«Даже за толщей брони стрелки радиометров начинали метаться» Фрагмент книги «Чернобыль. История катастрофы» — о малоизвестных эпизодах ликвидации аварии на атомной станции

В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла книга британского журналиста Адама Хиггинботама «Чернобыль. История катастрофы» (переводчик Андрей Бугайский). Хиггинботам подробно — в некоторых случаях, буквально по минутам — рассказывает об аварии на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года и ее последствиях. Автор изучал материалы более десяти лет: в книге использованы записи интервью, рассекреченные архивные документы, воспоминания участников событий. Книга в 2019 году стала лучшей по версии газеты The New York Times и журнала Time. С разрешения издательства «Медуза» публикует фрагмент, в котором ликвидаторы борются с последствиями катастрофы в Припяти.

Оставленные бегущим населением внутри 30‑километровой зоны собаки и кошки стали сами по себе представлять опасность для здоровья — советское Министерство сельского хозяйства опасалось вспышек бешенства и чумы. Встреча с оголодавшими и отчаявшимися брошенными животными с безнадежно облученным мехом сейчас была небезопасна для людей.

Украинское Министерство внутренних дел обратилось за помощью к республиканскому Обществу охотников и рыболовов, призвав 20 групп местных жителей распределить между собой загрязненную территорию и начать ликвидацию всех брошенных животных, каких они встретят. Каждая группа должна состоять из 10–12 охотников, сопровождаемых двумя санитарными инспекторами, милиционером и самосвалом с водителем. Четыре механических экскаватора должны были рыть ямы для захоронения мертвых животных. Теперь тишину полесских равнин нарушали выстрелы: добровольцы-охотники преследовали своих жертв в зоне отчуждения.

Со временем трудолюбивые украинские охотники сумели бы избавиться от 20 000 сельскохозяйственных и домашних животных, обитающих внутри 30‑километровой зоны, но убить их всех оказалось непосильной задачей. Некоторые собаки сумели выбраться за периметр и были подобраны и прикормлены ликвидаторами, жившими в лагерях. Солдаты могли беспечно относиться к тому, что животные распространяли радиацию, но при этом давали им новые клички, подходящие к изменившейся среде: Доза, Рентген, Гамма или Дозиметр.

Военные химики генерала Пикалова летом 1986 года стали участниками масштабного и беспрецедентного эксперимента. До сих пор советские ядерщики представляли себе аварию на АЭС как короткий выброс радиации из поврежденного реактора — он не мог быть продолжительным и должен был прекратиться до начала работ по дезактивации. Дома и здания в 30‑километровой зоне все были загрязнены радиацией различным образом — в зависимости от расстояния до ЧАЭС и атмосферных условий на тот момент, когда до них дошел шлейф. Никакой методологии очистки, которой можно было бы следовать, не было. Экспертов по радиации вызвали из Челябинска-40, опыт работы по очистке местности от радиации после аварии на «Маяке» делал их уникальными специалистами. Но даже они не сталкивались ни с чем подобным.

Поначалу химвойска пытались просто отмыть все начисто. Используя водяные пушки и пожарные шланги, они поливали животноводческие фермы и дома водой и дезактивационным раствором СФ-2У. Но, когда раствор впитывался в землю, выпадения концентрировались и радиоактивное загрязнение почвы возле зданий возрастало более чем вдвое, так что верхний слой приходилось снимать бульдозерами. Некоторые материалы отмывались труднее, например выложенные плиткой стены, а железобетон оставался таким же загрязненным, как и до помывки, приходилось оттирать его щетками, чтобы удалить хотя бы некоторые радионуклиды. Во дворах и садах верхний слой земли снимали и собирали в кучи — их засыпали слоем глины и засевали травой. Наиболее загрязненную почву вывозили и захоранивали в выкопанных ямах. Многие поселения дезактивировали дважды или трижды, дома, которые с трудом поддавались дезактивации, сносили. Со временем целые деревни оказались снесены бульдозерами и погребены, о них напоминают только треугольные металлические знаки с трилистником — символом радиационной опасности.

