Детдомовцы годами жаловались на сексуальное насилие. Директор интерната признала вину в халатности, но по делу истек срок давности

В Петербурге суд прекратил уголовное дело в отношении бывшего директора детского дома № 10 Натальи Федоровой, которая больше 10 лет игнорировала жалобы детей на сексуальное насилие со стороны взрослых — обвинения в насилии выдвигались в том числе в адрес заместителя директора детского дома. Наталью Федорову обвиняли в халатности. Она признала свою вину, но по делу истек срок давности. «Медуза» поговорила об этом с адвокатом Дмитрием Герасимовым, который представляет на суде пострадавших от насилия выпускников детдома.

Дмитрий Герасимов представлял на суде по делу о халатности в отношении Натальи Федоровой интересы одного из пострадавших воспитанников — Якова Яблочника. Герасимов также представляет его в деле фотографа Александра Брыкова, которого дополнительно подозревают в изготовлении порно с воспитанниками детдома. В основном деле — о сексуальном насилии над воспитанниками — адвокат представляет сразу двух потерпевших.

— В чем конкретно обвиняли директора детского дома?

— Ей вменялась халатность, а именно то, что она игнорировала жалобы воспитанников детского дома на сексуальное насилие. Согласно обвинению, жаловались дети на одних и тех же людей, а обращения к директору поступали много лет. По данным обвинения, с 31 декабря 2006 года по 17 марта 2017 года.

— Какие доказательства вины директора были в деле?

— Царица доказательств — признание вины. Федорова с самого начала полностью согласились с обвинением и признала свою вину. В своих показаниях она подтвердила, что к ней систематически обращались воспитанники с жалобами на сексуальное насилие. Сама она помнит «около трех» таких жалоб. Федорова помнит, что одним из заявителей был Яков Яблочник, интересы которого я представляю в этом деле, но других ребят не помнит.

— Она объяснила, почему не реагировала на жалобы?

— Да. В показаниях Федорова сказала, что не поверила детям, так как часть воспитанников детского дома «состоят на учете в психоневрологическом диспансере, отклонены в степени дебильности, и в подростковом возрасте имеют гиперсексуальность и могут фантазировать на сексуальные темы». В показаниях она подчеркнула, что ее точку зрения может подтвердить «любой психолог-дефектолог».

— Яков Яблочник, которого вы представляете, считает, что директор на самом деле знала о насилии или нет?

— Нет, Яков не считает, что она знала [о происходящем]. Он говорит только о том, что в 2007 году он обратился к директору с жалобой на сексуальное насилие, но та отнеслась к этому безразлично — не стала его слушать, не восприняла его слова всерьез.

— В суде директор извинилась?

— Нет. На первое заседание по существу она не пришла, так как болела, а на втором вместе с адвокатом заявила ходатайство о прекращении дела.

— Дело прекратили из-за истечения срока давности — с момента совершения преступления прошло ровно два года. Но ровно тогда и стало известно о насилии, и обвиняемых задержали. То есть за два года дело нужно было и расследовать, и вынести по нему приговор?

— Да. Нужно было не только вынести приговор, но и дождаться его вступления в законную силу.

— Это было реально хотя бы технически?

— Успеть все сделать за два года было тяжело. Возможно, Федорову успели бы осудить, но осенью 2018 года дело вернули на дополнительное расследование. Следствие это решение обжаловало, но мы потеряли два месяца. Возможно, вынести приговор не получилось из-за этого. В суд дело поступило в марте, когда срок давности уже истек. Вынести приговор не было шансов.

— Вы не считаете, что дело могли специально затягивать? Ведь директор признала свою вину с самого начала. Почему двух лет не хватило?

— Думаю, что ничего не затягивалось, просто так сложилось. Но это и непринципиально. Реального наказания она не могла получить. Максимально по этой статье ей грозили два года лишения свободы, это преступление небольшой тяжести. А по закону лицо, которое впервые совершает преступление небольшой тяжести, не может быть подвергнуто лишению свободы. Ее не могли посадить, хоть тресни. Ну дали бы ей штраф в 20 тысяч рублей, это неважно. Гораздо важнее то, что прекращение дела по сроку давности — это не реабилитирующее обстоятельство. То есть это не означает, что она невиновна. Наоборот, она свою вину признала, факт совершения преступления установлен. Но, конечно, она освобождена от уголовного наказания. Судимости у нее не будет, но в базах МВД будет информация. что она привлекалась к ответственности.

— Пострадавший нормально воспринял такой исход дела?

— От того, что дело прекращено, ни тепло, ни холодно ни нам, ни ей — в детском доме Федорова уже не работает. Это не та статья, за которую нужно переживать. Тем более мы все еще можем подать гражданский иск в рамках дела. Например, можем подать иск к министерству образования, так как, по закону, за вред, причиненный должностными лицами, отвечает Российская Федерация. Вероятно, такой иск мы и подадим, когда закончится рассмотрение основного дела о сексуальном насилии в детском доме.

— Насколько в российской судебной практике в целом распространена такая ситуация, когда приговор по недавнему преступлению просто не успевают вынести из-за того, что срок давности истек?

— Это нередкая история. За последний год у меня два раза такое было. Срок давности в два года установлен для преступлений небольшой тяжести, то есть тем, по которым максимальное наказание составляет 3 года лишения свободы. Для более серьезных преступлений установлены более серьезные сроки давности.

— Какой статус сейчас у остальных уголовных дел, возбужденных из-за насилия в детском доме?

— Дело фотографа Брыкова суд вернул в прокуратуру, так как посчитал, что в предъявленном ему обвинении не конкретизировано, как именно фотограф совершал насилие по отношению к Якову Яблочнику. Вообще я сомневаюсь, что это дело вернется в суд в том же виде, потому что в ноябре 2018 года срок давности по насильственным действиям сексуального характера также истек. Прошло больше 10 лет.

— А свою вину в этом фотограф признал?

— Нет.

— Расследование основного дела тоже уже завершено. Что происходит в нем?

— В январе началось рассмотрение по существу. Сейчас допрашивают второго из пяти пострадавших. На скамье подсудимых пять человек. Им вменяется разное количество эпизодов насилия. Кому-то один эпизод, кому-то три и так далее. Своей вины они не признают. Думаю, что этот процесс продлится еще долго. Возможно, осенью мы услышим приговор.

— Какие доказательства их вины есть в деле?

— Основное доказательство — это слова пострадавших. Каких-то других серьезных доказательств быть не может по таким делам. Прошло слишком много времени, а никаких свидетелей самих преступлений, естественно, не было.

— В этом деле нет проблем со сроками давности?

— На данный момент нет.

— Какие у вас в целом ощущения от процесса? Со стороны все эти истории со сроками давности и возвращениями дел на дополнительное расследование выглядят довольно странно.

— У меня нет ощущения, что кто-то кого-то пытается отмазать. Просто идет процесс, и у разных ведомств разное мнение на этот счет. Наоборот, странно, когда дела поступают в суд и по ним очень быстро выносят вердикт. И в 99% случаев обвинительный.

— Какого наказания хотят потерпевшие для обвиняемых?

— Они хотят самого строгого наказания — до 15 лет лишения свободы. Они считают, что произошедшее испортило им всю дальнейшую жизнь.