«Мужу говорили: будь патриотом — разведись!» После 24 февраля многие россияне и украинцы перестали даже разговаривать друг с другом. «Медуза» рассказывает истории четырех пар, которые смогли сохранить отношения несмотря на войну
Полномасштабное вторжение России в Украину разрушило тысячи семей. Многие россияне отказываются верить своим украинским родственникам, когда те пытаются объяснить им, что на самом деле происходит в Киеве, Харькове, Буче и других городах. Миллионы украинцев говорят, что никогда не простят россиянам то, что армия РФ сделала с их страной. На этом фоне кажутся невероятными истории о том, как люди из России и Украины сегодня находят друг в друге опору и любовь. «Медуза» поговорила с четырьмя парами, чьи отношения начались незадолго до начала войны и во время нее.
«Никто из нас двоих ни в чем не виноват. Виновата только война»
Елена, 36 лет, и Сергей, 36 лет
медсестра из Сибири и автослесарь из Центральной Украины (имена героев и названия населенных пунктов изменены по их просьбе); сейчас оба находятся в Ирландии
Елена: В 2015 году [когда Россия аннексировала Крым] я еще была замужем за первым супругом и ничто не предвещало, что мы не будем вместе. Более того, мы были очень патриотичные люди. Но тогда меня поразило не только то, что Россия так легко забрала кусок чужой страны, но и то, какие настроения начались среди россиян. Я переживала, боялась, что будет война, а люди радовались. Из нашего города три-четыре семьи переехали в Крым. Меня это поразило, я думала: «Куда вы едете? Ведь это же не ваше!»
То, что происходило дальше, нравилось мне все меньше и меньше. И не только внешнеполитический курс — но и то, как постепенно закручивали гайки, [ограничивали] свободу слова и так далее. И когда российские власти говорили, что «там [в Донбассе] нет наших войск», это выглядело смешно.
На момент знакомства с Сергеем [в январе 2021 года] я уже была в разводе. Познакомились мы странным образом. Многие женщины на моей работе смотрели в ютьюбе украинские телешоу, обсуждали всем коллективом — как сериалы. Однажды в рекомендациях на ютьюбе мне попалась картинка — заставка с мужчиной интеллигентной внешности.
Украинский телепроект искал невест для одиноких мужчин. Сергей, будущий муж Елены, был героем выпуска, который попался ей на глаза.
Не могу сказать, что сразу влюбилась, но меня этот человек заинтересовал. И я поняла, что мы бы могли пообщаться. Я устала от города и хотела уехать жить в деревню. А в шоу сказали, что Сергей родился и вырос в Луганске, а потом переехал в сельскую местность. Я подумала: надо спросить [у него], какие были трудности, [как проходила] адаптация. Я нашла Сергея в инстаграме и написала ему. Мы проговорили один вечер, второй, третий…
Это было в январе. А в конце марта Елена решила съездить в небольшой отпуск в Киев.
Когда Сергей узнал, что я несколько дней буду в Украине, он пригласил меня к себе. Договорились, что побуду [в его доме] дня три, — но я пробыла у него все шесть дней отпуска. Меня очень тепло встретили его дети (у Сергея трое детей от первого брака, в тот период они жили с ним, — прим. «Медузы»), мне понравился его дом, местность вокруг — и он сам понравился. Мы так приятно провели эти шесть дней! Но между нами тогда ничего не было, мы только поцеловались в ночь моего отъезда. И решили, что нам надо попробовать [жить вместе].
В июне я взяла полноценный отпуск и четыре недели пробыла в этой деревне [у Сергея]. Мы стали планировать наше будущее серьезно. Про его переезд в Россию не было и речи, решили, что я перееду к нему. Я же мечтала пожить в деревне — и вот уже все есть, все сделано. Сергей — человек с инженерной мыслью, золотыми руками. Да, обои [в его сельском доме] нужно поменять, но кран не течет, дверь не отваливается. С бывшим супругом мы решили, что дети (у Елены два сына от первого брака, старший сейчас учится в девятом классе, а младший — в восьмом, — прим. «Медузы») будут жить у него, чтобы не срывать их с места.
