«Тут все пропахло мертвецами» В Бурятии почти ежедневно хоронят солдат, погибших в Украине. Повлияло ли это на отношение местных жителей к войне?
Бурятия занимает второе место среди российских регионов по количеству погибших на войне в Украине. Больше — только в Дагестане. При этом на похоронах, которые в Улан-Удэ и других населенных пунктах проходят практически каждый день, звучат слова поддержки России в борьбе с «нацистами» — и благодарность армии за то, что погибших солдат «не бросили», а доставили домой. Издание «Люди Байкала» выпустило репортаж о том, как в Бурятии хоронят погибших военных — и что думают их близкие, а также власти региона. С разрешения издания «Медуза» публикует этот текст без сокращений.
Лукодром построили год назад. Желтую крышу и фасад, облицованный бело-синей плиткой, видно издалека — на фоне покосившихся деревянных бараков с уличными туалетами. Это главный республиканский центр по стрельбе из лука — национальному виду спорта, очень популярному в Бурятии. Здесь тренируются дети, сюда приезжают на соревнования спортсмены из районов и других городов.
С начала марта в главном зале Лукодрома проходят похороны погибших в Украине военных. Детские секции все это время не прекращали работу. Дети тренируются за стенкой, в соседней части здания. Дверь в тренировочные помещения в нескольких метрах от той, из которой выносят гробы.
— Родителям не нравится, что спорткомплекс превратился в похоронный зал, — говорит Татьяна, у которой сын занимается здесь стрельбой из лука. — Недавно там, где тренируются дети, тоже появился трупный запах. Тут все пропахло мертвецами.
Лукодром стоит у дороги, еще с трассы подъезд к нему перекрыли гаишники. У входа в здание полицейских нет, но спустя два дня они будут стоять и здесь тоже. Людей, пришедших на похороны, встречают сотрудницы мэрии: они отвечают за организацию церемонии. Спрашивают: «Вы с кем пришли прощаться?»
Местные СМИ писали, что в понедельник, 28 марта, в Лукодроме будет прощание с одним военным — Найдалом Цыреновым. Но в указанное время в спорткомплексе сразу четыре гроба.
Ни табличек, ни фотографий около гробов нет. Кто в каком гробу лежит, объясняют сотрудницы мэрии.
В первом — 24-летний Найдал Цыренов, капитан школьной команды КВН, «Ученик года — 2016». Служил военным фельдшером. Руки у мертвого Найдала сложены на груди поверх серой форменной куртки. Одна рука забинтована.
Во втором — 35-летний Булат Одоев, он служил в пятой танковой бригаде, и у него остались дочка и беременная жена. «Ему все говорили: зачем поехал? А он отвечал: „Как я брошу мужиков?“» — рассказывает жена его двоюродного брата Ольга.
В третьем — 38-летний Жаргал Дашиев. У него остались беременная жена и две дочери.
В четвертом — 20-летний Владислав Кокорин, который рос в детском доме, потом его взяли в приемную семью.
Около каждого гроба стоят родственники. Только у гроба Владислава почти никого нет. Во время церемонии к нему подходит женщина из числа организаторов, торопливо укрывает покойника тонкой синей тканью, натягивает ее до середины груди. Потом ставит портреты в рамках перед каждым гробом. Фотографии тоже не подписаны: подразумевается, что каждый знает своего покойника. Случайных людей в зале нет.
Гробы стоят в той части зала, где обычно дети соревнуются в стрельбе из лука. На скамейках для зрителей — люди, которые пришли прощаться. Часть людей стоит в проходах, скамеек на всех не хватает. Главный зал спорткомплекса набит до отказа, собралось не меньше 600 человек.
У покойников в изголовье навытяжку стоят военные. Спины прямые, к груди прижимают автоматы на ремнях. Лица молодые, они похожи на старшеклассников в почетном карауле около Вечного огня. Некоторые из военнослужащих плачут. Слезы вытирать нельзя, и они текут по щекам.
