Человек без родины «Медуза» рассказывает историю Виктора Старухина — белоэмигранта, ставшего бейсболистом и «национальной легендой» Японии. Но совершенно неизвестного в России
Виктор Старухин, звезда японского бейсбола русского происхождения, погиб в Токио — вечером 12 января 1957 года. Сорокалетний Старухин сел за руль пьяным и на большой скорости поехал в район города, где обычно не бывал. В 22:40 машина врезалась в трамвай. Виктор умер на месте. Когда на следующее утро об автокатастрофе сообщили японские газеты, многие решили: это самоубийство.
За два года до этого Виктору Старухину удалось исполнить свою мечту: он стал первым питчером в истории японской бейсбольной лиги, одержавшим 300 побед.
«Помню, как в нашей гостиной собрались журналисты, — рассказывает „Медузе“ его старшая дочь Наташа Старфин (так японцы произносят фамилию Старухин). — Папа сказал принести ему три мяча, я так и сделала. Тогда он поместил их между пальцами одной руки, а мне позволил сесть к нему на колени и широко улыбнулся. Я тоже улыбалась. Журналисты сделали много снимков».
Однако на 303-й победе спортивная карьера Старухина закончилась — контракт с ним расторгли, другие клубы брать к себе возрастного спортсмена не захотели. Бейсболист и раньше не раз сталкивался с дискриминацией. Но теперь все было серьезнее: никто из японцев не хотел связываться с русским, несмотря на то, что он бо́льшую часть жизни провел среди них (в Японию Виктор приехал ребенком, бежав с родителями из Нижнего Тагила от Гражданской войны).
«Мой отец несколько раз просил предоставить ему японское подданство. Хотя он много лет прожил в Японии и был звездой национальной бейсбольной команды, ему каждый раз отказывали», — рассказывает Наташа Старфин.
«У него не было ни гражданства, ни национальности, — добавляет она. — У него не было родины».
Якю 野球
Голубоглазый мальчик со светлыми вьющимися волосами не был похож на детей Асахикавы. В этот город на самом северном острове Японии — Хоккайдо — семья Старухиных переехала осенью 1925 года. Въездные визы девятилетнему Виктору и его родителям — Константину и Евдокии Старухиным — дали не сразу. И только после того, как они доказали, что у них достаточно денег, чтобы жить без поддержки государства: 4500 иен на семью. Чтобы собрать эту сумму, Старухины продали единственное, что взяли с собой из России, — семейные драгоценности.
От Гражданской войны в Японию бежали не только Старухины. В 1918-м там оказалось больше семи тысяч эмигрантов из Российской империи — еще два года русские были самой большой диаспорой в стране. Впоследствии она уменьшилась: в 1920-м в Японии оставалось чуть больше трех тысяч выходцев из России, в 1930-м — порядка полутора тысяч.
Все это время страна была озабочена перенаселенностью и вела строгую миграционную политику, приветствуя выезд японцев за границу, объясняет «Медузе» Александр Мещеряков, доктор исторических наук, профессор Института классического Востока и античности Высшей школы экономики. Гайдзинам — так в Японии называют всех иностранцев — в стране были не рады.
В Асахикаве, где Старухины поселились по решению японских властей, они быстро нашли работу: Константин торговал тканями, а Евдокия пекла хлеб — продавать его помогал сын. Вскоре семья открыла кафе «Белая Россия».
В отличие от родителей, Виктор легко осваивал японский язык и подружился с местными детьми. Однажды в парке они научили его играть в бейсбол.
Как играют в бейсбол?
Бейсбол — это командная спортивная игра с мячом и битой родом из США. Играют в нее две команды — как правило, в них по девять (но иногда десять) человек. Они по очереди нападают и обороняются. Цель нападающих — заработать очки, защищающиеся пытаются этому помешать.
Чтобы заработать очки, нужно отбить мяч, пробежать все базы на поле и вернуться в «дом». Помешать этому можно, выбив (то есть отправив в «аут») трех игроков нападения. Как только это удается, команды меняются местами: нападающие становятся в оборону, а обороняющиеся атакуют.
Игра в бейсбол может длиться бесконечно. Но, к счастью, она поделена на периоды — иннинги. В одном иннинге каждая команда успевает побыть и в позиции обороны, и в позиции нападения. Всего иннингов в игре обычно девять. Но так как ничьей она закончиться не может, в спорных случаях назначаются дополнительные иннинги — до выявления победителя.
Японский бейсбол от американского немного отличается. Например, поле, зона удара и мяч в Японии меньше, чем в США. Также в японском бейсболе, в отличие от американского, ограничено количество иннингов (их от девяти до 12), а игры могут заканчиваться ничьей. Разница прослеживается и в стиле игры спортсменов: японцы ведут себя на поле менее жестко.
Уже тогда бейсбол был одним из самых популярных видов спорта в Японии. «Так вышло исторически», — говорит японист Александр Мещеряков. Он объясняет, что именно американцы сыграли важную роль в «открытии» Японии миру.
То, что именно бейсбол полюбился японцам, иногда объясняют особенностями их культуры: считается, что коллективное они предпочитают индивидуальному. Мещеряков, в свою очередь, замечает: «В Японии лучше всего укоренялись бесконтактные виды спорта. Если мы посмотрим на успехи японцев в коллективных видах спорта, то это бесконтактные волейбол и бейсбол».
Впервые в бейсбол в Японии сыграли еще в 1873 году: тогда американец Гораций Уилсон, преподававший английский в одном из университетов Токио, обучил игре своих студентов. Вскоре играть в бейсбол, для которого придумали отдельное слово «якю», принялись и в других университетах и колледжах, а в 1879-м в стране появилась первая бейсбольная команда — «Симбаси Атлетик Клаб» (Shimbashi Athletic Club).
