Почему в России судят так много людей за преступления, связанные с наркотиками? «Медуза» спросила у социолога Кирилла Титаева

11 июня было прекращено уголовное дело специального корреспондента «Медузы» Ивана Голунова. Ранее его отправили под домашний арест и обвинили в покушении на сбыт наркотиков в крупном размере (наказание — от 10 до 20 лет лишения свободы). Иван Голунов настаивает на том, что наркотики ему подбросили полицейские. При этом в России за наркопреступления ежегодно судят около 100 тысяч человек, многие из них заявляют, что дела сфабрикованы. «Медуза» поговорила о проблемах в российском законодательстве, регулирующем наркопреступления, с социологом Кириллом Титаевым из Института проблем правоприменения Европейского университета в Петербурге.

— По следам дела Ивана Голунова много обсуждают проблемы в российском законодательстве, связанном с наркопреступлениями. С вашей точки зрения, какие конкретные проблемы — самые главные?

— На мой взгляд в России фундаментальные проблемы в этой области скорее не законодательные, а правоприменительные. Первая фундаментальная проблема с тем, что весом наркотического вещества считается вес всей смеси, а не только действующего вещества. То есть, если человека задержали с сильно разбавленным наркотиком, он будет отвечать так же, как человек с аналогичным весом чистого действующего вещества. Такой подход делает составы преступления гораздо более тяжкими, чем они могли бы быть. Наши правоохранительные органы часто ссылаются, что это мировая практика, но на самом деле в части европейских стран наказание выносится именно по количеству действующего вещества.

Вторая большая проблема — в России криминализован более-менее весь сбыт. То есть у нас нет отдельной истории для случаев, когда речь идет не о профессиональных наркоторговцах, а о простом обмене между потребителями. Если смотреть на общую структуру преступлений, такие случаи составляют существенную часть. Но, как показывает мировой опыт, бороться с наркопотреблением — бесперспективная вещь. Эффективна только борьба с производством и распространением.

Третья фундаментальная проблема — у нас не очень хорошо разделены наркотики с точки зрения их потенциальной социальной опасности. Сейчас мировая наука точно знает, что не все наркотики одинаково опасны. И в этом смысле мы идем по самой жесткой планке — относительно безопасные наркотики, создающие низкие риски, криминализованы в той же мере, что и другие наркотические вещества. Решение этой проблемы могло бы сохранить силы правоохранительных органов на борьбу с наиболее опасными наркотиками.

Если говорить о государственной наркополитике, то это три наиболее важные фундаментальные вещи.

— То есть с вашей точки зрения законодательство у нас не самое плохое, а главная проблема в его применении?

— Можно сказать и так.

— Но есть мнение, что в уголовном кодексе прописаны слишком большие сроки за наркопреступления. Как вы оцениваете эту часть законодательства?

— Это сложная история. По мировой практике сбыт наказывается достаточно сурово. Но есть важная проблема, что у нас очень слабо этот сбыт разделен. То есть человек, который продал двухнедельную дозу, будет наказан примерно так же, как тот, кто продал несколько килограмм.

— Достаточно часто человеку вменяют покушение на сбыт, когда задерживают с весом, хотя бы немного превышающим одну дозу.

— Это не совсем так. Такая практика есть, но в большинстве случаев эта история начинается при весе, который классифицируется как крупный размер (при крупном размере наказание ужесточается; вес, который считается крупным размером, отличается в зависимости от вещества, изъятого у задержанного — прим. «Медузы»).

— Судя по статистике, у нас удивительно много людей задерживают с весом, с которого начинается крупный размер.

— Да, задерживают гораздо чаще, чем с чуть меньшим весом. Мы не можем точно говорить о фальсификациях, но, наверно, прокуроры должны особенно тщательно проверять именно такие случаи.

— А что в целом создает стимулы для фальсификации таких дел?

