У меня две родины. Кровь перемешанная Белгородская область — фактически прифронтовой район. Вот что там сейчас происходит. Репортаж «Медузы» и «7×7»
24 февраля Россия вторглась в Украину. На границе, в Белгородской области, российские войска появились еще несколько месяцев назад. Теперь местные жители помогают им продуктами и вещами первой необходимости и одновременно волнуются о попавших под обстрелы родственниках, которые живут по ту сторону границы. В рамках совместного проекта «Медузы» и «7×7» журналист Максим Поляков посетил несколько населенных пунктов в области и узнал, что на Белгородчине думают об этой войне.
Две родины
На Торговую площадь поселка Пролетарского, что в 60 километрах от Белгорода и в 17 — от украинской границы, заезжает темно-зеленый пазик с тонированными стеклами. Оттуда выходят два человека в военной форме и идут в продуктовый магазин. Ни прохожие, ни продавцы, торгующие на улице, кажется, не обращают на них никакого внимания. За последние дни здесь привыкли и к военным, и к звукам взрывов, которые слышны «с той стороны».
— У нас каждую ночь гукает, — с характерным для юга России фрикативным «г» рассказывает владелица небольшого магазинчика верхней одежды. Своего имени она не называет.
Ее отец родился в Пролетарском, мать — родом из Харькова. На семейном совете, который прошел десятилетия назад, они решили жить в Украине, но вернулись в Россию вскоре после развала Советского Союза.
— У меня две родины. Кровь перемешанная, — рассказывает продавщица. — К украинцам здесь нормально относятся, никто не обзывает их хохлами. В Харькове у меня остались двоюродные сестры, тетки. Дядя не выходит на связь несколько дней.
Женщина показывает переписку с ним в телефоне. Последнее сообщение ее родственник отправил 27 февраля из убежища, через три дня после российского вторжения в Украину: «Мы вас любим. Поклон всем». Где он сейчас, женщина не знает. По ее словам, дядя поддерживает российских военных, потому что «адекватно размышляет» и «не слушает украинскую дезинформацию».
В этот момент ей звонит напарница, которая вышла купить кофе. Собеседница говорит громко, слова легко разобрать:
— Слушай меня. Скажи, что тебе надо срочно выйти, уйди и проводи журналистов.
— Я рассказываю им за себя. За вас я не рассказываю, не переживай.
— Уйди, просто уйди. Услышала меня?
Женщина поднимает глаза на меня.
— Я не боюсь вас. Почему она вас боится? Не буду вас выгонять.
Она ругает украинцев за то, что «стали воспевать Бандеру, который сжигал народ», говорит, что «среди нациков есть наркоманы», и предлагает посмотреть фрагмент программы НТВ «Международная пилорама» с Тиграном Кеосаяном, который она вчера опубликовала на своей странице в соцсети «ВКонтакте».
«А мое сердце — со своими. Для меня, как для человека советского, своими являются все, — говорит с экрана Кеосаян. — И та сторона, и эта сторона, — женщина увеличивает громкость на телефоне, теперь его голос гремит на весь зал. — Я хотел бы только, чтобы вы поняли, что огнем и мечом мы принуждаем не братьев-украинцев, нет. А тех проституток, которые делали все эти восемь лет все, чтобы наши народы столкнулись в войне». Владелица магазина признается, что заплакала, когда вчера услышала эти слова.
— А что именно нацики делали на Украине? — спрашиваю ее напоследок.
— Они собирались памятники сносить и сносили.
— А кроме памятников?
— Вроде теракты были, они что-то взрывали. Это все было в СМИ.
Рядом с магазином — небольшой ларек, где работает Аревик Казарян: продает гамбургеры, сосиски в тесте и кофе.
На Белгородчину она приехала больше 25 лет назад, еще ребенком. Ее родители бежали сюда после начала конфликта в Нагорном Карабахе. 24 февраля, в день вторжения на Украину, она проснулась в шесть утра — от взрывов.
— У меня аж руки-ноги отказали. Не знала, с какой стороны, не знала кто. Слышно было везде.
Аревик неохотно вспоминает свое детство, говорит с обидой, что во время бомбежек Армении «ни одна страна не заступилась за людей». Украинскому президенту Владимиру Зеленскому она не верит. По ее словам, «он продавал фосфорное оружие, а теперь ему все вернулось».
— Я думала, что украинцы будут не против. Какая разница, кто [ими] управляет? Но нифигашечки. Очень они не рады.
— А сами что думаете о войне?
— Ничего не думаю. Хочу мир.
