«В России мы люди третьего сорта» «Вкусвилл» раскритиковали за рекламу с участием лесбийской пары. «Медуза» на одном примере рассказывает, как устроена жизнь таких семей в нашей стране
В конце июня сеть супермаркетов «Вкусвилл» опубликовала рекламу из серии «Рецепты семейного счастья» с участием лесбийской пары. Она спровоцировала множество гомофобных комментариев и угроз в адрес компании, после чего «Вкусвилл» объявил, что удаляет рекламу и считает ее «ошибкой, ставшей проявлением непрофессионализма отдельных сотрудников». Это снова вызвало негативную реакцию в соцсетях — сеть магазинов обвинили в трусости и лицемерии. Однако в этих обсуждениях почти не упоминается, с какими трудностями сталкиваются однополые пары в России на самом деле. «Медуза» поговорила об этом с Яной и Ярославой — девушки живут вместе почти девять лет, у них есть ребенок.
По соображениям безопасности и просьбе героинь «Медуза» не раскрывает город, в котором живут Яна и Ярослава, и возраст их ребенка.
Ярослава: Когда мы с Яной познакомились, родители уже знали о нашей ориентации. Мы сразу поставили их в известность, что встречаемся, — другим родственникам сказали немного позже.
У нас такая позиция: если кому-то не нравится наша семья, просто не надо с нами общаться. Но мы не участвуем в [гей-]парадах. Я считаю, что лучшая борьба за равные права — это быть в меру открытыми и своим примером показывать, что мы ничем не отличаемся.
Яна: Бывает, что люди задают нам вопросы, — обычно это происходит в располагающей обстановке. Люди видят, что у нас нестандартная семья и спрашивают: «А как это? А что это?»
Некоторые пары такие вопросы обижают, но это неплохо, что люди задают вопросы. Они слушают ответы и понимают, что кроме своего состава мы в целом не отличаемся от среднестатистических семей. Видно, что у людей начинается мыслительный процесс. Что для них это перестает быть странным. Все переходит в фазу: «Надо же, такая же обычная семья».
Ярослава: Легко ненавидеть неизвестную фигуру, абстрактного человека. А тех, кого ты знаешь, видел, общался, ненавидеть сложнее.
На улице [посторонние] к нам подходят редко. Обычно с нами ребенок, мы везде ходим втроем — с ребенком мы становимся менее «видимы». У людей есть стереотип, что если есть ребенок, то вряд ли [две девушки] это пара. Хотя в нашем дворе жители все понимают. Они нас знают.
А когда мы вдвоем, то легко считываемся. Бывает, что на улице слышим: «Ооо, лесбиянки».
Яна: Однажды нас очень долго обсуждали за спиной. В результате мы сами развернулись, и открытая агрессия была уже с нашей стороны.
Ярослава: Девушки шли за нами, очень громко нас обсуждали. Я повернулась и сказала: «Чеееее?» А они: «Не-не-не, ниче».
С ребенком же мы сканируем пространство на неадекватов, не ходим по ночам, поздно вечером, в странных районах. Просто если случится какой-то конфликт без ребенка, то ты можешь ответить активно. А с ребенком фильтруешь свою речь, реакцию и стараешься возможные конфликты обходить.
Яна: Если вдвоем, то мы под руки ходим.
Ярослава: А если с ребенком, то он посередине и держит нас за руки.
«Это должен быть именно наш ребенок без левых людей»
Ярослава: Перед тем, как начали встречаться, мы жили в разных городах. Долго общались в интернете. А в преддверии Нового года я захотела встретиться. У меня была возможность приехать в город, где живет Яна. Я приехала, и мы поняли, что все серьезно.
Яна: Сразу стали жить вместе — тяжело на расстоянии строить отношения. Сначала Ярослава ко мне приехала, мы прожили вместе неделю, а потом я переехала к ней, и мы уже восемь с половиной лет вместе. В принципе, девушки и женщины как будто склонны строить стабильную семью быстрее — может, больше тяга к этому.
Ярослава: Сразу обсудили основные вещи. Среди них была возможность, что у нас будет ребенок или даже парочка. Обе были «за». Единственное — долго думали, как все реализовать.
Яна: Решили, что это будет инсеминация в частной клинике. Мы выбрали такой вариант, чтобы какой-нибудь знакомый потом не смог повлиять на нас и качать свои права. Это должен быть именно наш ребенок без левых людей — поэтому мы выбрали анонимного донора. У ребенка две мамы и нет папы.
