«Случайность и догадка» — светлый фильм для тех, кто устал и приуныл Три новеллы о душевном тепле от японской звезды Рюсукэ Хамагути

В прокат выходит «Случайность и догадка» — мелодрама японского режиссера Рюсукэ Хамагути, получившая в 2021 году Гран-при Берлинского кинофестиваля. Она состоит из трех новелл: о еле ощутимом любовном треугольнике, эротической силе слова и случайном свидании. Кинокритик «Медузы» Антон Долин рассказывает, почему на этот фильм стоит обратить внимание — в особенности если вам сейчас не хватает душевной теплоты.

Широкая публика узнала о Рюсукэ Хамагути в ковидном 2021-м. До того 42-летний японец считался автором для синефилов, что неудивительно: самая известная его работа «Счастливый час» (2015) длилась, вопреки названию, больше пяти часов. Сейчас Хамагути вдруг сделался самым блестящим и знаменитым из азиатских режиссеров своего поколения, выпустив с промежутком в полгода две полнометражные картины и завоевав симпатии сразу двух ведущих фестивалей: в Берлине ему достался Гран-при за «Случайность и догадку», в Каннах — сценарный приз за «Веди мою машину» по прозе Харуки Мураками.

Ничего удивительного в таком внезапном успехе нет. Деликатная и утонченная манера Хамагути, абсолютно современная и одновременно отсылающая к неброским чудесам классического японского кино, как нельзя лучше отражает дух времени, предпочитающего частные вопросы громкому социальному пафосу. И как бы ни были длинны его картины, от их тихого и неброского саспенса по коже идут мурашки. Впрочем, первое серьезное знакомство российского зрителя с кинематографом Хамагути пришлось на «Случайность и догадку» — фильм щадяще экономный, по сути, минималистский, и вдобавок состоящий из трех коротких новелл. Объединяют их не сквозной сюжет и не персонажи, а общие темы: три истории посвящены, буквально по заветам Мариво, парадоксам любви и случая.

Первая новелла называется «Волшебство (или что-то еще более эфемерное)». Ее две молодые героини работают в модельном бизнесе и возвращаются после съемки в город на такси, болтая по дороге. Выясняется, что одна из них влюбилась. Вторая же, как мы узнаем чуть позже, отлично знакома с объектом привязанности своей подруги и даже жила с ним вместе. Почти невидимый, начертанный в воздухе и грозящийся вот-вот растаять любовный треугольник полностью зависит от того, что его участники согласятся забыть, на что — закрыть глаза, где им хватит великодушия, а где — нет. Упомянутое в заголовке волшебство Хамагути сводит к вариативности интриги, дающей свободу не только персонажам, но и зрителям. 

Второй сюжет — «С открытой настежь дверью» — посвящен теме домогательств. Его главный герой, строгий университетский профессор и писатель, запрещает закрывать дверь в свой кабинет, чтобы избежать любых домыслов. Из-за этого студенты становятся невольными свидетелями унижения товарища, на коленях умоляющего его не отчислять, и попытки другой студентки соблазнить преподавателя. Два этих события связаны. Однако Хамагути решительно отворачивается от публицистики, никого не осуждая и не оправдывая, а вместо этого ставя в центр действия эротическую силу слова. В фильме нет ни одной откровенной сцены, но, цитируя удостоенную престижной премии повесть профессора, героиня вгонит в краску многих зрителей. Суггестивная природа фильма основана на виртуозных диалогах, а еще чаще — на умолчаниях, в чем Хамагути напрямую следует Чехову (это не фантазия и не преувеличение: сюжет его фильма «Веди мою машину» полностью построен на аллюзиях к «Дяде Ване»). 

Третья новелла называется совсем просто — «Еще раз». Ее развязка настолько неожиданна и элегантна, что хочется избежать спойлеров. Разве что описать самое начало истории: молодая женщина возвращается из столицы в родной городок в надежде увидеть на встрече выпускников свою школьную любовь, но сталкивается с ней не там, а на вокзале, когда возвращается обратно. Последствия случайного свидания оказываются непредсказуемыми, и опять же, хотя ничего, кроме разговоров, в этой части фильма нет, за полчаса вместе с героиней публика проживет целую жизнь, наполненную меланхолией, сожалениями о несбывшемся и надеждой на невозможное. 

В финале первой новеллы камера Хамагути поднимается от уродливого урбанистического пейзажа, обезображенного стройкой, к ветке дерева с раскрывшимися цветами — и этот простейший жест резюмирует устройство фильма. Немало говорит о нем и использованная музыка, исключительно фортепианные пьесы: повторяющаяся заставка — из «Детских сцен» Шумана (написанных, как известно, о любви и вовсе не для детей), финальные титры — под мажорного, но затаенно тревожного Моцарта. Главное же мастерство режиссера проявлено в виртуозной работе с диалогами и актерами, превращающими тщательно выстроенную драматургию во фрагмент реальности, которая сохраняет полную иллюзию спонтанности.  

Одну из новелл «Случайности и догадки» предваряет эпиграф, как бы противоречащий житейской природе картины. Будто в качестве отсылки к ковиду, во время которого снималась картина, автор рассказывает о компьютерном вирусе «Ксерон», который сделал опасным сообщение по электронной почте и интернету, вернув человечество к телеграфу и обычной почте. Кажется, и его фильмы имеют тот же вирусный эффект. Отвергнув многочисленные ухищрения современного кино, они напоминают о простой магии человеческих сближений, о непередаваемом воздействии того тепла, которое можно получить лишь от кого-то очень близкого. Впрочем, если вмешается случайность или магия, то и от чужого тоже.