Правда, когда о бейсболе узнал Виктор Старухин, на профессиональном уровне в него еще не играли. Зато в Японии уже было два главных бейсбольных события, которые проходили ежегодно: чемпионат Большой лиги шести университетов Токио и турнир для старшеклассников на стадионе «Косиэн» (вблизи города Кобе в центральной части страны). К тому моменту бейсбольные команды появились во многих японских школах. Существовала команда и в начальной школе Асахикавы, куда Виктор пошел в апреле 1926 года.
Языковые сложности и отсутствие какого-либо обучения, кроме домашнего, не мешали Виктору получать хорошие оценки. Особенно ему нравилось рисование — родители даже договорились о частных уроках для него с местным художником.
Тогда же мальчик начал больше заниматься спортом. Несколько лет подряд он выигрывал соревнования по бегу и без труда получил место питчера в местной бейсбольной команде. Физически Виктор превосходил одноклассников (к 12 годам его рост был 180 сантиметров) и соревновался со старшими. О Викторе даже писали газеты — и вскоре о нем узнал весь Хоккайдо.
Летом 1931-го 15-летний Старухин участвовал в очередном турнире по бейсболу среди школьников. Там его заметил бейсболист из Университета Квансей Гакуин по имени Токухиса Камамура. Камамура был выпускником старшей школы Койо в городе Кобе, чья бейсбольная команда почти каждый год успешно проходила отборочные игры на престижный турнир на стадионе «Косиэн». Попасть на него хотел и Виктор.
Заручившись поддержкой бейсболиста, Виктор получил стипендию в Койо — и в конце марта 1932-го вместе с родителями переехал в Кобе. Там Старухины при содействии того же Камамуры и руководства новой школы поселились в большом двухэтажном доме с печью — и продолжили выпекать хлеб. Продавали его в кафе неподалеку, управляющим там стал Константин Старухин.
Уже через несколько месяцев семья была вынуждена вернуться в Асахикаву. Директорам других школ префектуры Хёго не понравилось, что Койо тратит деньги на русских эмигрантов. Стипендию Виктора просто отменили.
Но мечту попасть на «Косиэн» он не оставил. Правда, сначала ему и его новой команде из старшей школы Асахикавы нужно было победить в турнире среди старшеклассников острова Хоккайдо. В 1932 году пройти отборочные команде не удалось. Вторыми школьники Асахикавы стали и на следующий год.
Однако Виктора уже заботило другое. 17 июня 1933 года его отца приговорили к восьми годам тюрьмы — за убийство женщины.
С Марией (белоэмигранткой, чья фамилия неизвестна) семья Старухиных познакомилась в Кобе. Они быстро подружились, и, когда Старухиным пришлось вернуться в Асахикаву, Мария отправилась с ними — чтобы работать во вновь открытом кафе семьи. Теперь оно называлось «Байкал».
Достоверно неизвестно, почему февральским днем 1933 года Константин Старухин убил Марию. По одной версии, они были любовниками и Константин заподозрил девушку в измене. Сам Старухин убеждал полицию, что зарезал Марию, потому что та была «советским шпионом».
Великий Сибирский Ледяной поход 凍てつくシベリア長征
Константин был единственным в большой семье Старухиных, кто не принял ни Февральскую революцию, ни последовавшую за ней Октябрьскую. От родственников он вообще сильно отличался. Те из поколения в поколение работали на нижнетагильских заводах; он к 1916 году получил звание полковника.
О жизни Старухиных до Гражданской войны свидетельств практически не осталось. Известно, что они были крестьянами, а в Нижний Тагил, предположительно, перебрались в петровские времена — с появлением там первых заводов. И как минимум со второй половины XIX века жили на западном склоне Лисьей горы, одного из современных символов города. Там на улице Патракова (теперь — Гаева) им принадлежало несколько типовых домов в два этажа: каменный низ, деревянный верх. Неподалеку у семьи была лесопилка. Ничего из этого не сохранилось.
Покинуть дом у Лисьей горы Константин Старухин с женой Евдокией и тогда годовалым Виктором (единственным выжившим из четырех детей супругов; остальные умерли в младенчестве) решили летом 1917 года.
В марте того года в Нижнем Тагиле состоялся митинг: многотысячная толпа приветствовала падение монархии и приход к власти Временного правительства во главе с князем Георгием Львовым. В июне в поселке (статус города Нижний Тагил получил только в 1919-м) появился первый отряд Красной гвардии. А в июле кто-то поджег конюшню Старухиных.
Семья поселилась в Верхотурье, городе в 160 километрах от Нижнего Тагила, где служил Константин. Службу он оставил после Октябрьской революции, когда некоторые военные перешли на сторону Красной армии. Вскоре Старухин присоединился к белогвардейцам.
Летом 1918-го армия адмирала Колчака подступила к Нижнем Тагилу. А осенью за поселок начались ожесточенные бои: красных было десять тысяч, белых — около шести. Белогвардейцам все же удалось взять поселок, но только на девять месяцев.
Этим же летом Константин решил отправить жену и сына из Верхотурья в Красноярск — там у Старухина были знакомые, которые могли позаботиться о семье.
Драгоценности, немного денег, еды и воды — все, что взяла в дорогу Евдокия. На телеге, запряженной лошадью, она с Виктором отправилась в сторону Тобольска. Остановившись на ночь в поселковой церкви, Евдокия лишилась транспорта: телегу (вместе с лошадью) кто-то украл. Путь Старухиным, как и многим беженцам в то время, пришлось продолжить пешком.
Сначала — 200 километров до Тюмени. Там — переполненная железнодорожная станция и такие же переполненные поезда; сесть ни на один из них не удалось. Затем — больше 600 километров до Омска. До города Евдокия и Виктор дошли только в октябре, спустя три месяца пути.