В клинике знали, что мы пара. Все спокойно относились.
Ярослава: На прием мы почти всегда ходили вместе — только один раз я пропустила из-за работы. Мы решили, что Яна будет рожать. Она прошла лечение, потом инсеминацию. У нас были партнерские роды, я присутствовала на всем процессе.
Яна: Мы решили, что буду рожать именно я, и из-за здоровья, и из-за финансовых показателей. Тогда фирма, в которой я работала, подошла к концу, а у Ярославы на работе в тот момент наоборот все пошло лучше.
Ярослава: По возрасту нам не принципиально, кто будет рожать первой. В перспективе, возможно, буду рожать и я. Но это очень отдаленная перспектива — немного нервирует обстановка в стране. Если бы она была более нормальной, мы бы думали об этом активнее.
Бывает, однополые семьи врут ребенку про крестную маму, про подругу мамы. Или говорят ему, что дома у него две мамы, а на улице просят не называть так. Это еще хуже, чем всевозможные минусы от того, что мы будем в меру открытыми. Это же взрыв мозга: дома у тебя две мамы, а на улице мама и тетя.
У нас сразу была позиция, что у сына будут две мамы. Вранье ни к чему хорошему никогда не приводит. Семья — это базовая вещь, и если внутри семьи врут, то что тогда является основой для ребенка? Что его защищает?
Яна: Тогда у ребенка закладывается мысль, что в семье есть что-то такое, чего надо стесняться. А это уже простор для манипуляций.
Ярослава: Мы с сыном периодически разговариваем, что есть разные семьи. Есть ведь не только семьи, где папа и мама. Есть семьи «мама и бабушка», бывает просто «бабушка и дедушка». Суть не в том, кто в семье, а в том, какие там отношения. Но мы знаем истории, когда люди выдумывают очень сложные схемы.
Яна: Например, наши знакомые планировали, что пока ребенок маленький, они его не будут водить на детские площадки — потому что там им надо пересекаться с другими родителями. А потом он подрастет, и они его отдадут в школу подальше от дома. Так, чтобы никто из одноклассников не увязался за ним на общественном транспорте и не знал, где живет ребенок.
Нашему ребенку мы сразу объяснили, что обращались в клинику. У нас для этого есть книжки на английском языке с картинками и рисунками, где две мамы. Они с ребенком возятся и отвечают ему на эти вопросы. Потом ребенок у нас спрашивал: «Как я родился?» и сам вспоминал: «А, ну да, вы же куда-то ходили».
Ярослава: Он еще такой хитренький: задаст вопрос и смотрит, что мы ответим. И хотя обычно он нас по-разному зовет — «мама Яся» и просто «мама» — бывает, специально говорит просто «мама». А потом такой «Я не тебе, а другой» и смотрит с хитрой моськой.
«Стараемся не высовываться»
Яна: Родителей мы поставили перед фактом, что у нас будет ребенок.
Ярослава: Сказали им после первого УЗИ. Мы обычно всегда так делаем. Они немного обалдели, конечно: «Когда вы успели?» Ну вот так. Переживают за нас.
Яна: Но внука любят.
Ярослава: У нас полный набор бабушек и дедушек. У меня одна бабушка — ЛГБТ-френдли. Ей 76 лет.
Когда мы с Яной только начали встречаться, знали об этом только родители. Они просили не говорить бабушкам и дедушкам. Все время повторяли: «Не говори, они старые. Зачем им знать?» А потом сами посчитали, что так надо. Я скамингаутилась по телефону, и бабушка очень здорово восприняла. Сказала: «Я ждала уже, когда ты расскажешь». Приезжала, нянчилась с ребенком. А вторая бабушка расстроилась. У нее один раз был выпад, что это не мой ребенок.
Яна: Она сказала: «Яна своего родила, теперь ты своего роди».
Ярослава: Я в таких случаях обычно перестаю звонить и общаться. Через какое-то время она сама позвонила. Дело в том, что мои бабушки общаются, и со стороны ЛГБТ-френдли бабушки все родственники такие же. Они стали напирать на ту, другую бабушку, она оказалась в меньшинстве и вроде признала нас.
Яна: С моей стороны родители тоже хорошо относятся сейчас. Папа нас воспринимает как семью, но по отношению к ребенку у него есть проблема. Он не понимает, как позиционировать нас троих. Для него непонятно: две мамы — это как? Вроде и понимает, что в нашем случае это именно так, но в его картине мира как будто этого не должно быть.
