«Может, люди поймут, что для государства они лишь расходный материал, и попробуют возразить?» Читатели «Медузы» рассказывают, почему «Возвращение имен» важно лично для них
29 октября в России и в мире проходит акция «Возвращение имен», организованная обществом «Мемориал». Она посвящена памяти жертв сталинских репрессий. Накануне акции мы попросили читателей «Медузы» рассказать, почему она важна лично для них и что они думают о решении московских властей запретить ее проведение якобы из-за «неблагоприятной эпидемиологической обстановки». Мы публикуем некоторые ответы с незначительными изменениями. И напоминаем, что жители многих городов еще могут успеть принять участие в акции, организованной местными активистами, а в первой половине дня по московскому времени вы можете отправить видеозаписи с прочтенными именами на электронную почту [email protected]. Подробности в нашей инструкции — в ней же мы рассказываем о том, как можно почтить память жертв в Москве, несмотря на запрет основной акции.
Прямую трансляцию акции «Возвращение имен» можно посмотреть здесь.
Света
Я приносила цветы в прошлом году, слушала трансляцию на работе и почти всю ее плакала, настолько это трогательно. Когда я читаю имена на табличке «Последнего адреса», я как будто могу обнять тех людей, которые ушли из дома, рядом с которым я стою, и были убиты теми, кто не был наказан. Это меньшее, что я могу для них сделать.
Алексей
30 лет
Я думаю, что те люди, которые сейчас обладают властью, заключающейся в возможности безнаказанного применения насилия, прежде всего заинтересованы в забвении действий своих прямых или идейных предков.
Я, как и многие мои земляки из города Воркуты, много узнал о репрессиях большевистского режима, лишь поинтересовавшись историей своего города. Память о конкретных жертвах позволяет сохранить и память о конкретных палачах, а значит, мешает размывать ответственность на неопределенный круг сотрудников карательных органов и на еще более абстрактную массу людей, написавших тысячи доносов. Сотрудники ныне функционирующих карательных организаций считают себя правопреемниками преступников из прошлых поколений. А любой преступник заинтересован в сокрытии улик своих преступлений. Но пока память о жертвах и уликах жива, вероятность восстановления справедливости, пусть пока и не востребованная большим числом наших сограждан, существует и висит над потомками палачей дамокловым мечом.
Удобно убеждать народ в исключительности и невероятной «правости» просто в силу каких-то прошлых побед. И этому очень мешает, когда кто-то читает вслух огромную книгу имен, за которыми не серая мгла прошлого, а живые люди: разрушенные судьбы, разбитые семьи, украденное настоящее и будущее. Важно называть имена. Важно говорить не о массах, а об отдельных людях. Мы до сих пор не знаем, где покоится Осип Мандельштам, но никто не может забрать у нас право произносить его имя и помнить о нем, обо всех Осипах Мандельштамах, пострадавших и сгинувших, их семьях и судьбах.
Михаил
32 года, Калининград
Если не вспоминать, то в массовом сознании это так и останется (уже осталось) чем-то максимально далеким и неважным. Тем, что уже не будет служить уроком или нравственным компасом. Не самая хорошая выборка, но в моем рабочем коллективе доминируют два основных отношения к советским репрессиям:
- «это просто далекая история, нас не касается, нечего и вспоминать»;
- «и правильно, все по делу; только злодеев репрессировали».
Печально.
Наташа
Где-то четыре года назад я перешла от мировоззрения, граничащего со сталинизмом, к признанию колоссальной, чудовищной катастрофы русского XX века. Это было бы невозможно без школьных учителей, говоривших с нами о природе советского режима и водивших нас развешивать таблички «Последних адресов», без публицистов и ученых, на которых они ссылаются. И главное — без памяти вокруг нас, которая преследует нас в любом, даже самом далеком и дремучем уголке России.
Сейчас, когда РФ ведет преступную войну в Украине, я вижу, как моя мама, кандидат биологических наук из МГУ, диссидентских настроений в советские годы, берет в кавычки слово «голодомор» и предлагает почитать о том, что уничтожение памяти — это борьба с украинским неонацизмом. Я вспоминаю себя прошлую и понимаю, что я вполне могла бы быть там же, если не дальше, в сторону антонов красовских и иже с ними. В то же время публичной памяти становится все меньше и меньше, а массовых убийц все чаще и чаще прославляют.