Я приехала домой, чтобы рассказать обо всем родственникам. Был семейный скандал. Мама сказала: «Ладно бы страна была приличная, а то Украина, с которой у нас отношения все хуже и хуже!» Моя бабушка в свои 90 лет верит в то, что говорят по телевизору: «в Украине националисты», «Украина не очень хорошо относится к русским». Меня проклинали, делали глупости, чтобы меня остановить. Уезжая, я первый раз серьезно поругалась с семьей.
[Из украинского окружения] мне никто никогда не говорил, что вот, мол, «понаехала из России». Очень спокойно ко мне относились. Я пыталась в этом всех [родственников] убедить, но бесполезно.
Родители Сергея из Донбасса, его мама на тот момент [в 2021 году] поддерживала Россию. Она видела в ней продолжение советской культуры, той жизни, по которой она скучала. Но она не хотела, чтобы часть Украины отошла к России или чтобы Россия «пришла и навела порядок». А со свекром мы много говорили про Украину и ее героев, но он не националист, он патриот своей страны. С ними [обоими] я общалась на русском языке, они и между собой общаются на нем. При этом украинский вся их семья знает хорошо. Сейчас родственники Сергея, у которых раньше была пророссийская позиция, поменяли свое мнение. Они продолжают разговаривать на русском языке, но не поддерживают [войну].
Мы [с Сергеем], понятное дело, не можем хотеть, чтобы в Украине или России было плохо, потому что мы связаны и с той, и с другой страной.
Сергей и Елена поженились в августе 2021 года.
Мы прожили полгода очень хорошо, даже ремонт сделали в доме. Я была уверена, что я на [своем] месте, что все у нас хорошо. В начале февраля [2022 года] я поехала в Россию навестить детей и маму. Обратный билет у меня был на 28-е число.
24 февраля я застала в Сибири. Сказать, что у меня был шок, — ничего не сказать. Как попасть назад [в Украину]? Вариантов выехать из России оставалось все меньше и меньше. Тогда мы с Сергеем думали, что можем вообще больше не увидеться.
Елена взяла в кредит 110 тысяч рублей — в эту сумму ей обошелся первый попавшийся билет на самолет из России; прилетела в Ереван и стала думать, какими путями добираться до Украины и мужа.
В Россию возвращаться я не собиралась. Небо над Украиной закрыли. Оставался только путь по земле. Но у российских граждан нет «безвиза» с Европой, а по земле путь из Еревана в Украину пролегает через страны Евросоюза [Болгарию и Румынию]. Сергей написал [пост] в фейсбуке, спросил, кто может сделать мне приглашение в Болгарию, чтобы я могла получить визу. Человек нашелся, все сделал и даже не взял с меня деньги. Три недели я сидела в Ереване, просто ждала [визу]. Из Армении я поехала в Грузию, из Грузии — в Турцию, затем в Болгарию, а оттуда в Молдову.
Из Кишинева Елена должна была выехать в Украину, но у нее не получилось.
Украинские пограничники не пустили меня в страну, несмотря на то, что у меня были вид на жительство, свидетельство о браке, справки о прописке и постановке на налоговый учет. Они даже не стали смотреть на эти документы! Перед этим Сергей и его друзья выясняли, можно ли россиянам въезжать в Украину, [уточнили и] конкретно про мой случай. Везде им отвечали, что запрета нет.
Елена еще два раза попыталась пересечь украинскую границу — на этом же КПП и на другом. Оба раза — так же безрезультатно.
Если первые пограничники относились по-человечески, разговаривали нормально, убеждали, что не пускают меня ради моей же безопасности, то на втором КПП надо мной уже откровенно насмехались.
Мы с мужем не хотели уезжать из Украины. Меня не пугала перспектива жить в воюющей стране. Я знала, что у нас есть земля и с голоду мы не умрем: будем сажать картошку, на ней проживем. Больше пугала возможность не увидеться. И когда стало понятно, что меня в Украину не пустят, Сергей тоже решил уезжать.
Тогда Сергей выехал из Украины к жене. Дети Сергея в тот момент уже были с матерью в Европе. Сергей и Елена временно поселились в пункте для беженцев в Кишиневе и стали искать страну, куда Елена могла бы въехать без визы, а Сергей — без загранпаспорта, которого у него не было.