Ярослава: Но когда Яна только сделала каминг-аут, это было «война и немцы».
Яна: Я скамингаутилась, когда мне еще 16 лет не было. После этого продолжила жить с родителями и первые два года были напряженные отношения. Обманутые ожидания, давление. Были постоянные упреки, что я не такая, что это их расстраивает. Но с течением времени приняли, и сейчас все хорошо.
Ярослава: А я рассказала родителям, когда была студенткой. Это был не импульсивный шаг. Я жила в общежитии, скопила денег, чтобы хватило на полгода жизни — если родители все окончательно перекроют. Подложила соломку, так сказать. И рассказала. После этого мы две недели не созванивались, а потом все стало как обычно. Родители не выдержали и первые позвонили.
Мы обе не из мега-ЛГБТ-френдли семей, где все достали радужные флаги, помахали ими и сказали: «Мы вас любим». Родителям было сложно. Но у меня всегда была позиция «Не нравится — не общайся». Они это понимают. И сейчас смотрят, что у нас все нормально.
Яна: Еще в 2017 году мы хотели расписаться, но не успели тогда собрать документы. У нас маленький ребенок, все впритык, были проблемы с деньгами.
Ярослава: Хотели расписаться в Португалии. И каждый год думаем об этом, но пока нет подходящей возможности — уже из-за коронавируса.
Но мы обязательно распишемся. Для этого надо собрать из ЗАГСа справки, что ты не в браке, заверить их у нотариуса, все документы отправить в Португалию. Там все проверяют, назначают дату, и ты подъезжаешь. Выдают свидетельство с апостилем, но оно действительно только в тех странах, где разрешены браки и партнерство.
Мы бы хотели расписаться в России, но здесь мы люди третьего сорта. Я, например, себя так чувствую.
Яна: Просто все время приходится что-то придумывать, обходить как-то систему.
Ярослава: Есть постоянная тревожность, потому что ты считаешь себя лишним. Мы не считаемся полноценной семьей. С начала коронавируса мы сидим дома и почти никуда не выходим. Если вдруг Яна заболеет, то ребенок останется один. Мы даже не знаем, что делать в этом случае. Она официально прописана в документах, как мама ребенка, но меня там нет. Мы начитались ужасов, что тогда детей отправляют во временные места содержания. Поэтому просто засели дома. Как-то Яна с ребенком попали в больницу на три дня, так я там охраннику представлялась Яниной сестрой. Это неприятно.
Яна: Можно оформить доверенность на Ярославу, но это все равно не то. При этом у нас во дворе дети пьяниц в прямом смысле слова скачут в помойке, и это считается нормально.
Ярослава: А я для своего сына, при рождении которого присутствовала и которого ращу, официально никто.
Яна: Если станет совсем плохо, мы рассматривали возможность уехать из России. Периодически думаем об этом, понимаем, что к такому надо готовиться. Многие рассматривают отъезд как панацею. Но за границей тоже будет дискриминация — просто уже по признаку «понаехали».
Ярослава: Для нас есть точка невозврата. Например, если в России примут какой-то закон по отношению к детям в ЛГБТ-семьях, и он коснется нас. Тогда без вопросов: мы собираем все накопления и срочно уезжаем. Оставаться в России, потому что мы родились здесь, не будем.
Но пока все более-менее нормально и прямой угрозы нет, мы остаемся. Хотя есть разные паблики, например «Мужское государство», Поздняков и его товарищи, которые поднимают все это. Они нас лично не затрагивали, но они давят, и они безнаказанны.
И история со «Вкусвиллом», когда началась травля… То есть если показать данные, по которым можно тебя вычислить, сразу начинается травля. Эти создания, я не могу назвать их мужчинами, ненавидят женщин, феминисток, ЛГБТ+. И у нас чуть ли не поощряется на официальном уровне то, что они делают.
Яна: К счастью, пока русские законы против ЛГБТ+ напрямую нас не трогали. И прямой агрессии после появления закона о гей-пропаганде не было.
Ярослава: Но мы позакрывали все страницы, потому что косвенно это может нас коснуться. Стараемся не высовываться. Я вообще не люблю, когда надо куда-то идти, где больше двух людей. Мы с Яной все время вместе, у нас есть небольшой круг общения.