Между гробами и людьми, которые пришли прощаться, стоит стол. За столом четыре ламы в традиционных бордово-красных ламын хубсаhан — одежде буддийских лам, похожей на халаты. Трое погибших — буддисты, для них проводят буддийский погребальный обряд. В зале есть православный священник, но Владислава Кокорина он не отпевает, стоит в стороне с чиновниками.
Перед ламами на столе — павлинье перо в сосуде, украшенном красно-желтой бахромой, и на куске красной ткани лежит раскрытая книга. По книге ламы поют поминальные молитвы на тибетском языке. Рядом с книгой — зула, буддийская лампадка, в которой горит огонь. На медной тарелочке дымятся благовония.
Удушливый аромат благовоний смешивается с тошнотворным трупным запахом. Погибших везут подолгу, иногда со дня гибели до похорон проходит месяц и даже два. Дышать в зале трудно.
Затылки у лам качаются в такт песнопениям. Сквозь короткие ершики черных и седых волос хорошо видны многочисленные шрамы на коже.
Не прекращая читать молитвы, ламы встают и начинают ходить вокруг гробов. Буддийский погребальный обряд завершается. К умершим подходят прощаться все желающие. Они тоже обходят гробы по кругу, на секунду прикасаются к обутым в ботинки ногам или к стенке гроба.
Плача не слышно. Буддистам нельзя плакать на похоронах и сильно горевать по покойнику. После смерти его душа должна пройти путь на небе и через 49 дней переродиться в новом теле, а слезы закрывают дорогу, не дают умершему уйти.
На следующий день в Лукодроме будут прощаться с Амгаланом Тудуповым и Эдуардом Жидяевым. Два дня спустя похоронят еще двоих — 23-летнего Батора Дондокова и Антона Хатхеева. «К нам родители одного погибшего подошли, говорят: „Как вам повезло! Ваш-то целенький пришел. А у нас только голова и две кисти“», — говорит родственница Батора Дондокова.
Еще одного погибшего, 22-летнего Зоригто Хоцаева, похоронят 28 марта в деревне Алла, где он родился. За неделю похоронят десятерых.
После похорон Батора трое его друзей пойдут добровольцами в Украину. На одной из церемоний врио командующего 36-й армией полковник Сокол говорит: «От лица всех военнослужащих я хочу сказать: мы отомстим, наше дело правое. Победа будет за нами».
После обряда начинается траурный митинг.
— Они погибли не напрасно, — говорит заместитель главы республики Баир Цыренов сначала по-русски, потом по-бурятски. — Они погибли за то, чтобы Россия была великой. Чтобы на Украине перестала литься кровь.
— Они погибли, защищая свободное будущее нашей страны, — говорит мэр Улан-Удэ Игорь Шутенков.
— Россию никто никогда не побеждал. И не победят! — говорит вице-спикер Народного хурала Цырен Доржиев.
— Десантники совершили свой последний прыжок в небо. Очень больно. Вечная память, — говорит врио командира 11-й десантно-штурмовой бригады подполковник Виталий Ласков. Точно такую же фразу про последний прыжок он говорил месяц назад на первом митинге.
Перед Ласковым выступает полковник Игорь Сокол, врио командующего 36-й армией. Почти все военные, выступающие на траурных митингах, сейчас имеют такую приставку к должности.
В зале около десятка полицейских. Они следят, чтобы никто не фотографировал и не снимал похороны на видео.
Примерно через 15 минут после начала церемонии полицейский подходит к журналистам.
— Вы кто такие?
— СМИ.
— Здесь съемка запрещена. У вас должно быть разрешение организатора.
За организацию похорон отвечает заместитель руководителя Советского района Улан-Удэ по социальной сфере Лариса Степанова. Она что-то оживленно обсуждает с мэром города.
— Нет, здесь нельзя снимать. Нет, я не буду ничего комментировать, — отвечает она на просьбу рассказать, как часто проходят похороны. Неожиданно Степанова всхлипывает, глаза наполняются слезами. — Знаете, сколько я уже этих похорон организовала… А у меня сын там, на Украине.
