«Родился геем в Советском Союзе. Живу геем в России» Портрет Брежнева с подписью «педик» и радужный флаг СССР — это работы анонимного художника PASHA. Мы с ним поговорили
В последние годы появляется все больше арт-проектов, рассказывающих о жизни ЛГБТ-людей в России. Один из них — художник PASHA. Он не раскрывает своего имени и деталей биографии, но регулярно публикует новые работы в инстаграме, где описывает себя так: «Родился геем в Советском Союзе. Живу геем в России». Среди работ — портреты советских политиков и героев Disney, соседствующие с гомофобными ругательствами, и флаг СССР, объединенный с радужным. О том, что все это значит, «Медуза» поговорила с самим PASHA.
— Как все начиналось?
— Идея делать работы на гей-тематику у меня была давно. Но решился я только в прошлом году. До этого и было страшно, и не получалось собрать разрозненные мысли и идеи в нечто цельное.
Постепенно я понял, что хочу начать со своего личного опыта. Поговорить на темы буллинга, гомофобии, принятия себя, а также про вынужденное надевание масок и сокрытие себя настоящего. Еще у меня в планах поработать с темой гендерных и поведенческих стереотипов, дискриминации внутри гей-сообщества. В моем случае использование тела и сексуальных образов — это средство обратить внимание на более сложные и важные темы.
Например, работа с диснеевским Винни-Пухом — одна из серии больших рисунков и малоформатных графических работ. Там герои из мультсериалов Disney, которые в моем детстве показывали по телевизору, соседствуют с фразами и словами, которые я в это же время слышал от своих сверстников. Эти мультфильмы мне очень помогали справиться с агрессией извне и были определенной формой эскапизма.
Еще у меня есть три основных образа и серия фоторабот с ними: Педик, Баба и Голубой. Они появились из тех самых обзывательств и школьных записочек. Я делаю их реальными, превращаюсь в них. Когда я был ребенком, мне было больно и неприятно, но сейчас могу примерить эти образы на себя, показываю их стереотипность, специально утрирую их.
Проект PASHA я начал для себя, а затем стал одним из победителей оупен-кола Center Stage, что помогло показать его большему количеству людей. Но я не показываю своего лица. В определенной степени мне повезло: со своими близкими и друзьями я могу быть открытым. Но думаю, что для проекта важно поддерживать анонимность, по крайней мере на этом этапе.
С одной стороны, квир-персонаж со спрятанным лицом — это уже некий стереотип. С другой стороны, это обобщенный образ. Я верю, что с таким проще ассоциировать себя или своего знакомого. Да и просто подумать на эту тему без привязки к конкретному человеку.
Реакция на проект PASHA разная — и я этого ожидал. Есть люди, которые на работы, направленные против буллинга и гомофобии, отвечают теми же буллингом и гомофобией. Но есть и те, кто пишет «Спасибо», или те, кто с этим не сталкивался лично, но проявляет интерес и эмпатию.
— Как ты, советский ребенок, шел к осознанию своей идентичности? Учитывая, что в СССР якобы «не было секса», а информации о гомосексуальных отношениях — тем более.
— Мейнстримную гомоэротическую литературу, например книги Юкио Мисимы, я прочитал, уже когда мне было лет двадцать. До этого ничего не было.
Мое понимание себя происходило без какой-либо информации. Я просто наблюдал за собой и понимал, что чем-то отличаюсь от своих товарищей, одноклассников. Не было для этого слова — и не было интернета, чтобы это слово подобрать или найти информацию, были только газеты и телевизор. Все происходило на уровне ощущений. Я просто не понимал, что это.
— Но по телевизору шла условная «Песня-1989», где почти у всех выступающих очень андрогинные образы. Они никак на тебя не влияли? У тебя же есть коллаж с Юрой Шатуновым.
— Да, есть. Это фото из моей «коробки воспоминаний».
— Что это за «коробки»?
— Когда решил запустить проект, я подумал, что во многом он про воспоминания. И начал собирать архивные материалы, связанные с моим взрослением: какие-то рюшечки из детства, вырезки из газет и журналов 1980-х годов. То есть такой срез того, что происходило. Например, на одной из работ есть портрет Брежнева, при котором я родился.
Эти «коробки» — такой микс из того, что происходит сейчас со мной. Там есть фотографии и меня нынешнего, и того, что происходило, когда я был маленьким. Какие-то вещи я воссоздал — например, рисунки, которые рисовал в школе на задниках разлинованных тетрадей. Или записки, которые в школе передавали друг другу. В них можно прочитать, как меня называли одноклассники за то, что я вел себя не как все и общался с девочками.
— Вернемся на секунду к теме андрогинности. Тот же Юра Шатунов, чей внешний вид был характерен для гендерфлюидных восьмидесятых. Как воздействовал на тебя его образ? Было ли это знаком, что можно выглядеть по-другому, не обязательно носить короткую стрижку и говорить басом?
