«Финист — Ясный сокол»: русское народное фэнтези от автора «Патриота» и сценариста «Викинга» Галина Юзефович — о новом романе Андрея Рубанова

В «Редакции Елены Шубиной» вышел «Финист — Ясный сокол», роман Андрея Рубанова, автора книг «Сажайте и вырастет», «Психодел», «Патриот», сценариста фильма «Викинг». Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает, почему это фэнтези по мотивам русских народных сказок — яркое, самобытное, но точно не лучшее произведение Рубанова.

Первое, что надо знать о новом романе Андрея Рубанова «Финист — Ясный сокол», — это то, что он — настоящее, классическое фэнтези. Не аллегория, не сатира, не пародия, не так называемая серьезная проза в маскарадном костюме жанровой, а ровно то, чем кажется на первый взгляд, — честный обстоятельный рассказ об условной славянской древности (не находимой, понятное дело, ни на карте, ни на хронологической прямой) со всеми ее неизбежными атрибутами, от Змея Горыныча до Бабы-яги.

Иными словами, «Финист — Ясный сокол» — редкая в наших литературных реалиях книга, которую можно (и нужно) читать напрямую, «в лоб», не пытаясь вскрыть в ней второе, символическое дно. Однако, освобождая читателя от необходимости рыхлить каменистую почву текста в поисках не предусмотренных конструкцией глубин, жанровая принадлежность книги в то же время накладывает некоторые обязательства на автора — и вот с этим, увы, у Рубанова возникают сложности.

В основе «Финиста», понятное дело, лежит одноименная народная сказка о девушке Марье, полюбившей получеловека-полусокола, только пересказывает ее Рубанов весьма нелинейным способом — в три захода и на три разных голоса.

В первой части повествование ведется от лица скомороха-глумилы Ивана Корня, которому выпадает честь стать свидетелем завязки будущей драмы. На устроенном им гульбище (по описанию изумительно схожем с рейвом) младшая дочь кузнеца из города Резана, юная Марья, встречает Финиста — могущественного «нелюдя», княжеского сына из народа людей-птиц. По просьбе коварных сестер Марьи глумила с товарищами прогоняют Финиста — раненый птицечеловек вынужден бежать, покинув любимую, и та, надев железные сапоги и вооружившись железным посохом, отправляется на поиски пернатого жениха.

Во второй части место действия переносится в уединенную «зеленую долину» где-то на севере, а эстафету у Ивана-глумилы принимает другой Иван — мастер-оружейник по прозванию Ремень. По местному обычаю этот Иван в сопровождении двух спутников отправляется «бить Горына» — древнего полудохлого ящера, безвредного, но смущающего жителей долины своими криками. Убивать Горына запрещает древнее пророчество, но избиением можно на время принудить несносную тварь к молчанию. Но по пути к ящеру Ремень и его товарищи встречают все ту же Марью, скитающуюся в поисках Финиста. Встреча становится роковой и для несчастного Горына, и для самого героя, и для всех его земляков.

Ну и наконец, рассказчик третьей части — это птицечеловек по имени Соловей, за разбой изгнанный из своего города и в людском мире тоже предпочитающий именовать себя Иваном. Этому третьему Ивану, а по совместительству, как несложно догадаться, легендарному Соловью-разбойнику, предстоит стать деятельным участником развязки истории Марьи и Финиста.

Помимо имени, Иванов роднит еще одно: все они поочередно неистово и безответно влюбляются в Марью, которая, лишь краешком и ненамеренно задевая их жизни, в то же время оставляет в сердце каждого глубокий незаживающий рубец. В сущности, именно этой горькой диспропорции — тому, как эпизод, проходной и малозначимый для одного, для другого становится поворотным, — и посвящен роман.

И здесь же кроется первая — и, пожалуй, главная — проблема «Финиста — Ясного сокола». Очевидно, что Рубанов неслучайно сделал свою Марью фактически безликим статистом: она важна не как личность, но исключительно как сюжетная ось — как, если угодно, сердцевина коловрата (славянского циклического миропорядка), вокруг которого вращаются судьбы прочих героев. Но на практике отсутствие у Марьи самостоятельного характера и, по сути дела, собственного лица лишает роман смыслового центра тяжести.

Решительно невозможно понять, почему герои так стремительно влюбляются в эту неприметную девчонку, почему, влюбившись, даже не пытаются добиться взаимности, а вместо этого покорно помогают ей в поисках жениха, почему, в конце концов, они так много болтают о других вещах (так, Иван Ремень не может остановиться, зачем-то подробнейшим образом пересказывая всю местную космогонию). Поступки всех трех Иванов выглядят нелогичными и плохо мотивированными, сюжетная конструкция шатается, а объединяющая нить, призванная скреплять три части воедино, выглядит не то избыточной, не то недостаточной, но совершенно точно искусственной.

Вторая проблема «Финиста» — очевидная авторская поспешность, вылившаяся как в многочисленные нестыковки (не столько важные, сколько раздражающие), так и в первую очередь в непродуманность, нестройность романного языка. Герои то с разбега ухаются в выспреннюю архаику, то вдруг начинают оперировать выражениями вроде «внутренние духовные резервы» или «письменная культура». Как следствие, рубановскому миру, творимому языковыми средствами (а именно таким способом в первую очередь и создаются фэнтези-миры), тоже ощутимо недостает целостности и внутренней логики.

Словом, с «Финистом» происходит занятная вещь: жанровые рамки оказываются этому роману не то чтобы тесны (фэнтези — жанр широчайший, трудно представить, чтобы кому-то он мог бы всерьез жать), но как-то не впору — но никакие другие на него тоже не садятся. Впрочем (и теперь мы переходим к ложке меда, способной качественно изменить содержимое бочки с дегтем), у романа Андрея Рубанова есть одно выдающееся достоинство — сам Андрей Рубанов. Кипучая адреналиновая энергия и зашкаливающая яркость, пронизывающие любой рубановский текст, если не окупают его огрехи, то во всяком случае переводят их в разряд вполне терпимых — и именно это происходит с «Финистом».

Все, что Рубанов недодумал, недоредактировал, недоточил в этом романе, он буквально вытаскивает на собственной мощнейшей писательской харизме, превращая рыхлую и спорную идею если не в чистое золото, то во всяком случае в нечто ценное, редкое и необычное. Не то чтобы надежный метод, но в данном случае — определенно работает.