«В Омске скопилась масса беженцев, которая увеличивалась с каждым днем, — описывал город осенью 1918-го Николай Телесницкий, как и Евдокия с сыном, бежавший от большевиков. — На тупиках железнодорожной станции, из брошенных на произвол судьбы замерзающих вагонов раздавались мольбы о помощи, женщины и дети погибали от холода и голода. Завывала свирепая сибирская пурга, заглушающая слабеющие крики умирающих».
Евдокия не знала, жив ли ее муж. Но в июне 1919 года решила продолжить путь. На этот раз им с Виктором удалось сесть на поезд в Красноярск — по утверждению биографа Ричарда Паффа, тот был полон больными тифом. В городе мать и сын были через месяц. А в сентябре их нашел Константин.
Той же осенью белые потеряли свою столицу — Омск — и начали отступать на восток; позднее это отступление получило название Великого Сибирского Ледяного похода.
Решили бежать и Старухины. Как и адмирал Колчак, следующим пристанищем они выбрали Иркутск. Но и этот город спустя несколько месяцев взяли красные. 7 февраля 1920 года Колчака расстреляли. Старухины выбрались из Иркутска на повозке с трупами, притворившись мертвыми.
Как многие отступавшие, семья оказались в Чите. Затем — в Харбине, городе в северо-восточном Китае, основанном рабочими и переселенцами из России в 1898 году в качестве станции Китайско-Восточной железной дороги.
Харбин был центром русской эмиграции на Востоке — к концу 1920-х годов выходцы из России составляли почти половину его населения (при общей численности более миллиона человек). Здесь было 16 русских школ, шесть университетов и 26 православных церквей. «Милостью Божией Харбин на четверть века продолжил нормальную дореволюционную русскую жизнь», — писал епископ Русской православной церкви за границей Нафанаил, живший в Харбине в 1920-е.
В мае 1924 года Китай официально признал советскую власть. Впрочем, это обстоятельство, по воспоминаниям архиепископа Нафанаила (как и «передача в советские руки железной дороги со всеми правами» и «появление в Харбине эмиссаров Москвы»), «только поверхностно изменило уклад жизни» эмигрантов. Многие из них после падения Российской империи оставались «лицами без гражданства» — в том числе Старухины, имевшие только нансеновские паспорта.
В том же году Старухины предприняли первую попытку получить визы в Японию. К моменту, когда им это удалось (в 1925-м), страна тоже признала СССР. «Лицами без гражданства» Старухины остались на всю жизнь.
Токийские гиганты Ёмиури 読売ジャイアンツ
Мацутаро Сёрики было 28, когда в 1913-м он, в прошлом — успешный дзюдоист, пошел на службу в токийскую полицию. В 39 лет Сёрики занялся медиабизнесом, купив ежедневную газету «Ёмиури Симбун» и изменив ее в духе «демократии Тайсё» — периода расцвета свободы и либеральных идей. Сенсационные истории об изменах соседствовали с фотографиями девушек и рекламой клиник, лечивших венерические заболевания («Перед вечеринками под конец года нужно сначала разобраться со своей гонореей», — гласил один из слоганов). Тиражи «Ёмиури Симбун» росли.
В 46 лет Мацутаро Сёрики решил, что ему нужно вложиться еще и в бейсбол, пользовавшийся популярностью у японцев. Сам Сёрики не был фанатом игры, но надеялся использовать ее, чтобы привлечь внимание к своей газете.
К тому моменту в Японии по-прежнему не было профессионального бейсбола. Но уже в 1931 году Сёрики привез бейсболистов из США, организовав серию игр между двумя странами. Среди участников этих матчей был игрок главной американской бейсбольной лиги MLB Фрэнсис Джозеф ОʼДоул по прозвищу Левша, впоследствии сыгравший важную роль в становлении профессионального бейсбола в Японии. А в 1934-м к команде присоединился и Джордж Герман «Бейб» Рут-младший, легендарный аутфилдер «Нью-Йорк Янкис» (New York Yankees) и один из пяти бейсболистов, которые первыми вошли в американский Зал славы бейсбола.
Японию представляли бейсболисты местных университетов и любительских клубов. С каждым матчем они играли увереннее, хотя все же значительно уступали соперникам. Мацутаро Сёрики это не устраивало, и он начал собирать новую команду. Заполучить в нее Сёрики хотел и Виктора Старухина — иностранца, отличавшегося высоким ростом (1 метр 93 сантиметра при весе 104 килограмма), силой и выносливостью.
До окончания старшей школы Асахикавы Виктору оставался всего год. Он хотел воспользоваться последним шансом попасть на «Косиэн», а затем продолжить учебу в Университете Васэда, чья бейсбольная команда участвовала в чемпионате Большой лиги шести университетов Токио.
Почему Виктор в итоге принял предложение Мацутаро Сёрики, неизвестно. По версии Ричарда Паффа, агенты Сёрики угрожали семье Виктора депортацией в СССР и обещали сократить тюремный срок его отца. А биограф Джон Берри пишет, что Виктор пошел на это из-за трудного финансового положения, в котором оказалась его семья. После ареста Константина Евдокии пришлось закрыть кафе «Байкал», и Старухины жили на школьную стипендию Виктора, которая была невелика.
Из Асахикавы, как утверждает Берри, Виктор в сопровождении матери и агента Сёрики уезжал ночью, втайне ото всех. Вскоре Константину Старухину действительно изменили приговор: вместо восьми лет он должен был провести в тюрьме четыре с половиной года (почему, доподлинно неизвестно).
А Виктор уже во время первого матча с американцами, прошедшего в Киото в ноябре 1934 года, показал хорошие результаты. Он провел один иннинг и не пропустил очков, отправив в аут в том числе знаменитого «Бейба» Рута и Чарли Герингера, еще одного будущего члена американского Зала славы бейсбола.
«Токио Ёмиури Джайентс» (Tokyo Yomiuri Giants) — такое название команда Мацутаро Сёрики получила с подачи «Левши» ОʼДоула, игравшего в 1933–1934 годах за «гигантов» из Нью-Йорка. Японские «гиганты» напоминали американских и формой — белые рубашки с черно-оранжевой надписью. Отличалась только аббревиатура: YG вместо NY.