И тут я прочла об Ирландии: правительство страны не только отменило визовый режим для Украины, но и позволило всем украинским беженцам приезжать даже без загранпаспортов, со свидетельством о рождении. Я могла получить визу как член семьи гражданина Украины [имеющий вид на жительство]. В Молдове было консульство, которое могло эту визу выдать. Мы еще раз наскребли денег — [для этого] муж подрабатывал на стройке в Молдове. Все отдали за визу. Когда я ее получила [в начале мая], купили авиабилеты [и улетели в Ирландию].
Нас распределили [на проживание] в семью, это оказались очень хорошие люди. Украинским семьям, которые получили визу на въезд, Ирландия дает временную защиту на год. Сейчас мы оба работаем. Сергей — разнорабочим, я — кладовщицей на складе. Понятно, что работа низкоквалифицированная, но хорошо, что нашего знания английского хватает, чтобы вообще здесь зарабатывать.
После 24 февраля мне даже подруги и бывшие коллеги в один голос говорили: «Разводись!» И Сергею многие тоже говорили: «Будь патриотом — разведись!» Муж меня всегда защищает. Скольких «друзей» мы заблокировали!
У нас был тяжелый период, когда мы постоянно ругались, — сначала в Молдове, потом здесь, в Ирландии. У каждого из нас было ощущение, что он потерял в жизни все. И подспудно каждый винил в этом другого. Но мы оба приняли решение, что будем вместе несмотря ни на что. И поняли, что никто из нас двоих ни в чем не виноват. Виновата только война.
В Молдове мы еще смотрели новости, здесь [в Ирландии] уже не смотрим. Я вообще на антидепрессантах. Сергею тоже сложно психологически. Но мы радуемся, что между нами снова нет никаких ссор. Понимаем, что сильные мира сего так распорядились нами. А мы — пешки в игре. Мы не интересуем ни Путина, ни Зеленского. Мы должны выживать сами.
Дорогие читатели! Теперь вы можете скачать PDF-версию любой статьи «Медузы». Файл можно отправить в мессенджере или по электронной почте своим близким — особенно тем, кто не умеет пользоваться VPN или у кого явно нет нашего приложения. А можно распечатать и показать тем, кто вообще не пользуется интернетом. Подробнее об этом тут.
«Таких патриотов Украины, как Наташа, еще среди украинцев поискать»
Святослав, 42 года, и Наталья, 44 года
фитнес-тренер из Киева и работница финансовой сферы из Москвы (имена героев изменены по их просьбе); сейчас оба находятся в одной из стран Европы
Святослав: Я коренной киевлянин, а Наташа переехала из Москвы в Украину в 2009 году. Она решила, что ей нужно место поспокойнее, чем Москва. Еще ее не устраивал такой не очень толерантный [с ее стороны] момент, как засилье «гостей из других регионов» не самой славянской внешности. [У Наташи] была и другая причина переезда — политическая. Уже тогда многим россиянам было понятно, к чему ведет то, что затеял Путин [его политика]. И Наташа была в числе людей, которые видели, что безумие и победобесие, которые тогда только зарождались, ни к чему хорошему не приведут.
Раньше Наташа несколько раз была в Киеве и решила, что этот город ей вполне подойдет для жизни. Благо удаленный формат работы позволял переехать. Насколько я знаю, Наташа ни разу об этом не пожалела.
Когда [в 2013 году] начался Майдан, Наташа отнеслась к этому спокойно. А когда случился 2014 год, потом Крым, она была в панике. Родственники очень звали ее [назад в Россию]: мол, что ты сидишь в этом Киеве, там же сплошные нацисты! Наташа испугалась, что начнется война, и уехала в Москву, но меньше чем через месяц вернулась — потому что там ей было еще хуже, чем в Киеве: ура-патриотическая истерия, «крымнаш», вот это все.
Я сам на Майдан не ходил и думал, что людям не следует так увлекаться политикой. Лучше за свою семью переживать. Тем более сливки с таких ситуаций снимут точно не простые люди. Но это не значит, что России следует вмешиваться в наши дела — и тем более вводить войска.
