«Чернобыль», 3 серия. Почему случился взрыв? Рассказываем, что произошло в новом эпизоде самого страшного сериала сезона

21 мая вышел третий эпизод сериала «Чернобыль». Новая серия — не фильм-катастрофа. Теперь, когда огонь потушен и все страсти вроде бы улеглись, возникает вопрос — почему взорвался реактор? И кто виноват в катастрофе? «Медуза» пересказывает содержание третьей серии, делится впечатлениями и рассказывает, что говорят о съемках создатели шоу. Спойлеры!

Предупреждение! В этом тексте много спойлеров. Если вы еще не видели третью серию, но хотите больше узнать о событиях в Припяти, почитайте «Стыдные вопросы об аварии на Чернобыльской АЭС».

Что произошло?

Трое добровольцев Алексей Ананенко, Валерий Беспалов и Борис Баранов согласились пожертвовать собой, чтобы предотвратить новую катастрофу — паровой взрыв. В костюмах водолазов, с зашкаливающими счетчиками Гейгера и вечно гаснущими динамо-фонариками они почти в полной темноте погружаются в зараженную радиацией воду, чтобы открыть шлюзовой вентиль и спустить ее. Снаружи их ждет скорая помощь. Щербина и Легасов сидят в машине: «Есть вероятность, что вода их убила? Что, если не сработает?» Вдруг изнутри станции стучат — выжили. Троицу встречают аплодисментами, новой катастрофы не будет.

Через четыре дня после взрыва, в московскую больницу № 6 приезжает Людмила Игнатенко — жена пожарного, который тушил станцию сразу после взрыва. Ее не хотят пускать к больному и даже имя майора, давшего разрешение на визит, не помогает. Но помогают деньги. Игнатенко пускают к мужу на полчаса: «Только без прикосновений. Вы же не в положении?» Василий выглядит почти здоровым — он играет в карты с соседями по палате, лучевую болезнь выдают только капельница и покрасневшее лицо. В первую же секунду после встречи жена обнимает его и визит затягивается. Она ночует в больничном коридоре, но просыпается от страшных криков мужа — на его теле открылись раны, медсестры не могут унять его боль. Позже из объяснения Легасова зритель узнает: так и проходит лучевая болезнь, пару дней человек выглядит здоровым, но потом превращается в живой труп: разрушаются органы, костный мозг и вены, настолько, что в них даже невозможно ввести морфин.

В Чернобыле Легасов критикует план эвакуации — радиус в 30 километров слишком мал. Но со станции поступают хорошие новости: пожар почти ликвидирован, идет снижение выбросов вредных веществ. Легасов не радуется — на станции начало плавиться топливо, когда оно достигнет грунтовых вод, будут заражены реки. Горбачеву презентуют новый план — поместить под станцию охладитель, для создания которого нужен весь жидкий азот Советского союза, он дает добро. Легасов пытается обсудить зону отчуждения, но Горбачев говорит, что его дело — остановить катастрофу. «Если вы о безопасности Чернобыля, то полураспад плутония-239 займет 24 тысячи лет, так что стоит сказать — не в этой жизни», — отвечает ученый.

Ульяна Хомюк едет в Москву, чтобы узнать у Дятлова, Акимова и Топтунова, почему случился взрыв. Но Дятлов ее прогоняет — остается только говорить с умирающими инженерами. Опухшими израненными губами Топтунов еле слышно произносит, что перед аварией быстро подскочила мощность, Акимов нажал кнопку аварийного отключения и в этот момент случился взрыв. Хомюк это шокирует. Акимов все подтверждает, но его лица мы не видим, он только и кричит: «Я все сделал правильно! Я все сделал правильно!» «У него не было лица», — расскажет Хомюк Легасову позже.

В больнице Хомюк видит Людмилу Игнатенко у постели уже ослепшего умирающего от язв мужа — он держится за ее живот. «Она беременна, я обещаю, об этом узнают все!» — кричит Хомюк на врача, допустившего девушку в палату. «Кто об этом узнает?» — спрашивают внезапно появившиеся в больничном коридоре сотрудники КГБ. Хомюк арестовывают.

3 мая в Тулу приезжает министр угольной промышленности. В светлом костюме он встречается с шахтерами, чтобы сказать им, что они едут на верную гибель — рыть место под ЧАЭС, в котором планируется установить охладитель для реактора. Шахтеры требуют объяснений и министр говорит, что так они спасут страну от катастрофы. Молчаливым строем шахтеры проходят мимо чиновника, но каждый хлопает его по плечу, костюм покрывается угольной пылью. «Вот теперь ты угольный министр», — говорит ему один из шахтеров. Позже они прибывают в Чернобыль и начинают рыть — под станцией очень жарко, около 50 градусов, вентиляторы не выдают, «чтобы вы не вдохнули радиоактивную пыль». В итоге мужчины работают голыми — и теперь эта пыль покрывает все их тело.

Щербина и Легасов едут с докладом в Москву. И хотя первый говорит, что «советский народ принял вызов и справился с задачей», Легасов называет это только «началом войны»: теперь нужно эвакуировать не только Припять, но и все близлежащие населенные пункты, животных — уничтожить, леса сжечь, верхний слой земли закопать, а станцию накрыть саркофагом. На это потребуется три года и 750 тысяч человек. «Начинайте немедля», — говорит Горбачев. На заседании присутствует глава КГБ Александр Шарков. Легасов требует у него освободить из-под стражи Хомюк (и перестать следить за ним самим в Чернобыле) — Шарков говорит, что не занимается арестами, а слежка — это нормально: «Доверяй, но проверяй». Но Хомюк все-таки освобождают.