Я хочу поучаствовать в «Возвращении имен», чтобы вслух, на улице, вспомнить о нашем горе и о нашей травме. И может быть, кто-нибудь из прохожих остановится, задумается и — если очень повезет! — дойдет до мысли о том, что убивать людей плохо. Мне кажется, это самое сильное антивоенное высказывание, которое можно себе сейчас позволить, не подвергая себя бессмысленным рискам (хотя не факт).
Максат
31 год, Ашхабад
Участвовать в акции в Москве не буду, так как нахожусь в Ашхабаде. Но вспомнить жертв этих репрессий и рассказать о них можно везде. А это главное. Жертв сталинского террора и их потомков здесь тоже немало. Даже тогдашнего лидера Туркменской ССР Кайгысыза Атабаева расстреляли в 1938 году, предварительно заманив в Москву.
[Акцию] запрещают, потому что «могут повторить». История циклична. Но я верю, что некоторые ошибки можно предотвратить. Главное — «назвать демона по имени». Кто знает, возможно, и Британия скатилась бы в абсурд, не будь вовремя опубликован и осмыслен [роман] «1984» Оруэлла.
А в России лагерная литература никогда не изучалась в достаточной степени. По-хорошему, «Колымские рассказы», «Один день Ивана Денисовича», воспоминания Евгении Гинзбург (хоть фрагменты) и хотя бы рассказ Фазиля Искандера «Оладьи тридцать седьмого года» стоило включить в образовательную программу.
Россиян научили оправдывать убийства, смерти, террор. Оправданию убийств и искалеченных судеб миллионов жертв сталинских репрессий и их семей. Повторению, что голодомора в Украине не было и это был не геноцид, потому что там от голода погибли не четыре миллиона человек, «а всего лишь два»…
Кто-то сказал: «Тот, кто забывает уроки истории, обречен их повторить».
Юлия Рогачева
У меня две причины. Первая — в этом году я нашла имя своего прадеда в списках раскулаченных и отправленных в ссылку. Никто не знает, где он похоронен, как и когда закончилась его жизнь. Для меня важно, чтобы его имя прозвучало. Второе — меня ужасает, когда люди вокруг соглашаются с войной, мобилизацией, считая, что государству видней. «Возвращение имен» напомнит им, сколько человек уже уничтожило наше государство. Может, тогда люди поймут, что они лишь расходный материал, и попробуют возразить?!
Максим Аль-Хамиси
46 лет, Швеция, город Мальме
Я участвовал в «Возвращении имен» один раз, несколько лет назад. В то время, когда Россия уже была тяжело больна, но еще не полностью сошла с ума.
Я не смогу участвовать в этом году, поскольку не живу в России, и вряд ли смогу сделать это в будущем, потому что после 24 февраля мое отношение к родине изменилось в одночасье, и я сомневаюсь, что когда-либо захочу посетить Россию, даже в том случае, если Россия когда-нибудь станет нормальной страной (в чем я глубоко сомневаюсь).
[В запрете на проведение акции в Москве нет] ничего странного. Абсолютно «нормальное» решение. Фашистскому государству, в которое Россия превратилась с согласия и одобрения значительной части россиян, акции, призванные напомнить о замученных государством людях, не нужны.
Мой дед, Николай Васильевич Крюков, человек из простой крестьянской семьи, был репрессирован после окончания войны, которую он прошел с первого до последнего дня. Ему «повезло»: он получил огромный срок (разумеется, ни за что), но был освобожден и реабилитирован после смерти Сталина. Умер мой дед 36 лет назад, в 73 года. Если бы не лагеря, может, прожил бы и дольше. Здоровье его было подорвано в тюрьме и лагерях. Я очень любил и люблю моего деда и ненавижу советскую систему, сломавшую жизнь ему и миллионам других невинных.
Жертвам репрессий акциями и воспоминаниями не поможешь. Их уже нет, многих очень давно.
Подобные акции нужны живым. То, что больное государство делало со своими гражданами, должно быть общеизвестно. Памятники жертвам коммунистических репрессий должны стоять на главных площадях российских городов. Дети должны узнавать об этом преступном и позорном периоде нашей истории на первых уроках истории. Это никогда нельзя забывать. Чтобы такое больше никогда не повторилось.
