Откуда берется зависть? От нее вообще есть польза — или один только вред? Мы задали вопросы об одном из самых ярких чувств психологу и философу

Завидовать — неприятно, но не завидовать, кажется, невозможно. Надо ли вообще бороться с завистью и может ли она быть полезной? Вместе с компанией HP мы задали эти и другие вопросы клиническому психологу Григорию Мисютину и философу Олегу Аронсону, а они рассказали, что думают об одном из самых сильных чувств (спойлер: их взгляды разошлись). 

Зависть нужна, чтобы научиться себя понимать

Григорий Мисютин, клинический психолог

Есть миф, что есть хорошие эмоции и плохие. Глобально это не так: оружие — не зло само по себе; все зависит от того, как его использовать. Зависть — это наша ответная реакция на предъявляемые стимулы, и она так же естественна, как зевота. При этом, конечно, мы испытываем зависть по-разному, и важно не стать ее заложниками. Многое зависит от нашего эмоционального интеллекта — способности понимать, что происходит с нами и с людьми вокруг, насколько мы можем регулировать происходящее и как относимся к появлению эмоции. Мы знаем: для того чтобы научиться подтягиваться, нам нужно накачать мышцы. Так и здесь: чтобы справляться с эмоциями, нужно разобраться в том, что я испытываю, как это во мне проявляется и как я реагирую. Например, человек в гневе может использовать принцип «бей, беги, замри» и постараться атаковать, а может сэкономить силы и просто побыть некоторое время в печали.   

Завидовать люди могут по разным причинам. Обычно при этом выполняется одно из трех условий. Во-первых, мы можем столкнуться с человеком, у которого есть то, что нам недоступно — например, социальное признание или материальное благосостояние. Когда у нас этого нет, мы чувствуем себя уязвимыми, и эта уязвимость вызывает эмоциональный дискомфорт. И здесь есть ловушка: можно почувствовать уязвимость и бросить все силы на то, чтобы добиться желаемого. А можно просто задать себе вопрос: почему мне это нужно? Нам ведь нужно не все, чего мы хотим. Придя на рынок, мы можем накупить килограммы фруктов, а потом понять, что физически не можем столько съесть — хотя все они кажутся привлекательными.

Во-вторых, зависть может быть не привязана к конкретным людям. Нас может расстраивать сам факт отсутствия чего-либо — например, научной степени или машины определенного автоконцерна. В этом случае каждый раз, когда я буду об этом вспоминать, я буду понимать, что у меня этого нет.

И в-третьих, зависть может быть болезненным стремлением к чему-либо. В этом случае отсутствие чего-либо становится навязчивой идеей и заполняет все сознание. Помните Смеагола из «Властелина колец» с «моей прелестью»? Такая страсть связана не с объектом вожделения, а с тем, что я чувствую нестерпимую боль, пока моя жизнь не будет соответствовать внутренним стандартам. Это желание почувствовать себя защищенным и, как следствие, стремление к превосходству. 

В любом из этих случаев зависть может стать импульсом для более внимательного исследования собственных ценностей и потребностей. Во-первых, неплохо бы разобраться, чего я на самом деле хочу. А во-вторых, продумать запасные пути. У нас есть ценностные ориентиры, к которым приводят разные пути. Чтобы почувствовать себя в безопасности, не обязательно садиться за руль машины за 5 миллионов долларов: этого ощущения можно добиться и другими способами.

Когда мы захвачены какой-то идеей, это прекрасно, но в то же время одержимость делает нас уязвимыми — мы можем упустить сигналы об истощении. Если вы настроились чего-то добиться в определенный срок и бросили на это все силы, а потом, скажем, заболели и цель стала временно недостижимой — это станет для вас большим разочарованием. Наличие одной-единственной цели — всегда довольно хрупкая конструкция: слишком велик риск почувствовать себя опустошенным. 

В то же время есть идея антихрупкости, и она занятно описана в книге Нассима Талеба: он говорит о том, что важно развивать гибкость — она позволяет нам быть свободными от детерминированности эмоциональных импульсов. Гнев может побудить нас резко ответить обидчику, но это не значит, что мы должны поддаться порыву и сотворить что-то, что приведет к неблагоприятным последствиям. Гораздо более конструктивным ответом может стать любопытство. И этот же принцип работает с завистью. Ощутив ее, стоит задать себе вопросы. Что я сейчас испытываю? Почему мне это важно? Чего именно я хочу? Так мы можем лучше узнать собственные ориентиры и потребности. Главное — не стать заложником собственной мечты.

Ориентиры и потребности могут меняться в зависимости от обстоятельств, но исполнять свои мечты и достигать поставленных целей в работе, учебе и увлечениях позволяет современная цифровая техника. Супермобильный ноутбук HP ENVY 13 сделает цели достижимыми, и его название говорит само за себя. Топовые характеристики заставят окружающих завидовать владельцу гаджета. Ноутбук работает до 20 часов от аккумулятора (а значит, во время путешествий не придется искать розетку). Дисплей 13,3 дюйма, плюс есть LED-подсветка — она отвечает за яркость и цветопередачу. Ноутбук выпускается в нескольких модификациях для разных задач — от Full HD до Quad HD. 