Мы с Наташей познакомились в 2019 году. Она жила рядом со спортклубом [где я работаю] и стала туда ходить. Она очень неординарная: красивая, откровенная. Симпатия между нами появилась сразу, но встречались мы в основном на тренировках. Иногда и вне тренировок, но это было не особо серьезно. Как выяснилось потом, у нас возникло недопонимание: мы оба считали, что не очень-то нужны друг другу. Наташа боялась, что меня смутит то, что у нее есть сын. Но я Федора (имя изменено) сразу полюбил, он хороший мальчик. Ему сейчас 12. В общем, мы долго тупили.
А вышли мы из этого [ступора] случайно. Я ей позвонил накануне 2022 года поздравить с наступающим. Завязалась беседа, и мы договорились встретиться в городе, а потом слово за слово — и решили отметить Новый год у нее дома. Мы провели вместе отличные три дня, и с тех пор наши отношения были уже более плотные. Не помню даже, кто из нас первый озвучил, что все серьезно. Оно как-то само все сложилось. Но несмотря на это, я тогда к ней еще не переехал, мы продолжали жить каждый у себя.
Числа до 20 февраля [2022 года] я был уверен, что никакой войны не будет. [Россия] нам не в первый раз угрожала и ставила ультиматумы, поэтому я подумал, что это все [размещение российских войск у границ с Украиной] блеф. А вот после заседания Совета безопасности России [21 февраля] стало очевидно, что будет вторжение. И я забеспокоился.
Наташа со мной эту ситуацию особо не обсуждала, она далека от политики. Путина она считает, мягко говоря, нехорошим человеком, а про ее отношение к российской власти я знал и так, выяснять нам было нечего. Таких патриотов Украины, как Наташа, еще среди украинцев поискать, если честно.
Окончательным толчком [к нашему с Наташей сближению] стало 24 февраля. Тем утром я проснулся от взрывов, пошел выгулять собаку и думал, как быть. Накануне вечером я уже догадывался, что так будет [начнется война], поэтому заправил машину, закупил продуктов, собачьего корма. Вдруг звонит Наташа и говорит: «Приезжай». Тогда в наших отношениях все [то, что это серьезно] окончательно прояснилось.
В первых числах марта мы загрузились в ее машину с вещами, и я вывез их с Федором в Ужгород. У Наташи до сих пор очень явный московский акцент, поэтому я ее просил всю дорогу вообще рта не открывать [чтобы не вызвать лишних вопросов на постах теробороны]. Так что мы нормально доехали, да и присутствие в машине ребенка и собаки сыграло свою роль. На блокпостах нас никто не тронул, даже несмотря на ее паспорт.
Из Ужгорода Наташа с Федором поехали за границу, а я вернулся в Киев. Полгода мы не виделись. Встретились только неделю назад [в первых числах октября], когда я приехал к ним в Европу (сразу уточню, что выехал официально). В планах теперь — оформить отношения. Кстати, с кольцами была интересная история. Когда я [уже во время войны] приезжал к ней домой в Киеве собрать и передать ей [в Европу] кое-какие вещи, она сказала: «Я купила нам кольца». То есть купила она их еще до отъезда из Украины. Я был ошарашен! Говорю ей: «Так ты давно понимала, что к тому идет?» Она говорит: «Да».
Мои родственники осуждают войну. А вот Наташины… Там капец, если честно. Общаться с ними мы перестали еще в первые дни войны. Отвечать что-то на их сообщения — как с ветром бороться. Наташа тяжело это переживает, но в целом они с родными давно мыслят по-разному.
Наши друзья смотрят на человеческие качества, а не на паспорт и национальность, поэтому никаких сложностей, связанных с гражданством Наташи, в нашем кругу никогда не было. Да, между нашими государствами сейчас стена. Но между конкретными людьми этой стены может и не быть. Люди могут оставаться людьми, если хотят.
«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что
Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.