Военные химики делали все, что могли, чтобы удалить радионуклиды со зданий и почвы: солдаты готовили на полевых кухнях раствор поливинилового спирта — им обрабатывали стены, высыхая, он захватывал загрязнения и превращался в пленку, которую можно было содрать со стен. Обочины дорог заливали битумом, чтобы к нему прилипла пыль, и — километр за километром — укладывали новый асфальт там, где покрытие шоссе не удавалось отчистить. На вертолетах Ми-8 устанавливали большие бочки с клеем и распыляли его, чтобы захватить радиоактивные частицы на земле. Специалисты Научно-исследовательского и конструкторского института монтажной технологии Минсредмаша (НИКИМТ) искали на всех предприятиях Союза любые средства, связывающие пыль, — лишь бы они были дешевы и доступны в больших количествах. На протяжении лета все, от клея ПВА до барды — пульпы из свеклы и отходов деревообработки, — вагонами доставляли на периметр зоны и распыляли с вертолетов, как густой, темный дождь.

Радиация угрожала рекам, озерам и водохранилищам Украины, и советские инженеры и гидрологи демонстрировали предельную изобретательность. Вызванные в зону из Москвы и Киева, они с первых дней после взрыва боролись с тем, чтобы выпадения не попали в Припять, чтобы они не просочились в грунтовые воды, чтобы загрязнения, уже попавшие в реку, течение не унесло к Киеву и огромному водохранилищу, снабжавшему город питьевой водой. Бригады военных и строителей союзного Министерства мелиорации и водного хозяйства построили 131 новую дамбу, выкопали 177 дренажных колодцев и начали работы по созданию подземной стены из глины — длиной 5 км, толщиной до 1 м и глубиной 30 м. Стена должна была препятствовать попаданию загрязненной воды в реку.

Ближе к Припяти роль санитарной зоны между городом и атомной станцией играл сосновый лес. Именно по нему протянулся шлейф тяжелых выпадений, извергавшихся из реактора в первые несколько дней после взрыва. Сорок квадратных километров леса были густо осыпаны бета-излучающими радио­нуклидами и получили большие дозы радиации — в некоторых местах до 10 000 рад: растительность на этих участках погибла почти немедленно. Через десять дней сосны, стоявшие вдоль главной дороги между Припятью и станцией, сменили цвет: хвоя из темно-зеленой становилась медно-рыжей. Но солдатам и ученым, которые на скорости проскакивали по этой дороге, не нужно было выглядывать в смотровые щели бронемашин, чтобы узнать, что они въехали в Рыжий лес; даже за толщей брони и пуленепробиваемого стекла стрелки радиометров начинали метаться, показывая чрезвычайные уровни загрязнения. Лес представлял такую угрозу, что вскоре сосны срубили и захоронили в бетонных могильниках.

Колхозные поля глубоко вспахивали, переворачивая верхний слой земли и перемещая радионуклиды глубже в почву. Ученые привезли около 200 видов растений, пытаясь установить, какие из них лучше поглощают радиацию. Поля засыпали известняком и другими видами кальция в порошке, чтобы химически связать стронций-90 в почве и предотвратить его продвижение по пищевой цепочке. Специалисты давали оптимистический прогноз, что сельское хозяйство в зоне можно будет возобновить через год.

Но там, где листья на деревьях и земля под ногами были источниками ионизиру­ющего излучения, очистка превращалась в сизифов труд. Самый слабый летний ветерок вновь поднимал в воздух пыль с альфа- и бета-частицами, каждый дождь вымывал радиацию из облаков, и долгоживущие изотопы попадали в пруды и ручьи, а с приходом осени землю укрыли радиоактивные листья. Припятские топи — одно из крупнейших болот в Европе, — как исполинская губка впитали стронций и цезий, а площади сельскохозяйственных земель оказались слишком велики, чтобы их отскребли даже дивизионы землеройной техники. Полной дезактивации подверглись лишь 10 кв. км зоны. Для ее очистки пришлось бы снять и захоронить 600 млн т верхнего слоя почвы. Даже для СССР, с его казавшимися беспредельными людскими ресурсами, это была непосильная задача.