Нашу беседу прерывает мужчина лет 50. Он представляется директором торгового центра, расположенного неподалеку, и спрашивает, зачем я фотографирую площадь. Просит показать документы. По его словам, в Белгородской области «орудуют диверсионно-разведывательные группы из Украины».
Источник в местной полиции рассказывает, что всю информацию о подозрительных людях жителям сказали отправлять в оперативный штаб в администрации села.
На выезде из Пролетарского — железнодорожная станция Готня. Так Пролетарский назывался до 1938 года. За воротами огороженной территории стоит мужчина. Михаил Юрьевич (не стал называть свою фамилию) приглашает зайти внутрь небольшого здания. В нем всего три комнаты, одна из них отведена под кабинет. В нем — рабочий стол с документами и стеллаж с папками.
— Здесь топливный склад, мы снабжаем тепловозы. Но сейчас приедет машина от администрации поселка, загружу уголь. И машина пойдет к военным, — Михаил говорит короткими фразами, делая между ними длинные паузы.
Мужчина родился в поселке Красная Яруга, соседнем с Пролетарским. С 1985 по 1990 год учился в железнодорожном институте в Харькове, а потом вернулся на сюда. Вспоминает, что из всех харьковских зданий ему больше всего нравился вокзал — монументальное здание с колоннами и башнями.
24 февраля Михаил тоже проснулся от взрывов: от Пролетарского до украинского города Сумы — около 70 километров. В тот день российские войска пересекли границу с Сумской областью. Михаил сразу — на всякий случай — собрал документы и вещи в дорожную сумку. Он говорит, что «все к этому шло»: в последний месяц мимо поселка проходили колонны военной техники.
— ЛНР и ДНР не захотели по украинским правилам жить, захотели отделиться. Там же власть бандеровская. Из-за этих передряг все и началось. А сейчас последствия, — Михаил Юрьевич отводит взгляд. Во время разговора он все время нажимает кнопки «включить» и «выключить» на калькуляторе.
— А что думаете про Владимира Путина?
— Надо было какими-то другими способами решать, а не стрельбой. Цены, естественно, сейчас вырастут. Лучше не будет. Вернемся опять к огородам.
Тихая Колотиловка
Село Колотиловка находится всего в двух километрах от украинской границы и сильно отличается от других сел Белгородской области. Вдоль дороги возвышаются деревянные мельницы, стоят новые коттеджи, стилизованные под старинные избы, в центре села — скейт-парк и велодорожка. На трансформаторной будке — граффити с изображением Николы Теслы. Здесь полтора года назад открыли историко-культурный комплекс «Слобожанщина». Как писали в местной прессе, «450 лет назад началось активное заселение Дикого Поля, той его части, которая сегодня составляет Харьковскую и Белгородскую области, и здесь особо чувствуется сочетание русского и малоросского колорита».
Людей на улице нет. Звуков тоже почти не слышно. Занятия в школе отменили несколько дней назад, все сидят по домам.
Из ворот частного дома выходит мужчина лет 60 в черной куртке. Рассказывает, что раньше часто ездил в Сумы за продуктами, которых не купить в сельском магазине. Про военные действия на Украине он говорить не хочет, лишь кидает вслед:
— Большого ума не надо, чтобы понять, что украинцам здесь лучше. Многие же сюда переехали [с начала нулевых].
В единственном сельском магазине «Аленка» Ксения Луценко раскладывает хлеб в целлофановые пакеты. В холодильнике — молоко, кефир, колбасы, сыры. На прилавках — печенье и конфеты. Покупателей сегодня нет, и Ксения может отвлечься от работы, чтобы поговорить.
Она рассказывает, что родилась и выросла в соседнем селе Теребрено. Там до сих пор живут ее мама и бабушка. Сама Ксения несколько лет провела в Москве, но после рождения сына решила вернуться, потому что «одной в столице с маленьким ребенком сложно».
Про войну Ксения рассказывает спокойно. Говорит, что люди «просто устали».
— Мои родственники в Украине говорят, что мы мрази, считают, что мы виноваты. До них почему-то не доходит, что это не мы и не они. Простой народ в чем виноват? В том, что президенты не могут договориться? Или оттого, что Америка хочет господства над всеми? Если бы народы объединились, этого ничего бы не было.
По ее словам, глава села не встречался с жителями после начала военных действий:
— Он [нам] сказал, что все хорошо. Если они [сельские власти] что-то такое сообщат в администрацию области, то у них геморрой начнется, это же село надо будет эвакуировать. А они таких проблем не хотят. Им главное, чтобы были колбаса, молоко и хлеб.