К сожалению, это уже повторяется. И не остановится до тех пор, пока россияне не захотят, чтобы это прекратилось.
Елена
Мой дедушка был из числа сосланных в 1941 году поволжских немцев. Однако в целом я никогда не придавала этому значения. В 2021 году я участвовала в сплаве с пермским «Мемориалом», мы посетили места спецпоселений и высылок репрессированных. Это был уникальный и незабываемый опыт: семь дней без интернета, ночевки в палатках, собачий холод и река, по которой гребем мы, как когда-то гребли заключенные. Страшное время. С тех пор я ни на секунду не сомневаюсь, что важно помнить, рассказывать и узнавать все больше и больше.
Ольга
40 лет, Испания
Никогда раньше не участвовала и не знала об этом проекте. В этом году хочу участвовать, но получится только заочно.
Закрытие «Мемориала» стало точкой невозврата для меня и мужа, именно после этого мы приняли окончательное решение уехать из России. Запрет «Возвращения имен» теперь, к сожалению, не удивляет совсем, это уже абсолютно логично и понятно для сегодняшней России. Я бы ОЧЕНЬ удивилась, если бы акцию разрешили. И от этого еще горше.
Нужно помнить, чтобы не повторить. Помнить, чтобы человеческая жизнь оставалась или, для России, скорее когда-нибудь стала высшей ценностью. Мы, русские, уже несколько поколений — люди без рода и племени. Мы в большинстве своем знаем историю своей семьи в лучшем случае до прабабушек и прадедушек. А моя мама не знает даже своих прабабушек и прадедушек, потому что ее деда, учителя в уральском поселке, в одну ночь увез воронок и больше о нем никто никогда не слышал. А бабушка, чтобы уберечь детей, поменяла фамилию на девичью (дедушка был этническим немцем). О нем негласно было запрещено даже говорить, и его имя умерло вместе с бабушкой. Его как будто и не существовало…
И важно, на мой взгляд, помнить именно плохое, трагическое, страшное.
Именно из-за этого нашего «беспамятства» мы имеем сегодня то, что имеем.
Анонимный ответ
34 года
Я постараюсь принять участие. Не знаю, имею ли я право называть своего прадеда репрессированным: к началу войны он уже жил на Урале, и за «растрату» ([на самом деле] за немецкую фамилию) его посадили на все время войны.
Я думаю, можно сказать много правильных слов, что [запрет] — это позорно, неправильно, в очередной раз показывает, какой у нас режим. Но я хочу добавить, что это еще и глупо. Это как ругаться с результатом анализа крови вместо того, чтобы заняться здоровьем.
Саша
32 года, Тбилиси
Каждый год я не решаюсь [принять участие в «Возвращении имен»], и у меня есть причина.
Мои родственники — жертвы репрессий. Я не знаю их имен, их историй. Сейчас 2022 год, но в моей семье об этом не говорят. Я узнал об этом случайно, мама тихо обмолвилась во время семейного ужина, когда уже достаточно много выпила.
Но моя семья — это все история умолчаний, разрывов связей, и все это происходит именно из тех времен. Без этой маленькой детали картинка в моей голове не складывалась, а потом сложилась.
Важно помнить. Важно говорить. Иначе это приведет к тому, что памяти не будет ни у кого и никакой. Все, что сейчас происходит, — это продолжение тех трагедий. Если бы мы все помнили, говорили, все было бы иначе.
Я пытаюсь выяснить сейчас то, что могу. И после этого я очень хочу вернуть эти забытые и затертые имена — чтобы помнить самому.
Станислав
33 года
Этот запрет [на проведение акции в Москве] абсолютно в логике последних лет. Логике, направленной на реабилитацию палачей и дискредитацию жертв. Власти невыгодно позволять активистам напоминать о неприглядном прошлом, ведь она, власть, — прямой духовный наследник того времени и тех «нравов 37-го года».
[«Возвращение имен» нужно] чтобы просвещать как можно более широкую аудиторию о том всепоглощающем ужасе, который испытывала наша страна большую часть первой половины XX века. Возможно, кто-то из «новопросвещенных» задумается о параллелях с нынешними событиями. «Делай то, что должен, и будь что будет».