— Обычная система отчетности, когда у конкретного подразделения есть план по выявлению преступлений. Но еще более важный вопрос — очень низкий стандарт доказывания преступлений. Грубо говоря, пакет доказательств, который предъявлялся по делу Ивана Голунова, а именно показания понятых и оперов против его показаний — это довольно стандартная ситуация. Если бы это был менее известный и социально защищенный человек, то с некоторой вероятностью в дело добавилось бы полученное под давлением признание вины. Например, в обмен на более легкую квалификацию.

С этой точки зрения не обязательно полностью фальсифицировать дело. Можно найти и взять реального наркопотребителя, у которого в этот конкретный момент может и не быть наркотика, но смывы и другие экспертизы покажут все, что нужно. Дальше — все легко.

— Человеку реально защититься в ситуации, когда наркотики точно подкинули?

— Статистика говорит, что такие дела прекращаются редко. Но бывают случаи задержания оперативников, которые подобным занимаются. Несколько случаев в год.

— Задержанные часто говорят, что у них сложилось впечатление, будто понятые давно знакомы с полицейскими. Что происходит в России с организацией этого института?

— Сам институт устроен таким образом, что возможность найти реальных понятых — практически фантастика. Представьте, что у вас заранее запланировано задержание на поздний вечер, но вы не знаете, где оно будет. Найти понятых на месте — практически нерешаемая задача. Все равно вы будете как-то с ними договариваться, возможно, приплачивать и так далее.

Выходы из этой ситуации — фото- и видеофиксация и появление адвоката на ранней стадии. Один из вариантов, используемых в мире, — задержание происходит на камеру, но обыск проходит только в присутствии адвоката.

— Помогла бы полная замена понятых на видеофиксацию задержаний?

— Думаю, это не улучшило бы, но и существенно не ухудшило бы ситуацию. Сейчас это слабый институт, который только создает иллюзию защиты задержанного. Понятые не дают какой-то дополнительной защиты. Возможно, только в каких-то случаях это ограничивает полицейских в чрезмерно жестких действиях, которые могут фрустрировать даже профессиональных понятых.

С другой стороны, полная замена понятых видеофиксацией — сложная история. Подкинуть так, чтобы это не попало на камеру, — не большая проблема. Например, в Казахстане, где можно отказываться от понятых, если есть видеофиксация, все равно много историй, где потом вскрывается, что наркотики были подброшены. Это полезная мера, но не панацея.

— Как вы считаете, как нужно реформировать закон или правоприменение? Что бы вы сделали в первую очередь?

— Если говорить без оговорок о реалистичности, то моя личная позиция — это декриминализация наркотиков, социальная опасность которых не доказана или не высока. То есть природные производные канабинола и псилоцибинов.

Также необходим переход к оценке веса по количеству действующего веса и изменение градуировки наказания от веса. И чтобы веса для крупного размера стали более серьезными, и чтобы мы видели разницу в наказаниях для тех, кто сбывает 10 граммов, от тех, кто сбывает 10 килограммов.

Я не очень верю в возможность декриминализации, но все остальное вполне возможно.

— Кажется, что в России ужесточается законодательство в этой сфере одновременно с либерализацией во многих других странах. Это действительно так?

— Нет. У нас это скорее пульсирующая история. То есть, например, в судебной практике бывают волны либерализации.

Что касается мира, то я не знаю исследований, которые бы говорили, что действительно большинство стран идут в сторону либерализации. Да, мы видим истории легализации, потому что они яркие, но мы не видим историй криминализации, потому что про них меньше рассказывают.

— Как вам кажется, есть ли в мире какая-то страна, опыт который в наркополитике Россия могла бы использовать? Например, из постсоветских стран, где ситуация от страны к стране очень отличается.

— Ситуацию в бывших братских республиках я знаю не так хорошо. Там очень разная ситуация с потреблением, и в целом я не уверен, что мы можем смотреть на этот опыт.

Если же говорить об уровне экономического развития, то ближе всего к нам среди стран с позитивным опытом — Чехия и Португалия. Например, по Португалии есть хорошие данные, которые говорят, что декриминализация не привела к росту потребления наркотиков. Ведь это всегда многих пугает. Якобы потребителей наркотиков станет гораздо больше, если их легализуют. Мы видим, что на практике этого не происходит. Как и роста преступности.