«Мне кажется, Украину он любит даже больше, чем я»
Анна, 22 года, и Кирилл, 27 лет
графический дизайнер из Санкт-Петербурга и SMM-специалист из Киева; сейчас оба находятся в Тбилиси
Кирилл: Я был волонтером в штабе Навального в Екатеринбурге, потом переехал в Питер. Там я тоже был волонтером [в местном штабе Навального], ходил на митинги. Но после задержания [в 2017 году] разочаровался в оппозиции, потому что она сильно расколота. Одно житейское разочарование наложилось на другое, и в 2017 году я принял решение уехать из России. А еще раньше я углубился в тему «революции достоинства» 2014 года, мне это все стало интересно. Поэтому я взял билет на автобус до Киева и остался там на четыре прекрасных года. Наверное, это лучшее время в моей жизни.
Переезжая в 2017 году в Украину, я сообщил об этом родственникам не сразу, а постфактум. Они сказали: «Ну ладно, главное, что тебе нравится». Мы регулярно созванивались, общались. Правда, проскакивали вопросы [от родителей] вроде: «Ну что, тебя там уже съели за русский язык?»
Я жил в Киеве до октября 2021 года — пока у меня не закончился вид на жительство в Украине. Мне нужно было выехать минимум на три месяца, и я вернулся в Россию. Очень жалею, что уехал [тогда].
Работать мастером по ремонту техники [в Киеве] было тяжело: график с 9 до 21 с одним выходным в месяц. Так что [параллельно с работой] я проходил курсы графического дизайна. В России я планировал начать работать дизайнером, пожить так пару месяцев, перевестись на удаленку и вернуться в Киев. Но потом началась война.
Анна: Я много лет жила в Киеве, но сама родом из Бердянска — он находится в 80 километрах от Мариуполя. В 2014 году [когда в Донецкой области начались военные действия] у меня не было четкого понимания ситуации. Помню только, что совсем не ожидала, что это все [конфликт между Украиной и Россией] может принять такие масштабы. Сейчас у меня относительно России мнение крайне радикальное: я туда больше никогда не поеду, даже несмотря на то, что у меня там родственники и мы с родителями ездили туда [до войны]. Это страна-агрессор. Война просто не укладывается в голове!
В семье у нас все сплоченные, поддерживают Украину. Нет разделения по политическим взглядам, хотя папа украинец, а мама родилась в России. Папа у меня [и сейчас] в Бердянске (город оккупирован войсками РФ с первых дней войны, — прим. «Медузы»). Он мало говорит про жизнь там: и чтобы нас [с мамой] не расстраивать, и [потому что есть] высокая вероятность прослушивания [гаджетов]. Но он дал понять, что там все плохо. А мама [как раз перед войной] была в гостях [в другом городе] и 23 февраля должна была возвращаться в Бердянск, но по пути решила заехать в гости к тете в Кропивницкий. До Бердянска она уже не доехала, осталась в Кропивницком. Позже мы с Кириллом забрали ее сюда, в Грузию, и сейчас она с нами.
Кирилл: 24 февраля я не сразу поверил в то, что началась война. Поехал в офис, а там все смотрят официальное российское ТВ. Я сделал все, что было надо по работе, поехал домой и сел читать [в интернете], что происходит. На меня накатило: ревел, выл, писал всем, кто у меня остался в Украине. А потом написал менеджеру, что больше не выйду [работать в эту компанию]. И понял, что не хочу жить в этой стране.
Мои [родители] всегда смотрели телевизор, всю эту пропаганду, и 24 февраля это сдетонировало. Родственники сказали, что Путин молодец и сейчас наведет порядок в Украине. У нас были разговоры на эмоциях, я спрашивал их, почему они не верят мне, своему сыну. Говорил, что в Украине нет ничего из того, о чем говорят по телевизору. Но я не смог к ним «пробиться», и мы стали сильно реже общаться. Они зовут в Россию. А я говорю, что вернусь только в Украину.