У Степановой на странице в «Одноклассниках» фотографии флешмоба, где сотрудники администрации выстроились буквой Z. Последний пост — портрет Путина, под ним Степанова написала: «…Я молюсь за своего Президента, молюсь за каждого бойца нашей Великой страны, молюсь за славных и отважных чеченцев, которые не предали мою страну, и оплакиваю погибших…»
Мэр Улан-Удэ Шутенков и вице-спикер Народного хурала Доржиев отказываются от комментариев.
Близкие всех четверых погибших отказываются общаться с журналистами.
Полицейские просят выйти из зала. На улице у них стоит дежурная машина, где они переписывают личные данные журналистов.
— Еще будете снимать — поедем в отделение.
Из покосившегося деревянного барака по соседству с Лукодромом нетвердой походкой выходит мужчина в грязной куртке, от него пахнет перегаром.
— Вы не знаете, часто в Лукодроме проходят похороны? — спрашиваю его.
— Эй, не надо меня записывать, — машет он руками, как будто пытается отогнать журналиста. — Я вас, шпионов, за версту вижу. Сам в разведке служил.
В начале марта, когда в Бурятию пошли первые гробы, на похороны несколько раз приходил глава республики Алексей Цыденов. Его сопровождали телекамеры и журналисты. Некрологи публиковали на главных страницах региональных СМИ. Потом похороны стали проходить почти каждый день, и Цыденов перестал на них приезжать.
Двадцать шестого апреля в списке ЛБ 102 погибших солдата из Бурятии. Все они служили или родились в республике, об их гибели сообщили родственники или районные власти, либо журналисты ЛБ присутствовали на их похоронах.
Республика занимает второе место по количеству потерь. Больше погибших только в Дагестане. По данным «Медиазоны», когда там было 125 погибших, в Бурятии сообщали о 85. Жителей Москвы и Санкт-Петербурга, где живет почти 12% населения России, почти нет в сводках погибших.
С начала «спецоперации» Минобороны дважды заявляло о величине потерь. В последний раз называли цифру 1351 человек. «Медиазона» сообщает о 1744 погибших, чья гибель подтверждена районными властями. Госдепартамент США оценивает российские потери в 10 тысяч человек на конец марта, не раскрывая методику подсчета.
С марта имена погибших в Бурятии публикуют только в районных газетах или пабликах в соцсетях. Потом некрологи перепечатывают региональные СМИ. Например, о гибели 19-летнего Андрея Дульского написала администрация школы на своей странице «ВКонтакте». Похороны прошли в деревне Ильинка, где жил Дульский.
Иногда некрологи выставляют родственники или друзья. О гибели Эдуарда Жидяева и Антона Хатхеева, с которыми прощались в Лукодроме в последнюю неделю марта, официально не сообщали. О смерти Владислава Кокорина паблик «ВКонтакте» «Я — улан-удэнец» сообщил спустя месяц после похорон.
На сайте регионального правительства нет информации о количестве погибших. Военный комиссар Иркутской области Евгений Фуженко сказал, что цифру потерь называть не будет, «она не столь значительна». Военный комиссар Красноярского края Андрей Лысенко ответил, что «неприлично и непорядочно спрашивать статистику». В Бурятии вопросов о масштабах потерь публично не задавали никому.
«Нам говорят: просто не надо об этом писать, — рассказывает журналистка издания, контролируемого правительством республики. Она просит не называть фамилию. — Даже если что-то пишем о них, то это буквально через слезы и скандалы».
Журналист другого издания попытался выйти на родственников погибшего военного. Те спросили разрешения на разговор у военных. Уже вечером главный редактор вызвал журналиста и сказал, что ему позвонили из правительства и объяснили: с родственниками разговаривать не надо. «Есть такой негласный запрет на эту тему», — добавляет наша собеседница.
Почти все родственники отказываются разговаривать о погибших.
