«Ночной театр» и «Кентуки» — романы-притчи о человеческой природе В первом хирург помогает живым мертвецам, во втором игрушки следят за своими хозяевами

Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о двух романах, которые можно назвать притчами, — невероятные события каждого в конечном счете наводят читателя на мысли о человеческой природе. «Ночной театр» индийца Викрама Паралкара рассказывает о бедном хирурге, к которому однажды приходят уже убитые люди — и просят зашить их раны. «Кентуки» аргентинки Саманты Швеблин предлагает новую концепцию отношений: герои этого романа могут стать «жизнью» чьей-то игрушки и наблюдать за хозяином.

Викрам Паралкар. Ночной театр. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2021. Перевод Ю. Полещук

Вечером утомительного рабочего дня безымянный хирург в безымянной индийской деревушке уже готовится закрывать свою убогую безымянную клинику (по углам тараканы, инструменты старые, лекарств нет), когда внезапно на его пороге возникает странная троица: молодой мужчина, его жена на сносях и маленький вихрастый мальчик, их сын. Все трое страшно бледны и выглядят измученными, а когда женщина разматывает платок, хирург с ужасом видит, что на шее у нее зияют раны, явно несовместимые с жизнью. В ответ на немой вопрос хирурга пришедший мужчина (в дальнейшем автор будет именовать его учителем, поскольку раньше тот преподавал в школе) решается рассказать свою историю — и попросить о помощи. 

По дороге с ярмарки он, его беременная жена и маленький сын стали жертвами грабителей, которые отняли у них все ценности, а после убили. Проведя некоторое время в загробном мире, учитель сумел вымолить у одного из тамошних служителей право на второй шанс: он с семьей может на одну ночь вернуться на землю, и если за это время врач сумеет зашить и обработать их раны, то с наступлением рассвета кровь вновь потечет по их венам, легкие наполнятся воздухом и они смогут вернуться в мир живых. Если же врач откажется им помогать (или просто не справится с задачей), то с первым лучом солнца все трое умрут вторично — на этот раз окончательно. 

После непродолжительных колебаний хирург решается помочь пришельцам — и его клиника превращается в ночной анатомический театр. При неверном свете старенькой лампы хирург будет штопать мертвецов, проклинать нищету системы государственного здравоохранения, спешно решать проблемы с вымогающим взятку местным чиновником и с тревогой ждать восхода. Учитель поделится с хирургом новостями с того света (в его описании предстающего в виде кафкианского учреждения с четкой иерархией ангелов-бюрократов, но без намека на присутствие бога), хирург же в свою очередь расскажет учителю, за какие грехи сам оказался изгнан из рая большой городской больницы в чистилище деревенского медпункта. Страх и недоверие уступят место раздражению, пониманию, а затем и теплому сочувствию, покуда — ближе к рассвету — в истории мертвецов не всплывут дополнительные подробности, которые заставят хирурга по-новому взглянуть на события уходящей ночи.

Нашумевший дебютный роман Викрама Паралкара, уроженца Мумбаи, а ныне врача-онколога в одном из американских госпиталей, представляет собой затейливую этическую шараду с целым набором возможных ключей. Что изменится в душе хирурга-атеиста при известии, что загробный мир все же существует, — модифицирует это как-то его поведение или нет? Где пролегают границы сострадания и правомерно ли распространять обычные нравственные нормы на тех, кто сам им внеположен в силу того, что просто не принадлежит к нашему миру? Что можно поставить на карту ради спасения собственной семьи — и нужно ли сообщать тому, кто подвергается опасности по твоей вине, о возможных рисках?

Лишенные сколько-нибудь выраженной индивидуальности герои (неслучайно ни у кого из них нет имен — «хирург», «аптекарь», «учитель», «жена учителя», «муж аптекаря», «мальчик») не претендуют на читательскую любовь и сопереживание — они всего лишь элементы головоломки, которые читатель может перекладывать и пересобирать разными способами, добиваясь максимально гармоничного узора. Однако какими бы занимательными ни были размышления, которыми Паралкар развлекает своего читателя на протяжении бесконечно тянущейся романной ночи (а размышления эти и правда могут оказаться весьма занимательными), на самом деле в конце мы все же рассчитываем получить мастер-ключ к роману. Нам важно узнать, что же за чертовщина творится в деревенской клинике, оживут ли мертвецы с наступлением утра, лжет учитель о потусторонней жизни или нет, добра или зла желал героям загробный чиновник, давая им второй шанс, и не сошел ли, в конце концов, хирург с ума — словом, нам нужна какая-то надежная, осязаемая и ясная трактовка происходящего.

И вот это последнее читательское ожидание Паралкар удовлетворяет не вполне. Всю дорогу эффектно балансирующий на тонкой грани предельно заостренной медицинской достоверности и абстрактной метафоры, в финале «Ночной театр» закладывает уверенный вираж в сторону последней, оставляя читателя в глубоком недоумении. Вероятно, таким образом автор пытается избежать фрустрации, которой неизбежно чреват четкий ответ на любой из поставленных выше вопросов: любая определенность убивает, выхолащивает волшебство и тайну. Однако нельзя не признать, что выбранный Паралкаром путь мерцающей и многозначительной неопределенности выглядит не то чтобы сильно лучше.