Штаб народной помощи
На крыльце магазина хозтоваров в крупном поселке Красная Яруга в 70 километрах от Белгорода стоят его владельцы, супруги Елена и Геннадий Жуковы. Рядом с супругами — коробка с мылом, зубными щетками, свечами. В отдельном лотке — банки с солеными огурцами и помидорами. Все это собрали жители поселка для российских солдат. Четвертый день Жуковы собирают «народную помощь» от местных для армии. Жители Красной Яруги отвозят ее к границе.
— Нам просто жалко. Они [солдаты] голодные. То есть не голодные, а в походе, — Геннадий приглашает пройти внутрь.
Информацию о сборе продуктов и товаров первой необходимости Елена опубликовала в соцсетях на второй день военных действий. По ее словам, люди быстро откликнулись. Принесли даже ковры и паласы: во время своего первого рейса к границе Геннадий увидел, что солдаты ремонтируют технику в грязи, а теперь им будет что постелить на землю.
В магазин заходит еще один местный активист — Александр. Его родители живут в Сумской области Украины.
— Я хотел забрать их, но сейчас не знаю, как они там. На связь выходили 24 февраля. Мама писала, что они в подвале сидят. Когда танки приехали, она испугалась, что это украинцы. А это были наши.
В Киеве живет сестра Евгения, которая с начала войны отказывается с ним разговаривать. Только 24 февраля она прислала видео с комментарием «Вот что у нас творится», но посмотреть его мужчина не смог: ссылка не открылась.
— Я думаю, что у нее еще одна дырка добавилась в голове. [Мы] им столько лет талдычили-талдычили [про бандеровцев]. А сейчас враги мы. Но я переживаю за нее, все-таки роднулечка.
— А вы себя считаете русским или украинцем?
— Я — хохол. Украинец живет на Украине, а хохол — там, где лучше.
В магазин заходит еще одна девушка. Она говорит, что ее зовут Дарья Кравцова, живет в селе Староселье, которое находится возле границы с Украиной. По ее словам, она не раз отвозила еду российским солдатам. Говорит, что находила их даже там, куда жители Красной Яруги и «не знали, как проехать».
— У меня брат военный. Мне их жалко, у них ничего, кроме сухпайка, нет. Хочется, чтобы мирно все закончилось. Сколько наших солдат уже погибло. И родители не в курсе.
— Будут ли россияне и украинцы жить в мире?
— Думаю, да. Либо будет как раньше — Советский Союз. Либо сами украинцы должны взять власть. Там ведь даже украинцы хотят быть русскими.
В магазин заходит женщина со светлыми волосами в голубом пуховике. Это Ирина Васюкова, Геннадий Жуков называет ее «главным общественным деятелем» Красной Яруги. Именно она, «простой продавец в „Пятерочке“», изначально придумала собирать вещи для солдат. 24 февраля она поставила в торговом зале корзину для продуктов, но начальство потребовало ее убрать. Жуковы узнали об этом и предложили организовать сбор помощи у себя в магазине.
«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что
Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.
За следующие три дня Ирина чаще других ездила к границе. Именно она держит связь с военными и передает информацию их родителям через группы в соцсетях.
— Я вчера ездила, там срочники и контрактники, — начинает Ирина, но ее перебивает Геннадий Жуков.
— Так, ты не позорь нашу армию. До границы стоят срочники, а туда [на Украину] не пускают, пока не подпишешь контракт.
— Они дети, росточка небольшого. Один говорит, что вообще сирота, родителей лишили родительских прав. Берцы разорваны. Зубы цокотят.
— Цокотят? — переспрашиваю Ирину.
— Стучат. А, вы ж суржик не понимаете, — улыбается она.
— Да не надо это говорить. Это неинтересно, — Геннадий вновь перебивает Ирину.
— Это жизнь. Как оно есть.
— Нашим солдатам, наоборот, надо поднять дух, — Геннадий решает высказаться. — Когда я служил, у нас были замполиты. Они нас обучали, поднимали боевой дух. А сейчас на них глянешь — нет духа. Я сегодня одного солдатика встретил. Он издалека ехал. И он говорит: «Я такого еще не видел. Удивился с вашей Белгородской области. Мы проехали полстраны, и нам никто ничего не дал. Только заехали в Белгородскую область — нам сигареты несут, жрать несут. Мы офигели от вашей области».
Белоснежка и желторотики
Ирина Васюкова заходит в торговый зал и выбирает фонарики (их просили привезти солдаты, когда она была у них в последний раз).
— А ты знаешь, какой у тебя позывной? — спрашивает ее Геннадий.