Жамбо Хоцаев, врач-терапевт клиники традиционной восточной медицины в Улан-Удэ, 28 марта хоронит племянника Зоригто Хоцаева. Он объясняет: военные всех предупредили — не надо фотографировать на похоронах, никому ничего рассказывать и отвечать на телефонные звонки с незнакомых номеров. «Хакеры с Украины крадут информацию и делают фейки. Нам так военные сказали», — объясняет Хоцаев.
Как «хакеры с Украины» будут использовать «данные», Хоцаев точно не знает. Несколько дней назад его жене на Viber пришло сообщение с незнакомого номера с соболезнованием о гибели Зоригто. Жамбо и его жене это не понравилось. Часто родственникам приходят проклятья с украинских номеров. Их пишут украинские пользователи почти под каждым постом о гибели военных в соцсетях.
Девятнадцатого апреля Минобороны предложило официально ограничить доступ к данным родственников погибших. На видео с возвращения военных из командировки в Украину и у военных, и у их родственников заблюрены лица.
Из Лукодрома Найдала Цыренова, Булата Одоева, Владислава Кокорина, Жаргала Дашиева везут на Южное кладбище на окраине Улан-Удэ. Похоронный кортеж растягивается на километр. В тот момент, когда военные вытаскивают гробы из черных микроавтобусов с надписью «Ритуальная служба» и поднимают их на плечи, начинает играть духовой оркестр.
За каждым гробом женщины несут венки. Бурятки не едут на кладбище, по традиции они не могут присутствовать на погребении. А венков много — от правительства, от родственников, от министерства обороны. Их несут сотрудницы мэрии.
— Возьмете венок? — обращается одна из них к журналисткам ЛБ.
— Но мы не родственницы.
— Я тоже, но это не важно, — говорит женщина и вручает венок для Владислава Кокорина.
«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что
Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.
Погибших военных хоронят либо здесь, на Южном кладбище, либо в тех городах и поселках, откуда они родом. Это решают родственники. На краю Южного кладбища у министерства обороны есть свой сектор. С конца февраля он увеличился на 27 могил. С края выкопано еще 15 пустых, а могильщики готовят новые.
«Нам сказали два ряда до конца довести сегодня-завтра, опять ждут борт с погибшими», — объясняет Дмитрий, рабочий, который копает могилу. До конца двух рядов нужно выкопать шесть. «И не сказать, что сильно больше хоронят, чем обычно, — добавляет Дмитрий. — Ну, двух-трех военных за день. Так в пандемию и по 15 человек в день хоронили. Вот где работы-то было».
В это время у бурятских могил ламы разводят небольшие костры из привезенных с собой поленьев. В огонь кидают конфеты без оберток, печенье — «кормят» духов, чтобы они берегли умершего на небе.
Большинство бурятов буддисты. После похорон они уже не приходят на кладбище. На могилах не ставят памятники и не делают оградки. Землю над могилой плотно утрамбовывают, а в ногах у покойника ставят соёмбо — высокую палку с белым или голубым куском ткани наверху. Чем быстрее могила сровняется с землей, зарастет травой и деревьями, а древко соёмбо сгниет и упадет — тем лучше для души умершего. Через 49 дней она должна переродиться в новом теле.
В секторе министерства обороны могилы у всех одинаковые: памятники и надгробия из черного гранита. На памятниках выгравированы портреты, даты рождения и смерти. Ни оградок, ни скамеек возле свежих могил нет. У каждой лежат искусственные цветы и венки. Отличие русских могил от бурятских только в том, что на последних развеваются соёмбо. Прямо на могилах стоят фотографии в одинаковых рамках.
Когда могилы зарыты, полковник Сокол вручает родственникам погибших ордена Мужества, которые военные получили посмертно. Солдаты дают над могилами прощальные залпы.
Почему погибает так много бурят, в республике обсуждают на каждой кухне. Иногда недовольство прорывается публично.