В отличие от Сёрики, далеко не все японцы были рады американским спортсменам. После вторжения Японии в китайскую Маньчжурию в 1931-м отношения двух стран стали по-настоящему напряженными. Особенно предприимчивого владельца газеты «Ёмиури Симбун» критиковали за то, что он позволил иностранцам «осквернить» своим появлением стадион «Мэйдзи Дзингу» в Токио, построенный в честь императора Мэйдзи. А в феврале 1935 года участник одного из радикальных движений (под названием «Общество бога войны») напал на Мацутаро Сёрики, воткнув ему в шею катану. Сёрики провел в больнице больше месяца — и все-таки выжил.
«Гиганты» Мацутаро Сёрики вскоре стали самой успешной командой Японии. А газета «Ёмиури Симбун», ради которой все и затевалось, — одной из самых читаемых в стране.
Голубоглазый японец 青い目の日本人
Сотрудник миграционной службы долго объяснял 18-летнему Виктору Старухину, что у него нет оснований для нахождения в стране. Виктор в ответ только улыбался и кивал. Он не понимал ни слова по-английски. Шел февраль 1935 года — «Токио Ёмиури Джайентс» впервые отправились в США.
В отличие от других игроков «гигантов», у Старухина не было никакого паспорта, кроме нансеновского. Американские таможенники и сотрудники миграционной службы подобный документ видели впервые. Впустить русского эмигранта в страну они согласились только после вмешательства менеджера команды.
В ту поездку «гиганты» выиграли 93 матча из 102 (правда, их соперниками в основном были любители). А Виктор получил предложения сразу от нескольких американских клубов Главной бейсбольной лиги. Ни одно из них он не принял (почему, неясно). А вернувшись в Японию, впервые попросил о гражданстве. Ему отказали без объяснения причин.
В США «гиганты» играли и на следующий год, а по возвращении вошли в только что созданную профессиональную японскую бейсбольную лигу. Там они одержали 18 побед в 27 матчах с семью другими клубами — и стали чемпионами Японии. Большинство подач в том сезоне сделал Эйдзи Савамура.
Савамура, как и его напарник по команде Виктор Старухин, бросил школу, чтобы профессионально играть в бейсбол. В отличие от Виктора, он был японцем — и когда в 1937-м страна вступила в войну с Китаем, отправился на фронт.
Выйти из тени Самавуры Старухин смог только в конце 1930-х. К ноябрю 1939 года он одержал 42 победы за сезон, установив рекорд, который так и не был побит. Тогда же Виктор получил первую (но не последнюю) награду — самого ценного игрока лиги (Most Valuable Player). Он стал «национальной легендой» страны. Фанаты называли Виктора «голубоглазым японцем».
Популярность «гайдзина» не нравилась японским властям, проводившим в то время отчетливо националистическую и милитаристскую политику. От Мацутаро Сёрики требовали, чтобы Виктор покинул «гигантов». Бизнесмену удалось отстоять своего лучшего питчера, но с условием, что на поле тот будет носить другое, японское имя. Так Виктор Старухин стал Хироси Судой. В следующем, 1940 году «японизация» коснулась и бейсбольных терминов (которые раньше употребляли только на английском), и названий многих клубов.
Тем летом «гиганты» и другие клубы лиги провели серию игр в Маньчжоу-Го — марионеточном государстве, созданном японской военной администрацией на территории оккупированной Маньчжурии. Бейсболисты переезжали из одного города в другой. Как-то раз в поезде к Виктору подошли двое военных. Документы Старухина показались им подозрительными, в его сторону направили оружие, Виктора собирались высадить. Бейсболисту, как и во время первой поездки в США, помогло только вмешательство менеджера.
Полиция нередко задерживала Старухина и по возвращении в Токио — теперь, когда Япония вступила во Вторую мировую войну, для выезда из города даже на соревнования ему требовалось специальное разрешение. Несмотря на притеснения, он снова стал лучшим игроком японской бейсбольной лиги. Однако, согласно японским записям о рекордах того времени, эту награду присудили не Виктору Старухину, а Хироси Суде.
В 1941-м, когда Япония и СССР после битвы на Халхин-Голе подписали пакт о нейтралитете, Виктор предпринял очередную попытку получить японское гражданство. На этот раз отказ ему объяснили: его отец, к тому моменту освободившийся и воссоединившийся с женой, был убийцей, а сам бейсболист — русский.
Русское эмигрантское сообщество действительно много значило для Старухина. Например, с матерью Евдокией он часто посещал русскую православную церковь в Токио. Там Виктор подружился с другими эмигрантами — Александром Боловьевым, тоже игравшим в бейсбол на острове Хоккайдо, и Еленой (ее фамилия неизвестна). Незадолго до Второй мировой Александр уехал в США, а Виктор и Елена обвенчались. В 1941-м у них родился сын Георгий.
В тот год Старухин пропустил практически весь сезон, появившись только в 20 играх из 85. Сильная усталость, затем плеврит — врачи сказали, что играть профессионально в бейсбол Виктор больше не сможет. Уходить из спорта он не хотел.
Отношение японцев к бейсболу в то время изменилось. После нападения на Перл-Харбор и вступления в войну США игра в глазах многих стала «вражеской». К поиску «врагов» повсюду людей подталкивало и воинственное правительство.
Однажды Виктор с товарищами по команде был в кафе. К их столику подошли полицейские: официантка сообщила им по телефону о шпионе. Не обращая внимания на возражения «гигантов», полицейские надели на Старухина наручники и увезли в отдел.