К началу июня 30‑километровая зона выглядела как поле битвы с радиоактивностью. Следы боевых действий — брошенные автомобили, поврежденное оборудование, идущие зигзагами траншеи и большие отвалы земли — окружали Чернобыльскую станцию. Но пока дозиметристы в защитных костюмах бродили по окрестностям, а в небе над ними проносились вертолеты, изгнанные жители Припяти пытались вернуться в свои дома. Власти столкнулись с проблемой мародерства, и у каждого человека находилось что‑нибудь, что требовалось срочно забрать из дома. Одни оставили документы, другие — крупные суммы денег, кому‑то просто понадобились повседневные вещи. Только в один день 6 июня сотрудники МВД Украины остановили и завернули назад 26 бывших жителей Припяти, пытавшихся пройти через блокпосты или пересечь периметр запретной зоны.

Наконец, 3 июня председатель правительственной комиссии распорядился прекратить попытки сделать Припять снова обитаемой. Распоряжение вступило в силу немедленно. Для горисполкома Припяти нашли временное помещение на Советской улице в городе Чернобыле. Там несколько дней спустя сотрудник КГБ отыскал Марию Проценко. За плечами у него была служба в Афганистане, и — в отличие от многих своих коллег — он удивил ее вежливостью и теплым отношением. Он сказал Марии, что ему нужна помощь в создании новой карты Припяти. Кроме того, город будут обносить забором, и здесь тоже требуется ее совет. Развернув свою карту масштаба 1:2000, Проценко набросала очередную копию, и вместе они стали определять, где пройдет граница ограждения города: включая основные здания, но исключая кладбище, избегая мест, где земляные работы могли повредить трубы и электрические кабели, важные для городской инфраструктуры. Мария задавала вопросы: как солдаты будут рыть ямы и забивать столбы, какое оборудование использовать. Себе она говорила, что они просто защищают город от воров и мародеров.

Десятого июня в Припять прибыли инженерные подразделения 25‑й мотострелковой дивизии — с бухтами колючей проволоки, деревянными столбами и тракторами, оборудованными огромными бурами. Поскольку работать приходилось в зоне высокой радиации, они действовали с поразительной скоростью, и через 72 часа задача была выполнена: любимый атомград Проценко оказался за двухметровым забором, состоящим из 20 нитей колючей проволоки. Вооруженная охрана патрулировала 9,6 км его периметра. Вскоре внутри периметра установили централизованную электронную сигнальную сис­тему, созданную Специальным техническим управлением и приборостроителями Минсредмаша, чтобы не допускать проникновения нарушителей в город.

По границе 30‑километровой зоны военные строители через болота, леса и реки Украины и Белоруссии проложили просеку шириной от 10 до 20 м. Они построили мосты и закопали дренажные трубы. По полям несжатой пшеницы бегали дикие собаки, пока люди вбивали в землю 70 000 столбов и натягивали между ними 4 млн м колючей проволоки. В некоторых местах уровень радиации был настолько высок, что зону расширили, ее периметр изменяли, чтобы захватить новые «горячие» участки загрязнения. К 24 июня 195‑километровый забор с сигнализацией оградил всю зону отчуждения. Город Припять и Чернобыльская АЭС оказались в центре огромной незаселенной зоны площадью 2600 кв. км, патрулируемой частями Внутренних войск. Доступ сюда разрешался только по пропускам.

Все же Мария Проценко продолжала твердо верить позиции партийного руководства: эвакуация была временной мерой. Однажды — может быть, и не скоро, а когда‑нибудь в будущем — пятно радиации с города ототрут, и ей и ее семье разрешат вернуться в их дом на берегу реки.