В конце марта глава республики Алексей Цыденов собрал в Бурятском театре оперы и балета деятелей культуры и прочел им лекцию о «спецоперации». После лекции пресс-секретарь Бурятского театра драмы Батодалай Багдаев спросил главу: «Есть почетный караул № 1 на Красной площади. Вы когда-нибудь видели там „узкоглазых“? Там четкий отбор существует — голубоглазые, высокие, славянской внешности ребята. А нашим землякам — кривоногим, маленьким, скуластым — дорога в почетный караул закрыта. А как умирать — так умирать».
Из зала закричали: «Негодяй!» Цыденов попросил отключить микрофон у Багдаева, а слово взял худрук Бурятского театра оперы и балета Владимир Рылов. «Я хотел бы ответить этому негодяю, который унижает бурятский народ при мне в моем театре. Мы все путинские буряты! Мы не позволим развалить страну. Если мы сейчас будем упрекать руководство страны в том, что, да, есть убитые, есть раненые, есть жертвы, — мы предадим этих убитых и раненых. Значит, они зря погибли. Только победа!»
В апреле площадь Советов в Улан-Удэ украсили растяжкой «Бурятия Zа праVду». Желтые буквы на голубом фоне, Z из георгиевской ленточки, V — в цветах российского триколора. Буквы тянутся по всему фасаду здания загса. Напротив здания — самая большая в мире скульптура головы Ленина, ее высота — 7,7 метра.
Постамент головы тоже украсили растяжкой в цветах российского триколора с буквой Z. Через неделю нижнюю часть растяжки кто-то срезал ножом. Это сделали ночью, а уже утром власти оперативно заменили растяжку на новую, но уже с буквой V. Объяснили, что и так хотели это сделать, потому что жены бурятских военных попросили Цыденова повесить V-растяжку, ведь именно эту букву пишут на военной технике, на которой воюют их мужья.
Но дело не в том, что в Украину отправляют именно бурятов. Из 102 погибших 55 — русские по национальности. Буряты вообще составляют только 30% населения республики.
«Думаете, почему столько военных из Бурятии погибло? — говорит сестра погибшего Михаила Гармаева, Екатерина. — Работы нет совсем, вот и идут парни в контрактники». То же самое повторяют родственники погибших. Михаил Гармаев в юности увлекался театром, рисовал. После армии вместе с братом устроился на работу в фирму, которая устанавливала сигнализации. Получал 15–20 тысяч. Проработал около двух лет и ушел в контрактники.
Брат Александр до сих пор работает в той же фирме. Сейчас у него «нормальная зарплата, 30–35 тысяч». Работает он вахтами, дома почти не бывает.
Амгалан Тудупов окончил спортфак Бурятского госуниверситета. Устроился в школу учителем физкультуры. «Везде детишек водил, то на лыжи, то на баскетбол. Ему нравилось», — говорит его мать Цырема Тудупова. Но зарплата в школе была семь тысяч рублей. У Амгалана в это время родился первый ребенок, нужны были деньги. Он «год продержался и устроился в армию». Там сразу начал получать 40–50 тысяч. «Такой довольный, такой радостный пришел, — вспоминает Цырема. — „Мама, меня взяли!“ Не всех раньше брали, а сейчас всех берут».
Служба Амгалану нравилась, хотя он говорил, что «работа тяжелая». Возвращался домой поздно. Рано утром в 3–4 часа вставал, уезжал обратно. «Я говорила: может, уйдешь? — рассказывает Цырема. — Но он отвечал: чем детей-то кормить?»
Военные, которые попали в Украину, анонимно говорят, что зарплата у них от 250 тысяч в месяц.
В 2020 году Бурятия занимала 81-е место по качеству жизни из 85 субъектов России. Соседняя Иркутская область была на 55-м месте. По данным республиканской службы статистики, 20% жителей в 2020 году имели доходы ниже прожиточного минимума. В 2013 году таких людей было 17,5%. В 2019 году Улан-Удэ занял последнее место по качеству жизни среди 78 городов с населением от 250 тысяч человек.