Это не единственный раз, когда Виктора задерживали по подозрению в шпионаже. Причиной могло стать что угодно: например, это могло произойти, когда бейсболист останавливался на мосту, чтобы посмотреть на реку. Или ехал из одного района Токио в другой — с 1942 года для этого ему тоже нужно было разрешение властей. Как-то раз Старухина отпустили из полиции только после того, как он письменно извинился перед сотрудником, допустившим ошибку. Чтобы избежать неприятностей, Виктор перестал говорить по-русски на людях и притворялся, что вовсе забыл родной язык.
Война чувствовалась и на бейсбольном поле. Форма игроков отныне напоминала военную, а их самих — в свободное от матчей время — обязали бесплатно работать на заводах, снабжающих армию. Давление японских властей на «гигантов» продолжалось, и в 1944 году клуб разорвал контракт со Старухиным. Вскоре началась советско-японская война.
Незадолго до этого Виктора с женой и сыном отправили в Каруидзаву — поселок у подножия вулкана Асама в префектуре Нагано. Сейчас это популярный летний курорт, но в 1940-е годы там располагался лагерь для интернированных, тщательно охраняемый японскими военными. Наташа Старфин, старшая дочь бейсболиста, называет Каруидзаву не иначе как концлагерем.
Профессор-японист Александр Мещеряков с ней заочно не соглашается. Он объясняет, что в военные годы японские власти действительно старались увезти всех иностранцев, в том числе дипломатов, в Каруидзаву. Но это, по его словам, было вызвано не плохим отношением японцев к «гайдзинам», а «желанием их спасти».
«Основная часть иностранцев [тогда], естественно, жила в Токио. А город жестоко бомбили американцы, — объясняет Мещеряков. — И сами иностранцы, кто мог себе это позволить, бежали в Каруидзаву, потому что ее американцы не бомбили. Так что здесь палка о двух концах».
В Каруидзаве Старухины заняли пустующий дом — небольшой и полуразрушенный. Чтобы выжить, Виктор и Елена хватались за любую работу. Оплату они часто получали едой — ее обитатели лагеря, многие из которых голодали, ценили больше денег.
В Токио семья Виктора смогла вернуться только после окончания войны.
Гайдзин 外人
Ложась спать, Виктор Старухин клал бейсбольную биту возле кровати. Как и у отца, у него была паранойя.
Ее спровоцировал развод с женой, случившийся в 1947 году. Тогда в Японию ненадолго приехал Александр Боловьев, с которым Старухины подружились в православной церкви в Токио. В США Александр и Елена уже вернулись вместе. Сына Елена оставила бывшему мужу и его матери Евдокии (Константин Старухин умер в Токио в 1943-м).
Выучив английский в лагере для интернированных, Виктор Старухин какое-то время работал переводчиком в инженерном батальоне армии США. Он по-прежнему хотел быть профессиональным бейсболистом, но все его попытки вернуться к игре были безуспешными. Брать Виктора в команду не хотели не только «Токио Ёмиури Джайентс», чей основатель Мацутаро Сёрики в то время находился в тюрьме как военный преступник, но и другие японские клубы. Причин тому было множество: помимо трудностей со здоровьем, Виктор пристрастился к алкоголю; проблемным оставался и вопрос его национальности.
Только при посредничестве Садаёси Фудзимото, бывшего менеджера «гигантов», в 1946-м Старухина приняли в клуб «Пацифик» (Pacific Team), переживавший не лучшие времена. В следующие восемь лет бейсболист повсюду следовал за Фудзимото, сменив несколько команд. Против американцев он сыграл вновь только однажды, в 1953-м, когда его выбрали в сборную всех звезд японской бейсбольной лиги.
К 1954 году количество побед Виктора достигло 288 за карьеру. Он мечтал о рекорде, но понимал, что набрать еще 12 побед со своей текущей командой — «Дайэй Старс» (Daiei Stars) — не сможет. От Фудзимото, менеджера «звезд», он перешел в «Такахаси Юнионс» (Takahashi Unions), худшую команду Тихоокеанской лиги. К концу сезона ему не хватало еще четырех побед.
Желанного рекорда — 300 побед — Виктор Старухин добился летом следующего года, во время матча со своей уже бывшей командой «Дайэй Старс» в Киото. Этого в Японии почти никто не заметил. А спустя три игры контракт со Старухиным разорвали — объяснив, что хотят найти питчера моложе. Он пытался присоединиться к другим клубам или хотя бы стать тренером. Однако в бейсболе, где за карьеру Старухин достиг выдающегося показателя ERA в 2,09, ему больше не было места.
Неожиданно проще оказалось наладить семейную жизнь. Через два года после развода Виктор снова женился — на дочери японца и русской эмигрантки Куниэ (по-русски Татьяне) Такахаси. В браке родились две девочки: Наташа и младшая ее на два года Елизавета.
И все же паранойя не проходила. Услышав ночью шум, Виктор будил Куниэ, чтобы та встала и посмотрела, что произошло. Он утверждал, что таким образом заботится о семье — ведь если в дом кто-то пробрался и на Виктора нападут первым, он уже не сможет защитить жену и детей.
Старухины жили в двухэтажном доме в Токио, и к окнам второго этажа Виктор подвел лестницы — чтобы в случае пожара семья могла спастись (объяснял он Куниэ). Когда Старухины шли в кино, Виктор первым делом узнавал, где расположены аварийные выходы из помещения: места в кинотеатре он выбирал только рядом с ними.
Наташа Старфин запомнила отца другим — добрым, нежным и заботливым. «Я не помню, чтобы он когда-то ругался или злился на меня, — рассказывает она „Медузе“. — Помню его большие руки. И что он всегда приходил домой с подарками».
В альбоме, сохранившемся у Наташи, много снимков с семейных пикников. А по рассказам матери она знает, что отец часто по вечерам катал ее на мопеде. Маленькой Наташе это очень нравилось.
Сам Виктор в те годы был в депрессии. Чтобы содержать семью, он соглашался на эпизодические роли в кино. А одно время даже вел музыкальную передачу на японском радио.