— Нет.
— Белоснежка. Мне позвонили солдаты, спрашиваю у них, что привезти. А они: «А Белоснежка у нас уже была».
Геннадий грузит все собранные вещи в машину. Ирина садится за руль, обещая, что дорога до границы, где расположились военные, займет около 30 минут.
Женщина рассказывает, что после окончания химического института ее направили на работу на шинный завод в город Белая Церковь Киевской области. Там она прожила 23 года. Решила уехать только в марте 2014 года, когда ее сына призвали в украинскую армию. В этот же день она придумала план побега: купила машину для сына, он подобрал по дороге родную бабушку и сказал пограничникам, что вывозит ее из зоны конфликта к родственникам.
— Эти ж хохлы не выпускали из страны. Он говорил, что студент и везет бабушку. В итоге проехал. Тогда же и Крым забрали. Я села и подумала: «Шо я тут вообще делаю? Сто лет оно мне не всралось». Мы там продали квартиру, а тут я получила российское гражданство. Я плакала, когда я принимала присягу тут.
По ее словам, «зло в Украине стало появляться» с 2005 года, когда президентом стал Виктор Ющенко, а жители «начали прославлять Бандеру». Теперь дружба между народами возможна только после вмешательства российских войск, говорит Ирина:
— Мы-то, русские, будем дружить, но украинцы — такой продажный народ. Европу для них открыли, они сдыхают там. Звоню подруге, которая уехала, спрашиваю: «Галя, ты как там?» — «Да я на мясокомбинате, ни рук, ни ног не волоку». Я на них злая. Дальше было уже некуда. Этим нацикам выдали оружие, они переодеваются в мирных жителей. Ты подойдешь, попросишь закурить, а он тебя взорвет.
Когда последний населенный пункт остается в нескольких километрах позади, на горизонте появляется военная техника.
«Вот они, мои желторотики» — так Ирина называет молодых солдат. Она выходит из машины и кричит: «Что вам надо? Сигареты, зажигалки, носки, сим-карты, еда!»
К автомобилю подходит военный, Ирина открывает багажник и показывает содержимое коробок. Мужчина забирает сигареты и носки.
— Я вчера у них спрашиваю, что нужно. А они взяли немного сигарет и говорят: «Везите дальше. Там нужнее».
Мы двигаемся в сторону границы. Понять, где точно мы находимся, нельзя. Связи практически нет.
Навстречу нам выезжает колонна — несколько десятков единиц боевой техники. Ирина прижимается к обочине, чтобы пропустить ее. Машины едут небыстро, некоторые останавливаются. Ирина подходит к солдатам, которые развели костер у обочины.
— Без потерь? — с тревогой спрашивает она.
— Без потерь! — отвечает солдат.
— Ура! Что вам еще надо? Фонарики?
— Да-да! Именно их не хватало.
Военная техника растянулась вдоль дороги. Ирина ходит между машинами. В паузах рассказывает, что бывшие коллеги из Белой Церкви удалили ее из друзей в социальных сетях, а бывшая соседка, наоборот, прислала сообщение: «Родненькие, когда вы уже приедете? Я вас так жду. Не останавливайтесь на полпути».
— Я уже и техники не боюсь, ничего не боюсь. А они трясутся от холода, эти желторотики. Ночи холодные. А мы им картошки напекли горячей и привезли. Солдаты рассказывают, что им на территории Украины предлагают еду — а они не берут, боятся. Даже от тех, кто с добрым сердцем, — Ирина подходит к очередной группе военных и отдает им зажигалки, полотенца и банку с помидорами.
— У них стелек нет, мы купили женские прокладки. Я им говорю: «Ребята, не знаю, как предложить. Тут женские прокладки. Будете брать? Их можно как стельки использовать». — «Да, конечно».
Некоторые солдаты действительно узнают Ирину и обнимают ее. Солдаты интересуются новостями с «большой земли»: связи с родственниками и доступа в интернет у них не было.
Все заготовленные вещи Ирина раздала за 45 минут. Рекорд она поставила вчера, когда развозила обед целых 3,5 часа.
— Мне не страшно. Даже если меня пристрелят — хотя бы за благое дело. А им как? Давайте мы будем бояться и не помогать солдатам, — говорит Ирина на обратном пути. — Один вчера попросил мой телефон позвонить жене, а потом говорит: «Дайте я вас обниму». Я его хлопаю по спине: «Ребята, держитесь. Тут мы вас поддержим всем необходимым». А он мне говорит: «Вы знаете, мне кажется, мы больше никогда не увидимся».
Максим Поляков