В конце марта я вылетел в Ереван, а оттуда через три дня — в Тбилиси. Там я заселился в хостел и сразу стал искать волонтерские организации, которые помогают украинцам. 29 марта я приехал, а 31-го уже устроился в «Волонтеров Тбилиси». Жил на сбережения, часть у меня и сегодня осталась. В первую половину дня ездил здесь [в Тбилиси] по собеседованиям в сервисы ремонта техники, вечером работал в пункте [раздачи гуманитарной помощи] и рисовал векторные изображения, иконки и другие элементы графического дизайна. Эти работы я стал выкладывать на стоки, на них быстро возник спрос — и так решилась ситуация с заработком.
Анна: 24 февраля я уже была в Тбилиси: приехала сюда накануне ночью из Киева по делам на несколько месяцев. Помню, с утра просыпаюсь, читаю все эти новости [об обстрелах Украины], звоню маме, она говорит: «Да, война началась». Я просто села и заплакала.
Я фрилансер, делаю маски для инстаграма, мои заказчики были в основном из России. Соответственно, вся работа «полетела» мгновенно. Я уехала к знакомым в Батуми, была там какое-то время, ничего не делала, только плакала целый месяц.
В начале апреля Анна вернулась в Тбилиси и сняла комнату.
Помню, мама сказала мне: «Есть же какие-то гуманитарные пункты, сходи возьми себе хотя бы какую-нибудь еду. Может, хоть на продуктах сэкономишь». И мне [знакомые] скинули ссылку на [организацию] «Волонтеры Тбилиси», а они как раз собирали группу на экскурсию по городу. Я подумала, что это прикольно, поможет хоть как-то отвлечься, и записалась на нее. В тот же вечер мне написал Кирилл [чтобы я подтвердила свое участие в экскурсии]. У него же я узнала, где можно получить продукты. После экскурсии я пришла в пункт за гуманитаркой.
Там мы [с Кириллом] немного разговорились. Очень приятно удивило, что он разговаривал со мной на украинском языке, хотя я сама русскоязычная. Мы ничего особенного тогда не обсуждали, но я вышла тогда с этим пакетом [гуманитарной помощи] и написала подружке: «Я влюбилась». Я думала, он мне напишет в тот же вечер.
Кирилл: Я в тот вечер переписывался с другом-волонтером, был очень погружен в работу.
Через месяц [в мае] Аня снова пришла в пункт [за продуктами], и я такой: «Ага, знакомое лицо». Я вспомнил, что Аня рассказывала о своей профессии, а мы [«Волонтеры Тбилиси»] как раз тогда развивали [свой] инстаграм. Я подумал, что мы с ней можем поговорить на эту тему.
Мы встретились вечером, мило пообщались — и с того момента стали встречаться каждый день. Мы понравились друг другу, влюбились. Все произошло очень быстро, но мне было сразу понятно, что все серьезно и я хочу быть с ней. И да — в ней я вижу отражение всего, что люблю в Украине.
До этого [до войны] я вообще не мог подумать даже, что когда-либо женюсь. А тут я такой: «Чего ждать?! Вот хорошая девушка, которую я люблю!» Так получилось, что предложение я сделал в шуточной форме. Я ей сказал: «Мне с тобой настолько хорошо, что я вот-вот сделаю тебе предложение». А она ответила: «А я вот-вот соглашусь». Мы пришли [в загс в Тбилиси] и за один день расписались.
Анна: У моих родителей между знакомством и свадьбой тоже прошло около месяца. Они 38 лет вместе.
Кирилл: Мы понимаем, как со стороны выглядит такая скоропалительная история. Но у нас обоих есть чувство, что все правильно. Мне приятно знать, что я женатый человек, что меня ждут дома. И есть ощущение, что я нашел ту, с которой хочу прожить всю оставшуюся жизнь.
Анна: Кирилл — мой лучик света во всей этой тьме. Но если бы он придерживался позиции «ни вашим ни нашим, моя хата с краю», то, как бы сильно он мне ни понравился, я бы не была с ним. Для меня сейчас все россияне — террористы. Даже если ты лично не поехал на войну в Украину, ты все равно причастен к ней косвенно. И для меня было суперважно, что Кирилл волонтер, что он живет этим. Это многое о нем говорит: он очень отзывчивый и добрый, он стремится помогать. И мне кажется, Украину он любит даже больше, чем я.