По открытым данным, в республике 15 воинских частей. Численность контрактников не известна. В 2015 году объявляли о двукратном увеличении их числа. Тогда в Восточном военном округе планировали призвать 26 тысяч военнослужащих. В 2020 году еще 1,3 тысячи человек заключили контракты, в 2021 — 600 человек.
В тот же день, 28 марта, когда на Южном кладбище хоронят четверых, в деревне Алла прощаются с 22-летним Зоригто Хоцаевым. Его семья переехала в Улан-Удэ еще в 2014 году, но родственники решили хоронить Зоригто в родной деревне. Там «горы красивые, вода чистая. Там пуповина, через которую он с землей связан», говорит дядя погибшего Жамбо Хоцаев.
Зоригто был старшим из трех детей в семье. Выучился в техникуме на программиста, пошел в армию, потом подписал контракт. Служил в 11-й штурмовой бригаде наводчиком. Успел повоевать в Сирии. У него остались родители, брат и младшая сестра-второклашка.
Он погиб 25 февраля, а похоронен 28 марта. «На опознание нас пригласили первыми, — говорит Жамбо Хоцаев. — Там в морге было пятеро городских и десять деревенских. Наш самый обгоревший. Пришлось делать генетическую экспертизу, поэтому так долго не хоронили».
Когда на кладбище дали слово родственникам, Жамбо благодарил военных. «Я сказал: племянник, тебя не бросили. Ты погиб, но тебя нашли и привезли. Двенадцать часов самолетом до Улан-Удэ. Четыреста пятьдесят километров до Аллы, всю ночь автобусом везли. „Своих не бросаем“ — не пустые слова», — пересказывает Жамбо свою прощальную речь.
По словам Жамбо, из Аллы много ребят сейчас в Украине. Из некоторых семей — по двое сыновей сразу. На прощании у Зоригто многие плакали — думали о своих сыновьях. Когда Жамбо выступил, плакать перестали и военные его за это благодарили.
Когда родственники узнали о смерти Зоригто, поехали в дацан, к ламе. Тот нагадал по буддийским книгам, что в следующей жизни Зоригто родится девочкой в богатой семье, в теплой стране на берегу моря.
— Считается, о чем думаешь перед смертью, то и воплотится в будущей жизни, — говорит Жамбо. — Видимо, мерз, поэтому родится в теплой стране. Воды не было, пить хотел, поэтому будет на море. О семье думал, чтоб у них достаток был, поэтому в богатой семье родится. И о сестренке младшей думал, поэтому будет девочкой. И эта девочка окончит хороший университет, и примерно в его возрасте приедет к нам в Аллу, и будет бороться за мир во всем мире.
— Буддизм запрещает убийство. А бурятские солдаты-буддисты убивают. Они могут рассчитывать на хорошее перерождение? — спрашиваю Жамбо. В конце апреля ламы традиционной Сангхи России провели молебен для военных в полевом лагере в Украине.
Жамбо долго молчит. Потом, понизив голос, добавляет:
— А кто вам сказал, что они буддисты?
— Нет?
— Нет.
Он говорит, что даже традиционная обувь у буддистов — сапоги с загнутыми носами, чтобы носком обуви случайно не повредить землю, по которой идешь, не причинить вред траве или насекомым.
— Когда говоришь «против войны» — это плохо, это отрицание, — добавляет Жамбо. — Надо говорить «за мир». Мы все за мир. Я войну не оправдываю. Но это как в 41-м году. Сейчас одинаково, такой же фашизм. Я не владею полной информацией. Но я знаю.
Елена Трифонова («Люди Байкала»)
«Медуза» — это вы! Уже три года мы работаем благодаря вам, и только для вас. Помогите нам прожить вместе с вами 2025 год!
Если вы находитесь не в России, оформите ежемесячный донат — а мы сделаем все, чтобы миллионы людей получали наши новости. Мы верим, что независимая информация помогает принимать правильные решения даже в самых сложных жизненных обстоятельствах. Берегите себя!