Верила и знала, что у культуры нет границ Ольга Свиблова — памяти Ирины Антоновой. Благодаря ей Москва увидела «Джоконду», а Пушкинский музей собрал уникальную коллекцию

Вечером 30 ноября умерла Ирина Антонова — президент Государственного музея изобразительных искусств (ГМИИ) имени Пушкина. Ей было 98 лет. В музее подтвердили, что причиной смерти стал коронавирус в сочетании с другими заболеваниями. Антонова начала работать в Пушкинском в 1945 году, с 1961-го по 2013-й была его директором, после чего ее место заняла Марина Лошак; Антонова стала президентом музея — этот пост учредили специально для нее. Именно при Антоновой Москва впервые увидела «Мону Лизу» Леонардо да Винчи — картину привезли в Пушкинский музей в 1974 году. Во время ее руководства в музее также прошли важнейшие выставки «Москва — Париж. 1900–1930» (1981), «Москва — Берлин. 1900–1950» (1996), «Сокровища Трои из раскопок Генриха Шлимана» (1996), «Пикассо» (2010) и другие. По просьбе «Медузы» искусствовед и директор московского «Мультимедиа Арт Музея» Ольга Свиблова вспоминает Ирину Антонову — и то, как она повлияла на советское и российское искусство.

Ольга Свиблова

куратор, искусствовед, директор «Мультимедиа Арт Музея»

В 1961 году, когда мне было семь лет, мама впервые привела меня в Пушкинский музей. Именно в этом году Ирина Александровна Антонова возглавила его. Пушкинский музей открыл мне мировое искусство и культуру, и это осталось на всю жизнь.

В Советском Союзе можно было просто приходить в Пушкинский и смотреть коллекции Щукина и Морозова. Коллекция Морозова досталась СССР после Революции легко, потому что наследников не осталось. А на коллекцию Щукина претендовала семья наследников, уехавших во Францию. Ирина Александровна своей твердостью в конце концов дошла до того, что коллекция была официально подарена музею. Благодаря ее обаянию внук Щукина подарил даже последние, раритетные рисунки, собравшиеся в семье.

Каждый из нас создается за счет прививок: книг, которые мы прочитали; картин, которые мы увидели; людей, которых мы встретили. Ирина Александровна говорила про себя: «Я была абсолютно советским ребенком». И это правда. Ее детство и юность — это сталинская эпоха. Ей, будучи ребенком, повезло несколько лет пробыть в Германии с отцом, она выучила иностранный язык и узнала культуру.

В 1945 году Ирина Антонова пришла в Пушкинский, вскоре началась кампания по борьбе с космополитизмом и холодная война. Ирина Александровна пришла туда с абсолютно обратной установкой в области культуры. Она верила и знала, что у культуры нет границ. Каждый день работы она приподнимала этот «железный занавес», который изолировал страну, потому что знала: нет ничего более страшного, чем изоляция, для культуры прежде всего. Она делала это как могла, внутри времени. Пройдя сталинскую эпоху, хрущевскую оттепель, брежневский застой, горбачевскую перестройку, почти 30 лет в «новой России», она ни разу не изменила своим изначальным принципам: культура бывает только мировая. Она не изменяла себе и умела мечтать.

Только когда я сама стала директором музея, я поняла, какой невероятной смелостью с ее стороны было обращение к министру культуры Фурцевой о том, чтобы «Джоконда» Леонардо да Винчи по пути из Японии во Францию погостила в Москве. Ирина Александровна в 1974 году прекрасно знала, как работает планирование гастролей Леонардо да Винчи. Это утверждается десятилетиями, годами. Но ей пришло в голову: «А вдруг?» Фурцева не очень понимала, что такое «Джоконда». Она спросила у Ирины Александровны: «Вы думаете, это будет интересно советскому народу» Ирина Александровна ответила очень уверенно. Очередь на легендарную «Джоконду» выстояла трижды. На то, чтобы посмотреть на «Джоконду», давалось несколько минут. Не было возможности ее разглядеть. Потом даже появилась знаменитая картина Ильи Кабакова «Запись на „Джоконду“».

У меня в детстве было два крупозных воспаления легких. Я получила их оба раза, когда выстаивала очереди в Пушкинский музей в мороз. Это тяжелое заболевание: высокая температура, ты в такой полудреме. Я ребенком лежала, а у меня перед глазами шли картины, которыми я засматривалась, когда была в Пушкинском: Пикассо, Моне…

Главное — коллекция

В 1972 году она показала [в Пушкинском музее] коллекцию частного коллекционера — американца Хаммера. Прекрасную коллекцию! Я была, я ее помню. Надо понимать, что в Советском Союзе коллекционирование было нелегальным или полулегальным — не как сейчас. У нас в стране легальный художественный рынок вообще появился начиная с середины 1980-х годов. Ирина Александровна уже в 1980-м приняла в коллекцию музея дары частных коллекционеров.

Антонова понимала, что быть директором музея — это не только делать выставки, которые приходят и уходят. Это, прежде всего, коллекция. Она растила эту коллекцию. В истории искусства остаются произведения художников, но и с какого-то момента начинают оставаться имена. Мы берем древнее искусство — там имен нет, но есть произведения. Директоров музеев никто не помнит. Надо быть очень наивным человеком, чтобы думать, что кто-то вспомнит, что делал вот тот-то директор музея. Нет. От директоров музеев остаются только коллекции, собранные под их руководством. Ирина Александровна значительно расширила коллекцию Пушкинского музея. Это было очень важно.