Кирилл: Аня не даст соврать, я каждый вечер ною, как хочу вернуться обратно в Киев, но [из-за российского гражданства] не могу этого сделать. Пока нет возможности уехать в Украину, мы будем здесь [в Грузии]. Но [при первой же возможности] мы вернемся туда.
«Это мой родной человек. Оставить его после всего этого было бы ужасно, низко»
Ольга, 20 лет, и Артур, 20 лет
бариста из Зернограда (Ростовская область) и программист из Мариуполя (имена героев изменены по их просьбе); сейчас Артур находится в Германии, а Ольга в Санкт-Петербурге
Ольга: Мы познакомились в интернете в октябре 2019 года и почти три года общались только по сети. Нам было весело вместе: общие увлечения, общие мысли. С каждым днем мы общались больше и больше. А через полгода [после знакомства] поняли, что между нами что-то есть. Хотя мы были друг от друга далеко и не знали наверняка, увидимся ли когда-нибудь.
Тогда Артур старался обходить тему политики. И я тоже — просто слушала, что он мне рассказывал [когда речь о политике все же заходила], и все.
Я понимала, что интернет интернетом, а жизнь — это жизнь. И если у нас серьезно, то надо что-то решать. Мы поговорили и пришли к выводу, что стоит попробовать жить вместе. Прошлым летом [в 2021 году] Артур хотел приехать ко мне, мы собирались жить в Зернограде. Но тогда у него не получилось [попасть в Россию].
На самом деле Артур не хотел переезжать в Россию: отчасти из-за конфликта между странами, отчасти из-за того, что ему изначально не нравилась идея жить здесь. В Россию он собирался только ради меня.
После неудачной попытки увидеться Оля и Артур решили, что будет лучше накопить денег, получше узнать, как правильно организовать переезд кого-то одного, — и уже тогда попробовать снова съехаться. Но 24 февраля началась война.
Накануне войны и у Артура, и у меня была паника — возможно, потому что наши города находятся недалеко от границ. Я до последнего думала, что все будет хорошо, что власти наших стран решат конфликт мирными переговорами. Но не обошлось.
В один из первых дней войны Артур мне написал, что у них [в Мариуполе] начали стрелять. [В городе] начала пропадать связь. Какое-то время он не звонил вообще, потому что интернет не тянул, и очень редко писал: [сообщал, что] они [с друзьями, с которыми Артур снимал квартиру] сидят дома, закрывшись в ванной.
Затем от Артура ничего не было слышно до 1 марта. И вот мне наконец пришло от него голосовое [сообщение] в телеграме — очень короткое. Когда я его послушала, была в шоке: Артур сильно кричал и говорил, что они [с друзьями] попали под обстрел. Он сказал, что не понимает, что с ним произошло, но ему очень больно. На этом голосовое закончилось. Я была в панике, ведь я физически не могла ничего сделать.
О том, что тогда случилось с Артуром и его друзьями, Ольга узнала только позже, потому что в Мариуполе окончательно пропала мобильная связь. Оказалось, что 1 марта Артур с друзьями вышел в магазин, потому что дома практически закончились продукты, и попал под обстрел.
Они стояли возле магазина и даже не поняли толком, что произошло. Все вокруг кричали, было много пыли и выстрелов. В каждого из их компании попали осколки. У Лени [одного из друзей Артура] были минимальные травмы — он вывихнул руку и что-то в ногу попало. Андрею [еще одному другу] осколок попал в грудь, он погиб, [позже] его похоронили в братской могиле. Ему было 19 лет. А Артуру осколок попал в нижнюю часть живота, [другой осколок] в бедро левой ноги, а еще был открытый перелом правой ноги.
Люди, случайно проезжавшие мимо на машине, забрали Артура и его друзей с места обстрела и отвезли их в больницу. Артуру назначили операцию, но в тот день случился еще один обстрел, из-за чего хирург не мог полноценно работать. Правую ногу Артура, которую в других условиях можно было спасти, пришлось ампутировать выше колена. В палате Артур оставался недолго.
Больных переместили в подвал, чтобы спасти от обстрелов. Естественно, в подвале ни о каких санитарных условиях нет речи. Но люди [доктора и другие раненые], которые были с ним, о нем позаботились — Артур там был в самом тяжелом состоянии. Помогли едой, лекарствами, одеялами. И с ним все это время была его мама.