Александр
51 год, предприниматель из Москвы, сейчас — Армения, Дилижан
Московские власти снова расписались в своей трусости и бессовестности. Идеальные москвичи для них — это бессловесное стадо, не имеющие ни памяти, ни своего мнения, покорно идущие по мобилизации на свою смерть и не задающие лишних вопросов.
70, 80, 90 лет назад. Сандармох, Норильлаг или какой-нибудь безымянный подвал НКВД. Одинокий, измученный допросами человек, которого ведут на расстрел по совершенно выдуманному обвинению. Попытайтесь представить себе, что творится у него в душе. Представьте, что это вы! Еще несколько секунд — и его мир навсегда погаснет… Мы не можем его спасти, но можем хотя бы помнить о нем! Современная власть — это потомки и преемники тех, кто его убивал. Они хотят, чтобы мы все забыли. Но мы не забудем! Ни его, ни вас…
Настя
У меня другая история. Это мой прадед (прошу не публиковать его имя). Моя семья так и не узнала, успел ли он поучаствовать в репрессиях до увольнения в резерв. Всегда надеялись, что нет. Я пока не знаю, буду ли участвовать, но акция важная. Не хочу, чтобы люди погибали. Хочу, чтобы все просто жили счастливо.
Джо
В акции участвовать не буду. Странно было бы вспоминать жертв террора бывшего при невозможности говорить о терроре настоящем. По сути, российский/советский террор никогда не прекращался и сейчас достиг своего апогея с конца второй войны против чеченцев.
Дедушка моей мамы и дедушка моего отца были похищены в 30-е годы и с тех пор пропали без вести. Вместе с ними прервалась и вся наша семейная историческая память и связь поколений. Когда чеченцев выселяли в 44-м году, для родных моего отца это была уже третья ссылка.
Я думаю, важно иметь осознанность преступлений того режима, коллективную рефлексию и осуждение террора. Но в сложившейся формации, в которой живет Россия c 90-х годов, такое невозможно по своей природе. Дело в том, что террор Сталина повторили режим Ельцина и режим Путина в отношении отдельного чеченского народа. Но для вас, как и для большинства ваших сограждан, это не является террором, не так ли? Все потому, что вместо раскаяния и осознания своих преступлений Россия и россияне предпочли стать террористами. Этот выбор был сделан не 24 февраля 2022 года, а осенью 1999 года.
Оксана
51 год
В «Возвращении имен» участвовать буду. [Запрет на проведение акции в Москве]— это возмутительно, но ожидаемо. Власти подавляют любое проявление независимой гражданской активности. Тем более от «Мемориала», который они запретили. И тем более говорящее о государственном насилии и терроре. Называя имена [жертв террора], мы помним о них, [показываем, что] они не исчезли бесследно. Сейчас особенно важно это делать, так как власть и подчиненные ей медиа и влиятельные лица будут активно насаждать свое видение истории. И скорее всего, и дальше постепенно нормализовать сталинизм и государственничество.
Анонимный ответ
27 лет
Даже если запретят, я все равно вспомню — не зря во время прошлогодней акции меня назвали «праправнучкой врага народа». Мой прапрадед не был врагом народа. Он был сапожником, у которого все отняли. Другой прапрадед был священником, которого убили. Возможно, на Соловках.
[Власти] боятся. Чем больше людей знает историю и помнит еt (не школьные учебники, нет-нет, меня угораздило получить историческое образование), тем больше люди думают и задают вопросов. Если они начнут спрашивать, а почему были репрессированы эти люди, может быть, они спросят и про людей, которых убивают сейчас? Ни в какой стране не должно было происходить такого.
И да, закончу банальностью: если не учить историю, придется пережить ее заново. Не точно так же, с изменениями — только кому от этого легче? Если мы не вспомним моих предков и предков миллионов людей, кто вспомнит нас?
Михаил
Я участвую в акции уже года три. Хоть я и не знаю, были ли у меня в семье репрессированные родственники, я чувствую, что мне важно напоминать себе и людям вокруг об огромном ужасе, который в принципе смог произойти в нашем обществе. Еще приносит какое-то удовлетворение то, что я передаю память о тех людях, которые иначе могли быть совсем забыты, как будто их никогда и не было. Но они были и жили, как мы с вами, а потом их убили.