— Юра присутствует в коллаже как маркер времени, а не стиля. Не могу сказать, что образы артистов 1980-х на меня как-то повлияли, если честно. Но я вспомнил историю про то, как меня заинтересовал артист [Александр] Песков, очень популярный в то время. Это шло по телевизору, и все это воспринимали как шоу.
— А видел ли ты тогда работы Владислава Мамышева-Монро?
— Тогда нет, с ним я познакомился ретроспективно, когда он уже стал частью более мейнстримной культуры, например, была большая посмертная выставка в ММСИ [Московском музее современного искусства].
— Ты рассказывал, что в школе подвергался буллингу. Получается, «секса в СССР не было», а гомофобия была.
— Ну, в моем случае это было из-за того, что, во-первых, я сильно отличался. Я [в отличие от остальных мальчиков] играл с подружками в куклы. Не при мальчиках, естественно, а когда приходил к подругам в гости. Но для них это означало, что я «не с ними», а с девочками.
Ну и потом, когда я пошел в школу в 1980-х, еще действовал «закон о мужеложестве». Как можно хорошо относиться к тем, кого сажают в тюрьму?
— Задевали ли тебя оскорбления? Хотел ли ты доказать, что ты «не такой».
— Нет. Они вызывали у меня только желание отойти [от оскорбляющих]. Я был неконфликтным ребенком, мне претило насилие, и я никогда не пошел бы драться.
— В твоих работах со словами из записок одноклассников используется и слово «пидор». Как ты относишься к попыткам избавить его от негативных коннотаций?
— Для меня это всегда было и останется оскорблением. Я испытывал очень негативные эмоции, когда меня так называли. И не думаю, что смогу когда-нибудь называть себя так сам.
— Как советские геи знакомились в такой обстановке? Как получали первый сексуальный опыт?
— Ну, подростки вообще много экспериментируют друг с другом. Причем гомосексуальный подростковый опыт совершенно не значит, что человек является гомосексуалом. Это просто попытка понять что-то про себя.
— В сериале «Чики» есть такой герой, сын героини Ирины Горбачевой. Он переодевается в мамину одежду, при этом заглядывается на соседскую девушку.
— Да, и я об этом. На самом деле осознание своей телесности и сексуальности произошло у меня довольно поздно. Началось это с интуитивных вещей — общения с девушками, любви к экспрессии.
Как-то раз я, насмотревшись Пескова, решил устроить маме с папой домашний концерт. Сделал номера с переодеванием в Аллу Пугачеву и других див советской эстрады. У мамы это вызывало умиление, а у отца — агрессию. Он сильно поругал меня и сказал никогда больше так не делать. Так я усвоил, что это что-то плохое. Хотя не понимал почему.
Потом начались 1990-е, и появился журнал «Птюч», который стал для меня важным источником информации. Еще была [газета] «СПИД-инфо», где тоже можно было найти рассказы про геев.
Я помню это ощущение: читаешь и испытываешь, что это про тебя. И что раз об этом пишут, это не патология. И значит, все не так плохо, ты не один и не попадешь обязательно в тюрьму.
В девяностые и начале нулевых вообще было ощущение, что это стало восприниматься как норма. Потом все снова изменилось.
— У тебя нет ощущения, что сейчас снова появился большой запрос на ЛГБТ-контент? В том числе потому, что подросло новое поколение.
— В какой-то степени да, но я постоянно напоминаю себе, что нахожусь в пузыре. Я не хочу превращать свой блог в чисто активистский: большая часть моя работ — они и на похихикать, и на задуматься. Например, флаг СССР, соединенный с радужным флагом. Это попытка задуматься о том, что было бы, если бы в СССР было ЛГБТ-комьюнити.
— Как ты думаешь, консервативный поворот в плане отношения к ЛГБТ произошел в 2010-х? И есть ли надежда, что это изменится?
— По моим ощущениям, в 1990-е и начале 2000-х был более спокойный период. Многим людям было все равно [на ориентацию других людей].
Мне вообще ситуация равенства и взаимоуважения кажется идеальной. Когда никто никого не делит на группы, а все спокойно живут вместе — с определенной формой пофигизма. Звучит, конечно, как некоторая утопия, но я знаю, что такое возможно.
Затем стало все сложнее. В том числе из-за волны негатива в СМИ. Опять же появился закон о гей-пропаганде.
Это просто смешно. Как вообще можно кому-то навязать, быть или не быть геем? В раннем детстве я без всяких пропаганд и вообще какой-то информации понял, что отличаюсь от большинства мальчиков. И только позже где-то прочитал и узнал, что есть такие же люди, как я. Узнал, что я не один.
Тогда же нашлось определение, название тому, кто я такой. После этого мне стало на самом деле намного проще и спокойнее. Я — гей. Ну, что поделать, ок.
«Медуза»