Мечту превратить в реальность

В 2012 году проводился столетний юбилей Пушкинского музея. 50 лет из этих ста музеем руководила Ирина Александровна Антонова. Тогда на юбилей в Москву приехали директора крупнейших музеев мира. Вы должны отдавать себе отчет: они приехали не просто в Пушкинский [музей]. Коллекции многих этих музеев — Британской галереи Тейт, Музея Виктории и Альберта — гораздо богаче, чем в Пушкинском. Они приехали к Ирине Александровне! В этом была ее заслуга. Она была жестким переговорщиком, это знали все, но она всегда очень четко знала, чего она хочет, и знала, как мечту превратить в реальность — огромным трудом, удивительным обаянием, даром культурной дипломатии, даром строить человеческие отношения.

Надо понимать, что сегодня во всех музеях мира проводят музыкальные вечера, музыкальные фестивали. Все началось с «декабрьских вечеров», которые Антонова начала проводить в 1982 году. Она уговорила великого Святослава Рихтера начать в музее этот фестиваль. Рихтер согласился, потому что ему нравилось, как Ирина Александровна слушает музыку. Общаясь с ней, он говорил с человеком, равным по культурному измерению. Этот фестиваль живет до сих пор. Ирина Александровна определяла вкус этого музея больше 50 лет.

Многие-многие десятилетия [среди деятелей искусства] задавался вопрос: откуда Ирина Александровна черпает эту невероятную силу и энергию? Любой человек, которому посчастливилось так или иначе оказаться рядом с ней, чувствовал эту силу и излучение этой ее энергии. Знали, что это талант, который был дан ей при рождении. Было очевидно, что в колыбель ей положили талант чувствовать, любить и понимать искусство. Как мы знаем из Библии, талант можно закопать, сохранить или приумножить. Ирина Александровна этот свой талант, говорить с искусством, на протяжении всей своей жизни приумножала — огромным трудом, знаниями, которые она имела и каждую минуту получала. Искусство транслирует эту энергию тем, кто умеет вести с ним диалог. Она умела заряжаться уникальной энергией от искусства.

Я встретилась с Ириной Александровной 25 лет назад. Тогда я задумала первую московскую фотобиеннале. Я сказала: «Ирина Александровна, не хотите ли вы — у нас же не было еще своих залов, — чтобы я привезла на эту выставку [фотографа] Анри Картье-Брессона» Ирина Александровна мгновенно согласилась, хотя в больших музеях в то время вообще — и в России тем более — было не принято выставлять фотографию. Мы сделали с ней выставку Анри Картье-Брессона, а на следующий год — выставку Уильяма Кляйна. У нее было невероятное чутье на то, что станет актуальным в будущем. Она выставляла современное искусство. Это был подвиг.

Ей было интересно

Последний раз она была у нас в [Мультимедиа Арт] музее пять лет лет назад. Мы праздновали юбилей замечательного современного художника Гриши Брускина. Ирина Александровна пришла уставшая, потому что было поздно. Она целый день отработала, ей было 93 года. Она пришла и радостно поздравила художника, которого выставляла. Она пытливо смотрела, что же происходит. Ей было интересно. Она была на праздновании до конца.

Совсем недавно, буквально два года назад, в Париже я последняя выходила из Лувра, уже практически никого не было. Там проходила выставка современного искусства. Вижу знакомый силуэт. Я быстро спустилась по лесенке и вижу Ирину Александровну. Говорю: «Ирина Александровна, что вы делаете здесь?» Она в ответ: «Как что? Такая интересная выставка». Мы ушли вместе. Ирина Александровна Лувр знала не хуже директоров Лувра. Но она пришла, потому что там была выставка современного искусства, и ей было интересно. Понимаете? Ей было за 90! Многие люди, которые приезжают в Париж, один раз в Лувр забегут, да и все. А вот так, чтобы возвращаться, чтобы смотреть, а что же происходит, — это единицы. В последнее время я встречала Ирину Александровну в драматических театрах, на балете, опере. Она ходила, она не могла жить без искусства. Она им дышала.

Ирина Александровна казалась очень строгой и неприступной. В ней никогда не было никакого панибратства, ни с кем. Она была человеком, который нес в себе и собой такое достоинство! Она несла не себя лично, а культуру, которую она представляла. Я научилась у нее носить туфли на каблуках. У Ирины Александровны всегда была удивительная осанка. Она всегда была на каблуках, до последнего, и никогда не сутулилась, у нее всегда была высоко поднята голова. Со стороны казалось, что ей было легко, несмотря на то, что возраст все-таки давал о себе знать. Вот с этой высоко поднятой головой она и ушла из мира.

Иногда мы перезванивались: иногда звонила она, иногда я. Она мне очень много дала для того, чтобы ценить искусство. Дала почувствовать, что можно любить себя в искусстве, а можно любить искусство больше, чем себя. Ирина Александровна, притом что она бессменный директор — а это сложно, быть на таком посту 50 лет, — больше всего любила жизнь и понимала, за что она платит, потому что жизнь в общем и целом совсем не самое веселое приключение. Это плата за то, чтобы мечты воплощать в реальность. Она придумывала выставки, радовалась, выставляла их.

Когда воплотилась в реальность ее давнишняя мечта, чтобы коллекция Щукина собралась в Москве — воссоединенная из Питера и Москвы, — она сказала прекрасную речь, удивительную. Это была речь человека с абсолютно ясным сознанием, уникальной памятью, уникальным знанием. Это человек страсти, потому что так говорить об искусстве мог только тот, кто страстно его любил. Это была последняя публичная речь, которую я слышала от Ирины Александровны. И такой я ее запомнила.