Мы хорошо общаемся друг с другом. У нас большая проблема — лечь спать. Мы можем чересчур долго друг с другом разговаривать. Я интроверт, и у меня нет желания общаться с людьми, но с Яной всегда с удовольствием разговариваю, и у нас никогда не иссякают темы для разговора.
«Нет критического мышления, но в целом народ не злой»
Яна: Ориентация — это не основная характеристика человека. Это как рост, цвет глаз, цвет волос. Глупо ненавидеть кого-то за то, что он рыжий, с разными глазами, за то, что он леворукий. Такие вещи — не основной показатель личности, это никак не влияет на характер. Любой человек любой ориентации будет отличаться от другого.
Ярослава: Поэтому, когда начинают судить человека по ориентации, мне это совсем не нравится.
Яна: В наш адрес говорят стереотипы. Например: «Кто у вас все-таки мужик?» Мы стараемся переубедить и объяснить, что такого быть не может.
Ярослава: Так у нас и нет мужика! Если бы нужен был, мы бы не были вместе!
Хотя до сих пор лесбиянкам в целом в России полегче жить, чем геям. У нас еще патриархальная страна, сильный тюремный подход: «полстраны сидело, полстраны сторожило».
Яна: От женщины вообще ожидают меньше. Меньше спроса. По тем же стереотипам женщине позволено больше. Она может быть более маскулинной или, наоборот, феминной. Это не осуждается так радикально, как мужчина, который не соответствует устоявшимся нормам маскулинности. Плюс до сих пор есть работающий против геев стереотип, что это они разнесли СПИД.
Ярослава: Это, конечно, плохо, но именно это влияет на то, что жить лесбийским парам легче. «Что с них взять! И ладно». К сожалению, от мужчин ждут больше. С геями много неприятных стереотипов, и люди стараются откреститься: «Мы не такие, всячески порицаем». Поэтому геям, как правило, больше достается.
Яна: В нашем же положении меня обижает только невозможность «видимости» [то есть открытости]. Все время думаешь, как себя вести.
Ярослава: А меня обижает, когда гадости пишут, что мы [ЛГБТ-люди] кого-то растлеваем, плохо влияем. Я не люблю немотивированную агрессию в адрес ЛГБТ+. Все так выставляется, как будто мы главная проблема в России. Нашли крайних, кто мешает нашей Священной Руси развиваться и быть первой — это феминистки, ЛГБТ+, НКО, активисты и прочие.
Яна: Когда кто-то намеренно пакостит по мотивам того, что ты принадлежишь ЛГБТ+ — это очень неприятно. И даже в суде невозможно на основании этой дискриминации защитить себя. Эта беззащитность, то, что надо смолчать, — хуже всего.
Мало кто думает, что наши семьи такие же, как обычные. С такими же эмоциями, отношениями и обязанностями. Люди видят исключительно сексуализированные объекты. Но бесят даже не стереотипы, а то, что за высказывания людей нельзя привлечь к ответственности. Бесит, что люди могут как угодно оскорблять ЛГБТ+, может возникнуть реальная угроза, и все это будет безнаказанно и будет прикрыто законом о гей-пропаганде.
Ярослава: Еще в 2005-2006 годах отношение к ЛГБТ-людям было намного лучше. Но тут такое дело, исторически обусловленное… Если проследить историю России и СНГ, то люди всегда находились под гнетом — кого бы то ни было. Долго было крепостное право, потом царь-батюшка. И нынешние правительство во главе с Путиным воспринимается подсознательно как царь.
У нас, к сожалению, у людей нет критического мышления и со своим мнением проблемы. Но в целом народ не злой.
Яна: Но очень легко внушаемый. Пока был нейтралитет, никто не заострял на теме ЛГБТ+ внимание. А когда им [власти] сказали, что нужно думать и что делать, у некоторых началось такое поведение.
Ярослава: И тут еще заигрывание с фактами. Если показывать [гей-]парады, то показывать только наряженных и накрашенных мужчин в юбках и на каблуках, но не показывать «обычных людей». Если указывать, то указывать на крайности и негативные примеры. Искать научно не доказанные факты и их везде выпячивать. Это, к сожалению, у нас работает.
Хотя пример «Вкусвилла» показывает, что сейчас люди у нас учатся потихоньку думать сами. Потому что было достаточно много поддержки. И чем более образованный человек, тем лучше он умеет критически мыслить и понимать.
Записала Александра Сивцова