Саманта Швеблин. Кентуки. М.: CORPUS, 2021. Перевод Н. А. Богомоловой 

Все бесконечное многообразие человеческих отношений можно при желании свести к двум большим типам: те, в которых мы сами выбираем себе партнера (таковы отношения дружеские и любовные), и те, в которых партнер достается нам без выбора и согласия (таким образом устроены кровные узы). А что, если к двум этим категориям добавить третью — ту, при которой мы сознательно присваиваем себе право получить партнера, которого не можем выбрать? Именно на этом допущении основывается новый роман молодой, но уже знаменитой аргентинки Саманты Швеблин (российский читатель знает ее по головокружительному хоррору «Дистанция спасения»).

Кентуки — дорогая и страшно популярная электронная игрушка в форме зверька с колесиками вместо лап, глазами-камерами и разъемом для зарядки в нижней части корпуса. Кентуки то замирает на месте, то колесит по дому, то молчит, то смешно попискивает. Кентуки может быть милым и общительным, а может — грубым, замкнутым и даже опасным. С ним можно наладить общение, начертив на полу алфавит и задавая вопросы, а можно относиться как к домашнему питомцу — симпатичному, но бессловесному. С кентуки возможна дружба и даже секс. Особенность же этой игрушки состоит в том, что на самом деле кентуки — не робот: оживляющая и наделяющая его индивидуальными чертами «душа» — это реальный живой человек, купивший себе возможность стать «жизнью» кентуки, наблюдать за хозяином посредством камер и обследовать его жилище, перемещаясь из комнаты в комнату при помощи колесиков. 

Самостоятельно решить, кто станет «жизнью» твоей игрушки, нельзя — так же, как нельзя выбрать, где и с кем будет жить кентуки, в которого ты «вселишься». Соединение происходит совершенно случайным образом, причем строго единожды: если по каким-то причинам связь прервется, устройство навсегда отключится, а аккаунт его «жизни» будет аннулирован. Иными словами, как уже было сказано выше, и тот, кто выбирает себе роль «хозяина» кентуки, и тот, кто предпочитает стать его «жизнью», по сути дела, добровольно соглашаются получить партнера, которого им определит судьба и которого они при всем желании не смогут сменить.

Отталкиваясь от этой возможности (не реализованной, но не сказать чтобы вовсе абсурдной), Швеблин выстраивает целый мир разного рода парных взаимодействий. У ее романа нет сквозного сюжета — в сущности, это просто нарезка разрозненных эпизодов, так или иначе фиксирующих взаимоотношения кентуки с их хозяевами. Некоторые эпизоды понемногу складываются в пунктирные истории, некоторые остаются вырванными из контекста фрагментами без конца и начала. 

Мальчик с жаркого Антигуа становится «жизнью» кентуки-дракона, обитающего в Норвегии. Им овладевает неодолимая жажда увидеть и потрогать снег — ради этого он убегает от хозяина и отправляется в одинокое гибельно опасное путешествие к леднику. Подруга молодого талантливого художника, приехавшего творить в арт-резиденцию, медленно сходит с ума от одиночества и безделья, вымещая свой душевный дискомфорт на ни в чем не повинном кентуки-вороне. Пожилая мексиканка становится «жизнью» кентуки-крольчихи, обитающей в квартире молодой немки, и постепенно под видом заботы начинает грубо вторгаться в жизнь своей «хозяйки». Хорватский парень, «вселившийся» в кентуки где-то на границе Бразилии и Венесуэлы, становится свидетелем преступления, которое не может предотвратить. 

Любовь, предательство, обман, шантаж, абьюз, иррациональная привязанность, доверие, жажда наживы — в миражном существовании кентуки находят отражение все те же паттерны, которые мы привыкли наблюдать в реальности. «Жизни» и «хозяева» используют, мучают, поддерживают, унижают и балуют друг друга ровно так, как это делают обычные люди. Однако наличие между партнерами значительной физической дистанции, а также невозможность в полной мере понять, что же за человек находится на противоположном конце воображаемого провода, парадоксальным образом раскрепощают обоих участников, позволяя привычным для них поведенческим схемам проявиться в максимально ярком, выпуклом едва ли не гротескном виде. Упакованные в пластиковую оболочку, надежно связанные технологическими конвенциями, люди в «Кентуки» внезапно открывают в собственных душах такие глубины, о которых, возможно, они сами предпочли бы не знать, и выкручивают все присущие им от природы свойства на абсолютный максимум.

Обманчиво безобидная идея в умелых руках Саманты Швеблин оборачивается мощнейшим катализатором человеческих страстей — и одновременно величественной метафорой, многое нам сообщающей о самой сути человеческой природы.