Пока Артур с матерью сидели в подвале госпиталя (они провели там около трех недель, — прим. «Медузы»), они узнали, что кто-то вывозит людей в Донецк [находящийся под контролем РФ]. В тот момент это было единственным шансом [получить нормальную медицинскую помощь], и они с мамой согласились. Кто именно их вывез, я толком не знаю. Просто люди на газельке. Артур говорил, что они ездили по городу, собирали раненых людей и вывозили.
25 марта Артур поступил в одну из донецких больниц, где ему оказали базовую помощь. Там он смог выйти на связь с Ольгой.
Первое время я вообще не верила, что это все [обстрел, под который попал Артур с друзьями, и ампутация ноги] произошло. Я была расстроена, не понимала, что мне делать. Это было тяжелое время, работа помогала отвлекаться, там меня очень поддерживали [коллеги]. Я чувствовала, что это мой родной человек. Оставить его после всего этого было бы ужасно, низко. Тем более эта ситуация [ранения и потеря ноги] ведь не меняет его как человека! Да, первое время мне было страшно, но я понимала, что Артуру страшнее, а мне просто нужно ему помочь.
Я убедила Артура, что ему нужно [попробовать] приехать в Россию: так он оказался бы в одном из приграничных городов, а значит, близко ко мне. 5 мая Артур прошел фильтрацию — ему разрешили въехать в Таганрог, там он провел в больнице месяц, после чего врачи все же посоветовали ему поехать в клинику в Краснодар. Там Артур должен был закончить лечение и получить протез.
Первый раз мы увиделись в больнице в Таганроге в день его отъезда в Краснодар. Он сидел в коляске. Я подошла к нему, мы обнялись, сели в машину и всю дорогу до Краснодара обнимались.
В Краснодаре Артур и Ольга сняли квартиру — на те деньги, которые они откладывали на переезд. О свадьбе они не думали, занимались медицинскими вопросами, а также необходимыми документами для Артура.
Мы не хотели оформлять Артуру статус беженца — тогда он бы не мог три года выезжать из России. Еще он категорически не хотел получать российский паспорт, поэтому начал оформлять временное убежище.
Тем временем мама Артура узнала, что ее знакомые [украинские беженцы в России] благодаря волонтерам переехали то ли в Германию, то ли в Польшу. И Артур тоже решил попробовать. Нога у него была в запущенном состоянии, даже было подозрение на остеомиелит, потому что нормально его все это время не лечили. В Германии он мог бы получить хорошее лечение.
Мы связались с волонтерами [которые помогают украинским беженцам выехать из России в Европу]. Они сказали, что [если мы хотим уехать вместе] не очень хорошо, что у нас не зарегистрированы отношения.
Ни Артур, ни Ольга никогда до этого не были в Европе. Но Артуру как беженцу попасть в Германию было проще: с начала войны для украинцев, въезжающих в страну, действует безвизовый режим. А вот Ольге требовалась виза, получить которую россиянке не так просто, как украинцу.
Мы решили пожениться. Но в краснодарском загсе мне сказали, что нужен оригинал паспорта Артура, а у него с собой были только миграционная карта и свидетельство о рождении. Тогда волонтерка [которая помогала Артуру и Ольге] сказала, что что-нибудь придумает.
В итоге Ольге и Артуру предложили обвенчаться, чтобы у них на руках был хоть какой-то документ о регистрации брака. Ребята согласились. Для венчания и организации переезда Артура в Германию волонтеры пригласили пару в Петербург. После этого Артур уехал в Германию. Ольга сейчас находится в Петербурге и оформляет документы для получения визы в Германию.
Артур лежит в больнице [в Германии], было уже больше пяти операций. Скоро его выписывают, и он будет привыкать к протезу. Я очень хочу быть рядом с ним в такой момент, помогать ему заново учиться ходить, ухаживать за ним. Как нам сказали волонтеры, когда Артур восстановит свой украинский паспорт, мы можем попробовать пожениться там, в Германии.
Записала Ирина Олегова