В архиве КГБ нашли материалы о киевском инженере, завербованном КНДР. Он передавал чертежи в обмен на деньги и продукты из женьшеня

Телеканал «Настоящее время» рассказал историю Станислава Пушкаря — инженера из Киева, который, работая в 1970-е годы на режимном заводе, был завербован шпионами из Северной Кореи и передавал им секретные документы и приборы, а через десять лет был арестован и отправлен в лагерь, где и умер в 1980-х годах. Публикация основана на рассекреченных документах КГБ Украины.

Станислав Пушкарь работал настройщиком радиоаппаратуры на киевском оборонном заводе «Арсенал-2». В 1970 году ему было 32 года; он жил с родителями и маленьким сыном в районе Березняки на левом берегу Днепра, увлекался фотографией и рыбалкой.

На заводе ему поручили заниматься с тремя стажерами из КНДР, которые учились в одном из киевских военных училищ и должны были освоить противотанковые ракетные комплексы, которые Северной Корее поставлял СССР. Они подружились: корейцы — их звали Ким Зе Хан, Цой Тхе Ли и Дим Сун Киль — приглашали его и других сотрудников в рестораны, показывали северокорейские фильмы.

Со временем корейцы стали наведываться к Пушкарю домой. Приходили с подарками — в первую очередь, продуктами на основе корня женьшеня: водкой для самого Пушкаря и экстрактом для его матери, у которой было заболевание сердца. В материалах дела, пишет «Настоящее время», отмечается пристрастие Пушкаря к спиртному, а также его репутация среди коллег как «рвача» и человека, «неразборчивого в связях». Серьезные разговоры корейцы вели с ним, предварительно его напоив.

В феврале 1971 года, отмечая дома у Пушкаря окончание стажировки, Ким и Цой сказали, что не все успели сделать — и попросили скопировать для них из заводской библиотеки чертежи противотанкового комплекса «Фаланга» (эти разработки были совершенно секретными, доступ к ним не входил в программу стажировки). Как отмечает «Настоящее время», остается неясным, понимал ли Пушкарь, что означает эта просьба — и колебался ли он. Так или иначе, он не только согласился, но и предложил сфотографировать материалы. Корейцы дали ему миниатюрный фотоаппарат «Тессина» и попросили отвезти пленку в Москву, позвонив в посольство КНДР и представившись «Славой из Киева». «Тессиной» он не воспользовался — найденные в библиотеке материалы он без труда вынес с завода в обеденный перерыв, отснял дома на свой «Зенит» и вернул назад.

В корейской резидентуре Пушкарю дали прозвище Земляк. Он отвез пленку в Москву лишь в конце 1971 года — после того, как к нему пришли двое других агентов КНДР с письмом от Цоя, подарками и 500 рублями. В последующие несколько лет у Пушкаря несколько раз менялись как связные, так и задания: помимо чертежей у него стали просить детали и приборы. В 1972 году, когда Пушкарю заказали документы, к которым у него не было доступа, он решил обратиться к своему приятелю из отдела технического контроля — Геннадию Наумову.

Пушкарь познакомил своих связных с Наумовым у себя дома. Там была вся его семья, поэтому для вербовки корейцам приходилось уединяться с Наумовым то в ванной, то на балконе, то на кухне, пишет «Настоящее время». Наумов, казалось, колебался и советовался с Пушкарем; тот ему отвечал, что «с них, дураков, можно за эту ерунду сорвать большую сумму». В итоге Наумов согласился и стал сотрудничать с корейцами.

Геннадий Наумов, как следует из материалов дела, действовал не самостоятельно — еще в 1971 году он согласился сотрудничать с КГБ в наблюдении за Станиславом Пушкарем. Началось это так: при обыске в общежитии северокорейских курсантов, которых КГБ подозревал в шпионаже, была найдена его фотография, а также бумага с его именем. Одновременно поступили сведения, что инженер киевского режимного завода передает северокорейской разведке информацию. Поняв, что речь идет именно о Пушкаре, КГБ установило за ним наружное наблюдение и связалось с его коллегами. Наумов якобы начал что-то подозревать еще до беседы с КГБ: его насторожило, что Пушкарь похвастался ему подаренной корейцами «Тессиной».

Как пишет «Настоящее время», в КГБ рассматривали разные варианты ареста Пушкаря — в том числе такой, при котором он должен был стать двойным агентом. Однако арест пришлось отложить из-за инцидента в 1975 году, когда Пушкарь, отправившийся в очередную поездку в Москву вместе с маленьким сыном, заметил за собой слежку. Инженер не знал наверняка, с чем она была связана — с его работой на Северную Корею или с тем, что в самолете он, будучи нетрезвым, поднял крик из-за задержки рейса ради каких-то «тузов» или «чинуш», подъехавших прямо к трапу на двух «Чайках».

Как рассказывал КГБ Наумов, Пушкарь испугался случившегося и начал думать о прекращении отношений с корейцами. Позже он успокоился, но связываться с ними все равно не решался. Они тоже какое-то время не обращались к нему. Пушкарь попытался уехать в ГДР, но не получил разрешения, а в 1977-м уволился с завода и устроился на деревообрабатывающий комбинат. В 1978 году его дело решили передать в архив — как пишет «Настоящее время», на основании собранных материалов КГБ посадить Пушкаря не мог (издание объясняет это особенностями Уголовно-процессуального кодекса, но не уточняет, какими именно). В том же году Пушкарь все-таки встретился с корейцами, однако в КГБ об этом не знали.

Ситуация изменилась в конце 1979 года. Тогда помощник военного атташе КНДР Хен Кым Сер, руководивший резидентурой в Москве, велел своему агенту отправиться в Киев к Пушкарю и передать ему лист с перечислением материалов, нужных корейцам. В список попали «защитные материалы от влияния нейтронной бомбы, прибор ночного видения с дальностью более 800 метров, дальномер лазерный». Агент был завербован КГБ; Хена выслали из страны, а в Киев отправился подготовленный КГБ человек, который навестил Пушкаря в больнице, передал документ и записал разговор с ним.

Затем КГБ «легализовало» оперативную информацию о Пушкаре — это значило «придумать легенду о том, как обо всем узнали в КГБ, не упоминая о проводившейся годами разработке», чтобы возбудить уголовное дело. В частности, Геннадий Наумов написал в КГБ официальное заявление, в котором описал отношения своего товарища с корейскими агентами, и пояснил, что рассказать все его побудило прочтение книги о спецслужбах «Тайный фронт» генерала КГБ Семена Цвигуна.

После ареста в конце 1980 года (сначала это был административный арест за нецензурную брань в общественном месте) Пушкарь дал признательные показания — возможно, его к этому подтолкнуло утверждение сотрудников КГБ, что его связные задержаны и дают показания против него. Как пишет «Настоящее время», Пушкарь объяснил свое преступление «дуростью и трусостью». Он говорил, что тянул с явкой с повинной, поскольку хотел, чтобы сын закончил школу.

В 1981 году Станислава Пушкаря приговорили к 10 годам строгого режима по статье «измена Родине в форме шпионажа». Его отправили в лагерь «Пермь-36» (его прибытие туда упоминается в 63 выпуске диссидентской «Хроники текущих событий»), где он стал работать электромонтером. Пушкарь умер в заключении — по информации диссидента Олеся Шевченко, который также сидел в «Перми-36», это могло произойти при очередном обострении язвы желудка. «Настоящее время» отмечает, что «Арсенал-2» пытался взыскать с Пушкаря 535 рублей 65 копеек за украденные детали. В архивах остался ответ начальника лагеря о том, что заключенный умер.