В январе 1957-го бывший бейсболист получил внезапное предложение — посетить сбор выпускников старшей школы Асахикавы.
Вечером 12 января Виктор попрощался с женой и детьми и отправился на встречу с одноклассниками. Через несколько часов его обнаружили мертвым.
«Я очень хорошо помню день его похорон, — рассказывает Наташа, которой тогда было пять лет. — Я не могла понять, почему мой папа спит в ящике, не могла понять, почему все плачут. Я не могла понять, почему моя мама сдерживает слезы и дрожит. Я не понимала, что такое смерть, и продолжала верить, что папа вернется».
После смерти Виктора его бывшая жена Елена забрала их общего сына в США. Об их дальнейшей жизни ничего не известно. Вдова Виктора Куниэ растила Наташу и ее сестру сама: чтобы обеспечить детей, она бралась сразу за несколько работ. В начальной школе, вспоминает Наташа, ее дразнили из-за того, что она росла без отца: «Я помню, что говорила одноклассникам, что папа просто уехал надолго, но вернется».
Раскол «русского мира» ロシア人社会の分裂
Утром 16 ноября 2003 года Олегу Старухину, специалисту по обслуживанию медицинского оборудования из Нижнего Тагила, позвонили с незнакомого номера. Звонивший назвался историком Юрием Шариповым. За месяц до этого он уже звонил Старухину, чтобы сообщить: дальний родственник тагильчанина — «чуть ли не легенда японского народа, национальный герой». Олег посчитал это «разводом». Теперь же Шарипов утверждал, что едет к нему домой со съемочной группой из Японии.
Накануне Олег с семьей отмечал 50-летний юбилей тещи в китайском ресторане. Сейчас он со смехом вспоминает, как, услышав про японцев, подумал: «Как, японцы? Откуда японцы? Мы же были в китайском ресторане! Что мы такое вчера делали, что такая компания едет?»
Историку Шарипову он вновь не поверил, и «встречать гостей» на всякий случай позвал друга, жившего неподалеку. «Во двор заехал огромный белый автобус, — описывает „Медузе“ Старухин. — Выходит куча народа, вытаскивают микрофоны в этих „шубах“ мохнатых, стойки, большую аппаратуру. Тут я начинаю понимать, что для развода это как-то шибко круто».
Сейчас Олегу Старухину 47 лет. В детстве он проводил много времени со своей прабабушкой Александрой и ее родной сестрой Федосией. Они рассказывали ему о жизни в Гражданскую войну и о том, как 16-летнюю Александру во время боев ранило осколком в руку. Но о Константине Старухине (двоюродном брате Александры) и его семье, поддержавших Белое движение, старались не упоминать — говорили только, что те погибли. «Такие времена были, что лишнего говорить нельзя было. Считалось, что живем как живем. И прошлое ворошить небезопасно», — объясняет Олег.
«Это же везде [по стране] было: и брат на брата, и семья на семью. Гражданская война есть гражданская война», — рассуждает Олег следом. Он считает, что сейчас, когда российские войска вторглись в Украину, «история повторяется»: «Это, по сути, раскол „русского мира“. Часть людей на одной стороне, часть — на другой».
В Киеве у Олега Старухина живет двоюродный брат. «Мы находимся по разные стороны линии фронта. У него свои взгляды, абсолютно непохожие на мои [пророссийские], — говорит Олег. — Я понимаю, что пройдут те же сто лет и семьи начнут обратно объединяться. А сейчас нет согласия, нет договоренностей, ничего нет. Идет война».
* * *
«Моя кровь на три четверти русская. Поэтому я не могу игнорировать Россию, но не чувствую и глубокой связи с ней», — рассказывает Наташа Старфин (Старухина). Русский язык она не знает и переписывается с корреспондентом «Медузы» на английском.
Наташа Старфин, которой 71 год, живет в Токио. У нее двое детей и любимое дело — она исполнительный директор Японской ассоциации холистического питания.
Еще Наташа — автор двух биографий своего отца. Первая вышла в 1979-м, вторая — годом позже. Историю Виктора Старухина она собирала по рассказам своей матери Куниэ, знакомых бейсболиста и из японских СМИ.
В 2006-м с броска Наташи — на поле она надела копию бейсбольной формы отца времен «Токио Ёмиури Джайентс» — начался первый матч «гигантов» на стадионе в Асахикаве, родном для Виктора Старухина городе. Этот стадион на 25 тысяч мест открыли в 1983-м и назвали в честь бейсболиста. За 23 года до этого его избрали в японский бейсбольный Зал славы — первым из иностранцев.
Старфин «не официальная фамилия» Наташи, говорит она. «Так как у отца не было гражданства, когда я родилась, меня записали как дочь Куниэ Такахаси, а не дочь Старфина, — объясняет Наташа. — Я была вынуждена носить фамилию Такахаси, пока не вышла замуж и не стала Огатой». Но Старфин она подписывается при любой возможности.
Как и отец, говорит Наташа, в Японии она часто сталкивалась с дискриминацией. «Но не потому что я русская, а потому что я гайдзин [иностранка], — объясняет Наташа. — Японцам все иностранцы кажутся одинаковыми — будь то русский, американец или европеец».
Когда Наташа была ребенком, другие дети бросали в нее камни — и кричали: «Янки, отправляйтесь домой!» А на первой работе — Наташа около полугода была стюардессой японских авиалиний — ее заставили изменить русское имя на японское.
«Иностранное „Наташа“ для официального перевозчика Японии казалось недопустимым. Поэтому я стала называть себя Наоко Такахаси. Это же имя было написано на моем бейдже, — рассказывает она. — Вы, наверное, помните, что в военные годы моему отцу приходилось играть под именем Хироси Суда. Похожие вещи происходили и в мое время».
«Японцы добры к иностранцам, но только до тех пор, пока те приезжают, чтобы вскоре уехать. Если же они решают остаться, японцы выдавливают их из общества и/или дискриминируют», — считает Наташа.
