится, и первым в их ряду идет обвинение в пассивности авторской позиции и нравственном релятивизме. По мнению многих, показывая моральную неоднозначность действий союзников в Дрездене и абстрактный ужас войны как таковой, Воннегут тем самым обесценивал подвиг людей, спасших мир от Гитлера, ставил на одну доску правого и виноватого. Неготовность писателя принимать чью-либо сторону можно было трактовать как неразличение добра и зла. Отрицание свободы воли и представление о предопределенности всего происходящего с человеком (позиция, выпестованная в Билли Пилигриме якобы похитившими его инопланетянами) прочитывались как отказ от борьбы с силами тьмы. Воннегута упрекали в антисемитизме, оправдании нацизма, оскорблении чувств фронтовиков, и претензии эти сложно назвать совсем уж вздорными.
Впрочем, в 1969 году острота публичного негодования была умеренной: большая часть ран, нанесенных Второй мировой войной, успела к моменту публикации романа затянуться и пацифистский взгляд Воннегута оказался созвучен настроениям большей части читателей. Но в 1945 году, когда писателя только посетила идея написать о Дрездене, реакция на такого рода высказывание наверняка была бы совсем иной: мир, только что переживший самую страшную войну в своей истории, определенно не был готов к абсолютному гуманизму, примирению и всепрощению. Да и сам писатель едва ли смог бы увидеть недавно пережитое с такого ракурса.
По-настоящему бескомпромиссные антивоенные тексты требуют дистанции — в момент, когда память о произошедшем еще свежа, они не вызывают ничего, кроме раздражения. Пацифизм — роскошь и привилегия мирного времени, а пока льется кровь, верх берет совершенно иная риторика и образ мыслей, и противиться этому невозможно. Именно поэтому «Бойня № 5», еще год назад казавшаяся неувядающе актуальной, сегодня выглядит посланием из совершенно иной, чуждой нам и возмутительно счастливой реальности. Хочется верить, мы доживем до того дня, когда великий роман Воннегута вновь можно будет прочесть как нечто, имеющее отношение к нам. Горько думать, что в прошлый раз на это ушло почти 25 лет.
Галина Юзефович