Зависть непродуктивна, рефлексивна и эгоистична

Олег Аронсон, философ

Многим кажется, что зависть — необходимая составляющая человеческой культуры. Но я так не считаю. Например, когда мы утверждаем, что Каин убил Авеля из зависти, мы, несомненно, переносим наши современные представления о достаточно хорошо известном нам чувстве на доисторическое время, в котором эта ситуация должна интерпретироваться совершенно иначе.

Возможно, стоит обратить внимание на антропологические исследования архаических культур, где были специальные ритуалы для сглаживания противоречий, возникающих между родными братьями (и сестрами тоже). Является ли соперничество между ними завистью? Не уверен. Скорее я склонен думать, что зависть — феномен, связанный с появлением собственности и экономики обмена, для развития которой было важно подавить внутривидовую агрессию. В зависти мы обнаруживаем след, ведущий нас к архаическим и хтоническим силам, в которых жизнь проявляет себя в виде мести и предельной жестокости. Именно эти забытые культурой силы и притягивают. Подобно тому как из ритуала жертвоприношения рождается театр, так и месть, гуманизируясь, превращается в зависть. И здесь важно не столько пытаться представить мировую культуру без зависти (это важная, но не универсальная ее составляющая), сколько научиться различать зависть и соперничество, зависть и ревность, наконец, зависть и ресентимент (от фр. ressentiment — бессильное злопамятство, вытесненный момент собственной ущербности), который, как полагал Ницше, лежит в основании всех нынешних ценностей.

Я лично не вижу в зависти потенциала для развития культуры. Мне кажется, что нет никакой «белой зависти», а это всего лишь способ отождествить ее с античным духом агона (соревнования). Зависть отделена от действия жизненных сил. Она рефлексивна и эгоистична. В ней даже можно усмотреть своеобразную изнанку картезианского cogito. То, что у Декарта описывается как универсальное сомнение, благодаря которому мы впадаем в своеобразное смирение перед богом, с одной стороны, становится источником разума и критического мышления, но с другой — эта же структура описывает пассивную зависть, постоянно переживающую собственную ущербность. Другими словами, мир зависти накрепко связан с европейской рациональностью, с культурой созерцания и рефлексии. И это, кстати, очень наглядно представил Пушкин в «Моцарте и Сальери». Для Сальери убийство Моцарта — рациональный поступок, благо для мира, которому нужны труженики, а гении (агенты жизни) только мешают. В этом смысле и саму зависть можно определить как постоянно восполняемую негативным переживанием нехватку действия жизни в мире труда. Но все же пушкинский Сальери действует, а потому выходит за рамки зависти.

Мир искусства в гораздо большей степени зависим от тщеславия, чем другие сферы деятельности. И хотя сегодня искусство радикально изменилось, а тщеславием заполнены скорее массмедиа и политика, по-прежнему все, что нужно художнику, — это похвала и даже примитивная лесть. Конечно, это нужно и обычному человеку, но все же не в таком объеме. 

Зависть непродуктивна, но в творчестве есть дух соперничества. Ближе всего к проявлению творческой зависти для меня фильмы Андрея Тарковского. Он делает «Андрея Рублева», чтобы справиться со своим восхищением «Иваном Грозным» Эйзенштейна (а зависть — это всегда подавляемое скрытое восхищение). «Солярис» — его ответ «Космической одиссее» Кубрика, «Жертвоприношение» — Бергману. Рискну предположить, что все его фильмы — состязания.

Еще я бы обратил внимание на различие между завистью и ревностью. Многие отмечали, что оба эти чувства возможны лишь в ситуации близости. Для зависти — родственной, профессиональной, социальной, а для ревности эта близость становится интимной. В принципе, зависть раба к господину или представителя низшего сословия к представителю высшего почти невозможна. Наш сегодняшний мир, стремящийся к равенству, конечно, провоцирует зависть к чужому успеху, который чаще всего представлен как богатство нуворишей. Эта зависть пассивна. Она культивирует чувство несправедливости, но при этом уже лишена мстительности. Мир искусства — заповедник зависти. Он весь наполнен фальшью ресентимента. В ревности же есть определенная честность аффекта. Она связана со сферой желания и эротизма. В европейской культуре ревность и зависть почти отождествились, ревность стала восприниматься как эффект любви. Пруст в «Пленнице» показывает, насколько все иначе. Ревность у него — аффект, благодаря которому мы продолжаем любить, а не собственническое чувство, как у Толстого в «Крейцеровой сонате». 

Зависть не существовала испокон веков. Современные антропологические исследования американских индейцев (хопи, навахо), а также описания обществ инков и ацтеков показывают, что в этих культурах практически не было того негативного отношения к благу соплеменника, которое мы называем словом «зависть». Вообще, в обществах, не ориентированных на собственность и на принципы политической власти, понимаемой как господство, место зависти найти очень трудно. Там, где общность превалирует над индивидом, там чувство зависти оказывается ослабленным и неуместным.

Европейскую культуру сложно представить без стремления к рациональности и созерцанию, но воплощать идеи современным художникам помогают технологии. Ноутбук-трансформер HP ENVY 360 позволяет творить в любое время и в любом месте. Он может работать как ноутбук, планшет и даже стенд. В отличие от зависти, которую называют лишенным продуктивности чувством, HP ENVY 360 — один из наиболее результативных гаджетов от HP. Современные процессоры и графические модули рассчитаны на то, чтобы пользователь мог воплотить любые замыслы и реализовать вызывающие восхищение проекты. А длительное время автономной работы от аккумулятора позволяет работать, не отвлекаясь на подзарядку.