«Мама говорила, что папа всегда повторял: „У меня нет родины“», — добавляет она.
Как в Японии относятся к иностранцам?
Отношение японцев к иностранцам менялось на протяжении всей истории страны и зависело от конкретных обстоятельств, объясняет доктор исторических наук, профессор Института классического Востока и античности ВШЭ Александр Мещеряков.
«Япония была закрытой страной с начала XVII века по середину XIX века: выезд был совсем запрещен, а въезд очень ограничен. Поэтому сформировалось такое „островное“ сознание и представление о том, что от контактов, прежде всего с Западом, ничего хорошего ждать не нужно», — рассказывает Мещеряков. В то же время, добавляет он, японцы стали относиться к иностранцем с недоверием.
Ситуация изменилась, когда в 1867 году к власти в Японии пришел император Мэйдзи и реформаторы. «Они сообразили, что Япония ничего не может противопоставить Западу и легко может стать колонией (что в результате произошло со всей Азией). И начали реформы по европеизации и вестернизации, — рассказывает профессор. — Начиная с этого времени у японцев [был] комплекс неполноценности по отношению к Западу и вполне себе почтительное отношение к [иностранцам]».
Постепенно Япония стала «наращивать мускулы», продолжает Мещеряков, и превратилась в империалистическую, колониальную державу. После победы в войне с маньчжурской империей Цин в 1895 году, которая была развязана с целью установления господства в Корее и проникновения в Маньчжурию и Китай, в Японии началось формирование «японского национализма». Но и тогда, и после победы в войне с Россией (европейским, а не азиатским, как Китай, государством) 1904–1905 годов отношение японцев к иностранцам оставалось нормальным.
Изменилось оно в 1930-е годы с завоеванием китайской Маньчжурии и созданием на ее территории марионеточного государства Маньчжоу-Го. Японию осудили страны — участницы Лиги Наций, и она вышла из организации. «Начинается формирование настоящего, такого агрессивного японского национализма, — говорит Александр Мещеряков. — С этого времени отношение к иностранцам все более и более ухудшается. Оно даже на бытовом уровне плохое: „Мы, японцы, самые лучшие в мире, а все остальные — идиоты и подлецы“».
В 1945 году Японию оккупировали США, что способствовало, с одной стороны, тому, что к японцам вернулся комплекс неполноценности перед Западом, а с другой — принятию обществом глобалистских ценностей.
В 1960-е годы в Японии — экономический бум и новый виток роста национализма. Но, по словам Александра Мещерякова, он носил уже другой характер, не агрессивный: «Разные голоса, конечно, были. Они говорили, что „мы уникальные“ и все такое прочее, но перестали говорить „мы самые лучшие в мире“. Говорили о том, что отличаются, у них все особое: язык, культура и так далее».
Курс на снижение агрессии, добавляет профессор, прослеживался даже в спорте — например, любительские команды перестали вести счет во время игр, а в школах отказались от выбора победителя во время спортивных соревнований.
Отношение к иностранцам с годами смягчается, добавляет Мещеряков. И приводит пример из собственного опыта: «Я первый раз был в Японии в 1974 году. Когда шел по улице, мальчишки бежали за мной и кричали: „Гайдзин, гайдзин“. А последний раз в 1999–2000 годах, когда я более-менее долго жил в Японии, в Киото ко мне совершенно запросто подходили японцы и спрашивали дорогу, совершенно не интересуясь, знаю я японский или нет».
«Войти» в японское общество, считает профессор, действительно трудно. Но дело не только в японцах, но и в западных людях (все иностранцы в Японии по умолчанию считаются американцами из-за истории взаимоотношений двух стран).
«Японское общество коллективистское, — объясняет Мещеряков. — И западные люди не хотят или не могут принять те правила, по которым играет японское общество. Поэтому здесь проблема с двух сторон».
Возвращение ビクトル・スタルヒン
Двадцативосьмилетний Икуру Куваджима лежал на кровати, укутавшись в одеяло. Была зима 2013-го — первая, которую Икуру проводил в России.
Икуру Куваджима родился в пригороде Токио, но еще в детстве понял, что жизнь в Японии не для него. Ему не нравились коллективизм японцев и множество строгих правил. Часто ругал родную страну и его отец: он несколько лет проработал в США и, по словам Икуру, не вписывался в японское общество.
Повзрослев, Икуру уехал в американский штат Миссури, где изучал журналистику. Не окончив учебу, по предложению друга он переехал в Румынию («там дешевле») и занялся фотографией и искусством. Затем несколько лет прожил в Украине, потому что, по его словам, хотел выучить еще один язык — русский. После жил в Киргизии и Казахстане, где также говорят на русском языке. А оттуда перебрался в Казань.
В казанской квартире, вспоминает Куваджима в разговоре с «Медузой», было очень холодно, а он тогда «еще не обладал элементарными знаниями для выживания в русской зиме — заклеиванием окон скотчем и ватой для защиты от сквозняка». А потому большинство вечеров проводил под одеялом, размышляя о чем-нибудь.
Однажды ночью Икуру вспоминал о своем детском увлечении бейсболом. Ему было восемь-девять лет, когда он начал играть на позиции аутфилдера. «Это самая неважная позиция. Я был не очень хорошим спортсменом», — со смехом рассказывает Куваджима. Гораздо больше ему нравилось читать старые спортивные журналы и статистику рекордов, запоминая имена известных бейсболистов.
Лежа в темноте, Икуру перечислял игроков на японском:
長嶋茂雄
王貞治
川上哲治
沢村栄治
柴田勲
張本勲
金田正一
米田哲雄
別所毅彦
稲尾和久
中西太
杉下茂
ビクトル・スタルヒン
Одно имя — ビクトル・スタルヒン (Бикутору Сутарухин) — выделялось: в нем не было китайских иероглифов, только катакана — она обычно используется для написания слов неяпонского происхождения. Ребенком Икуру думал, что «Сутарухин» (так тоже произносят фамилию Старухина в Японии) — американец. Теперь же, зная русский язык, засомневался в этом. Погуглив, он убедился: бейсболист — сын белоэмигрантов из Нижнего Тагила.