Василий Игнатенко умер в больнице, как и несколько других ликвидаторов аварии. Его тело заколачивают в ящик, ящик запаивают в цинковый гроб, вместе с другими гробами помещают на дно братской могилы, которую заливают цементом. Около нее стоят жены первых жертв катастрофы — в руках Людмилы Игнатенко ботинки мужа, которые после облучения ему не подошли.

Какие впечатления

Третий эпизод — это разговор о причинах и последствиях. Здесь больше не чувствуется саспенс первых серий, в которых история разворачивалась как фильм-катастрофа. Теперь хочется понять, что стало причиной этой трагедии: и если осмыслить масштабы «войны» в зоне отчуждения пока сложно, о человеческих жертвах здесь рассказано доходчиво. Сильнее тела инженера Топтунова, оставляющего кровавые следы на постели, пугает только игра Эмили Уотсон. Зрителю не нужно показывать, что осталось от лица начальника смены Александра Акимова, достаточно взглянуть в глаза Ульяны Хомюк.

Создатели сериала не могут уследить за всеми мелочами (хотя полюбили шоу с первого взгляда, кажется, именно за это) — Легасов пьет водку мелкими глотками из большого стакана, как будто это виски, а все кругом совершенно серьезно называют друг друга товарищами. Но попаданий снова больше: и шахтерский анекдот («Большое как дом, жрет 20 литров горючки в час, шумит и дымит, как сволочь и режет яблоко на три части. Что это? Советская машина для разрезания яблок на четыре части!»), и больничные койки, и цинковые гробы — как будто бы создатели сериала все это видели своими глазами.

Критиковать эпизод можно за излишний мелодраматизм — Легасов внезапно как будто бы неравнодушен к Хомюк, а шахтеры, проучающие министра, слишком театральны. Сложно поверить и в историю семьи Игнатенко — она сначала кажется слишком голливудской. Только все так и было: была и взятка, и вопрос про детей, и игра в карты, и запрет на объятия. Рассказ Людмилы (Люси, как в сериале ее называет умирающий муж) есть в книге Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва»: «О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не догадывался. Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: «Ты — молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе». Я, как собачка, бегала за ними… Стояла часами под дверью. Просила-умоляла. И тогда они: «Черт с тобой! Ты — ненормальная».

Как снимали эпизод

Автор сценария и режиссер Крэйг Мэйзин рассказал в подкасте «Чернобыль» о некоторых деталях съемок третьего эпизода. Изначально в серии должно было быть еще две сцены: в эпизоде должен был появиться сын Анатолия Дятлова, погибший от лейкемии в 10 лет. Когда Дятлов занимался строительством атомных подводных лодок в Комсомольске-на-Амуре, случилась авария, в результате которой он получил почти смертельную дозу облучения. Неизвестно, связана ли болезнь его сына с этим фактом, но сценаристы думали о том, чтобы объяснить его спорные действия во время аварии на ЧАЭС воспоминаниями о личной трагедии. Однако от флешбэка отказались, чтобы «не нарушать ритм повествования» и «не заниматься диванной психологией». Еще из серии вырезали сцену первомайской демонстрации, которая как обычно прошла на улицах украинских городов — уже после взрыва.

Для сериала художник по гриму Дэниел Паркер изучил стадии лучевой болезни — он выделил семь типов ран, зависящих от того, насколько близко человек был к источнику излучения. «Было важно, чтобы зрители понимали, что происходило с этими людьми. Они сильно страдали. И это были не случайные люди, это были герои, они спасали жизни. Они вышли на линию огня, и он не убил их быстро, он убивал их медленно и издевательски […] Но последнее, что я хотел делать, — это пугать людей. Это не полемика о ядерной энергетике. Это история об уважении», — рассказал Мэйзин. Однако до крайностей создатели решили не доходить — показывать Акимова, который остался без лица, не было в планах, актера даже не гримировали.

Сцены, в которых Хомюк сидит в камере заключенных, снимали в настоящей бывшей тюрьме КГБ в Вильнюсе. Теперь это музей. «Там витает призрак истории. Там тяжелые двери с небольшими окошками для еды. В подвале тюрьмы заключенных заводили в камеру, по колено наполненную водой, — чтобы они не могли в ней уснуть, это было что-то вроде пытки. Представить невозможно, что это происходило в самом центре города», — говорит Мэйзин. Другие детали тоже впечатляют, к примеру, команда специально использовала модели советских динамо-фонарей в сцене с водолазами — чтобы «они издавали этот странный звук, который создает атмосферу»

Мэйзин рассказал, что во время подготовки сериала он сам съездил в Чернобыль как турист. «Я не религиозный человек, но это было самое религиозное чувство из всех, которые я испытывал. Потому что так долго жил в этом мире, так долго держал в голове истории этих людей. Пройти там, где они ходили, это было так странно. Там ты начинаешь чувствовать себя немного ближе к ним. В Чернобыле был маленький культурный центр, и там проходили слушания, которые мы покажем в пятом эпизоде. Там, где стояли Дятлов, Фомин и Брюханов, пробирала дрожь. И там я понял, почему все так легко отрицали [опасность аварии], — это такая большая станция! Ты понимаешь, почему люди думали, что это не реактор взорвался, а какая-то более мелкая проблема».