О Викторе Старухине художник принялся расспрашивать своих знакомых из России. Об известном в Японии бейсболисте никто из них не слышал. Не знал о нем до встречи с Икуру и тагильчанин Владимир Селезнев. Но в 2020 году как куратор «Уральской индустриальной биеннале» Селезнев предложил художнику провести в родном городе Старухина выставку.
Следующий год Икуру собирал архивные снимки бейсболиста: на японских аукционных сайтах скупал старые журналы, бейсбольные карточки и плакаты. Фотографии художнику передала и старшая дочь Старухина Наташа. Из них Икуру сделал коллажи, на которых изобразил, как выглядело бы возвращение Виктора Старухина в Нижний Тагил.
«У меня возник вопрос, хотел ли Старухин вернуться сюда, на свою первую родину? Если бы он жил дольше, вернулся бы он — хотя бы на неделю? Судя по рассказам, отец Виктора был ярым антикоммунистом. Но я нигде не читал, как он сам относился к России и Советскому Союзу. У меня сложилось ощущение, что он был довольно аполитичен», — объясняет Куваджима.
А Наташа Старфин рассказывает, что росла с пониманием: «Возвращение в Россию означает смерть». «Моя мама всегда говорила мне, что и мой отец, и моя бабушка повторяли: „Нас убьют, если мы вернемся в Россию“», — вспоминает она. Такие же слова Наташа слышала и от бабушки по материнской линии, тоже бежавшей из России во время Гражданской войны.
И все же один раз в России Наташа побывала. В 1990-е она приехала в Москву, чтобы открыть маркетинговую компанию и японский ресторан (из этого ничего не вышло). «Когда я увидела в аэропорту вооруженных людей, я очень-очень испугалась. Слова моей мамы и бабушки пронеслись у меня в голове», — вспоминает она.
Бывала в России и младшая сестра Наташи Елизавета. В 2015 году она вместе со съемочной группой, работающей над фильмом о ее отце, приезжала в Нижний Тагил в гости к Олегу Старухину.
«Знакомство было знаменательное и интересное, — рассказывает Олег. — Единственное — был языковой барьер. Она три языка знает, кроме русского. Мы с ней на ломаном английском пытались [общаться], плюс переводчики помогали. Я тогда учил ее растапливать дровяной самовар — это русская традиция».
С тех пор Елизавета и Олег обмениваются поздравлениями каждое Рождество. Но в гостях друг у друга не бывают: слишком далеко ездить. Елизавета уже много лет живет в американском штате Аризона. Там ей, по словам Олега, принадлежит дом престарелых, а ее сын занимается разведением питонов.
С Наташей Старфин Олег никогда не общался и причину объясняет так: она не говорит по-русски, он — по-японски.
Узнав о знаменитом родственнике, Олег попытался разобраться, что представляет собой бейсбол. Сколько бы он ни читал про игру, она казалась ему непонятной.
* * *
В Свердловской области играть в бейсбол начали только в 2020 году. Первая команда появилась в поселке Горноуральский, в 15 километрах от Нижнего Тагила: ее из игроков баскетбольной, футбольной и волейбольной секций набрал местный тренер по лапте Валерий Янчук. А в 2021-м — по инициативе художника Икуру Куваджимы и при поддержке Уральской индустриальной биеннале (а также местного Центра развития спорта) — в Горноуральском в память о Викторе Старухине построили бейсбольное поле. Первое на Урале.
Русскую народную игру лапту и бейсбол можно назвать родственными, хотя они довольно сильно отличаются.
Вариантов лапты множество. Федерация русской лапты России выделяет два основных — для игры на открытом пространстве (большая лапта) и в помещениях (малая или мини-лапта).
Как и в бейсболе, в лапте соревнуются две команды (в каждой — десять, а не девять человек). Есть мяч и бита — но более плоская. После удара битой по мячу игрокам одной команды необходимо добежать из одного участка поля в другой — и вернуться обратно, чтобы набрать победные очки. Цель другой команды — не дать противникам совершить перебежки. Это можно сделать, «осалив», то есть коснувшись мячом игрока.
В лапте выигрывает команда, которая набрала больше очков за определенное время. И это еще одно отличие — в лапте нет иннингов, но есть таймы по 30 минут.
Главная разница в том, что бейсбол строится вокруг противостояния питчера (подающего) и бэттера (отбивающего). В лапте основные соперники — тот, кто бежит, и игроки противоположной команды, которые пытаются его «осалить».
На открытии поля право сделать первый символический бросок предоставили Олегу Старухину. «Это увлекательное чувство восторга! — рассказывает Олег. — Только когда мы попали на бейсбольный матч, я начал понимать, что вообще происходит. Игра очень многогранная и интересная: тут и резкость, и скорость, и удары, и все».
По словам Олега, в этот момент бейсбол его «поразил, заинтересовал и затянул». Но больше он в него не играл. «Негде и не с кем», — объясняет Олег.
«В нескольких японских статьях было написано, что для Старухина местом, где он мог чувствовать себя дома, было бейсбольное поле, — рассказывает художник Икуру Куваджима. — Пожалуй, он идентифицировал себя не как русский и не как японец, а как бейсболист. И ушел из жизни, тоскуя по этому дому, где провел самую важную и счастливую часть своей жизни».
Икуру рассказывал о Старухине бейсболистам из Горноуральска и Екатеринбурга. «Я хотел привлечь внимание спортсменов, — говорит он. — Но они как будто не очень меня поняли. Я надеялся, что они подумают, придут на выставку [о Викторе Старухине]. Даже не приехали».
Кристина Сафонова