«Если у тебя есть яйца, ты приезжаешь в Россию и выступаешь» Промоутеры Pop Farm привезли в Москву Imagine Dragons и делали концерты Земфире. Мы узнали у них, когда приедут Radiohead

Лето 2018 года в Москве стало, возможно, самым насыщенным с точки зрения концертов за последнее десятилетие: за три месяца в городе сыграли Arcade Fire (впервые), Gorillaz (впервые), певица Лорд (впервые), Imagine Dragons, Ник Кейв и многие другие. Значительную часть этих выступлений организовала промоутерская компания Pop Farm, которую пять лет назад основали Дмитрий Зарецкий и Андрей Саморуков; они же делали последний тур Земфиры, а скоро привезут в Москву Джека Уайта и группу Twenty One Pilots. Редактор «Медузы» Александр Горбачев поговорил с Зарецким и Саморуковым о том, как существует российский концертный рынок — и почему Том Йорк в Россию приехать может, а Том Уэйтс, скорее всего, нет.

«Если бы мы привозили тех, кто нравится, давно бы уже разорились»

— В Москве этим летом столько концертов, что, кажется, кризис полностью преодолен. Хотя курс валют не падает, да и денег у людей больше не стало. Что происходит?

Дмитрий Зарецкий: Для рынка не так важно, высокий курс или низкий. Важно, чтобы он был стабильный: бюджет же делается в рублях, а гонорар артист получает в иностранной валюте. Эта стабильность появилась — и люди вернулись.

Андрей Саморуков: За пять лет нашей деятельности мы особо не чувствовали экономических скачков. Единственное — был «черный декабрь» 2014 года. Курс не просто скакал, а вырос до гигантского уровня. После этого мы год особо не экспериментировали с артистами. Но при этом мы понимаем, что, какой бы сложной ни была экономическая ситуация, люди все равно будут ходить на концерты и выпивать, потому что так устроена жизнь.

Зарецкий: Рынок просел в регионах — раньше там промоутеры могли тянуть гонорары иностранных групп, теперь не могут. А так — спрос на молодежные концерты постоянный. Молодые люди готовы платить за билет, потому что музыка — самое важное, что есть в их жизни.

— Вы начинали пять лет назад. Какие у вас цели были тогда?

Саморуков: Мы поняли, что по большому счету никто не работает с молодой аудиторией. И подумали, что было бы круто заниматься не всем известными популярными группами, не лезть туда, где сидят наши коллеги, — условно говоря, в набор «Deep Purple, Scorpions, Muse» и так далее, — а делать что-то, что будет интересно молодежи. Почувствовали, что поколение сменилось, что новые люди требуют новой музыки и на этом можно сделать бизнес.

В 2013 году мы начали изучать, что такое современная музыка, — и обнаружили, что есть колоссальное количество новой поп-музыки для молодежи, объемы которой никто не представляет.

Зарецкий: Ее и нет нигде — ни в эфирах, ни в прессе.

Саморуков: Мы понимали: нет смысла общаться с самыми большими агентами, которые представляют U2 или Леди Гагу. Они сто лет работают в России с другими промоутерами, ломиться в ту же дверь было бы просто глупо. Мы пошли к другим агентствам; они росли вместе с нами, сейчас стали лидерами рынка. И я помню это ощущение: ты открываешь их список артистов — и знаешь оттуда The Vaccines, The xx, и все. А там еще десятки имен — очень много странной музыки. В свои 35 лет мы начали слушать музыку для 15-летних — и поняли, что это сгусток сильной энергии, которая скоро взорвет рынок. Так и произошло.

Мы начали с фестиваля «Субботник», — по моему мнению, это по-прежнему самый мощный лайнап в истории Москвы, если не брать перестроечные мероприятия вроде «Монстров рока»: Arctic Monkeys, Foals, Hurts, Джесси Уэйр и так далее. Это был мощный старт; потом мы привезли группу The xx — это тоже, я считаю, одна из самых больших наших удач. Ну и постепенно выросли до того, что есть сейчас. Нам нравится открывать новые имена, развиваться вместе с артистом. Мы стараемся почти никогда не участвовать в тендерах.

— В каких тендерах?

Саморуков: Это когда большой артист едет в тур. Про это знает весь рынок, группа получает 50 предложений.

Зарецкий: И каждый предлагает на миллион больше другого.

Саморуков: Вот это не наш бизнес, нам такое не нравится. Нам нравится найти Imagine Dragons, или Hurts, или The xx — и делать так, чтобы группа росла, с каждым годом собирала все больше людей. Набрать свой список артистов и вести его много лет.

Это особенно важно для России. У нас огромная страна и потенциально большой рынок — но многие просто не понимают, как к нему подступиться. А для тех, у кого получается, Россия быстро становится одним из приоритетов. Imagine Dragons сейчас сыграли [в Москве] самое большое шоу за всю свою историю. У американского певца Borns самый большой концерт за весь европейский тур был в Москве, у Hurts в России чуть ли не больше всего фанатов.

— То есть вы находите именно таких артистов, которые нужны российским слушателям?

Саморуков: Не знаю. Есть, видимо, в некоторых из них какая-то русская тоска. Те же Hurts в Англии не так популярны, в Америке тем более, а в Москве в прошлом году собрали 11 тысяч человек. Поймать это — долгая и сложная работа. Мы не просто слушаем какие-то песни и привозим тех, кто нам нравится.

Зарецкий: Если бы мы привозили тех, кто нравится, давно бы уже разорились.

Саморуков: Мы каждый год ездим на всевозможные конференции и фестивали, постоянно поддерживаем контакт с агентами. Мы знаем, кто станет next big thing (новым хитом), — и присоединяемся к этой глобальной кампании, пытаемся интегрировать Россию в мировой концертный рынок. Я считаю, что через несколько лет Россия может стать новой Америкой или Латинской Америкой — с точки зрения гастрольного рынка. У нас 15 городов-миллионников — теоретически тут можно делать отдельные туры, месяц не вылезая из страны. Зарубежных групп, которые так делают, пока мало, но их будет больше.

— Вы верите в то, что группа, на которую кто-то сделал ставку в Лондоне, будет успешной и в России?

Саморуков: В 80% случаев так и происходит — потому что там существует та самая музыкальная индустрия, которой никогда не было в России. Вот есть молодой артист. Его задача — выступать на сцене. Все остальное должны сделать профессионалы: менеджер, лейбл, агент, промоутер. В России многие элементы этой цепочки просто отсутствуют. Как правило, есть артист, его ассистент, который забивает даты в календарь, и промоутер.

Зарецкий: А стратегии нет.

Саморуков: Нет профессионалов, которые могут направить молодых музыкантов. Сколько бы мы ни ставили наших любимых друзей на разогрев к кому-нибудь, это не помогает развить успех — непонятно, что с этим делать дальше. Это должно быть засунуто в некую рабочую систему, а ее нет.

«Imagine Dragons — это главная детская группа в мире»

— Давайте рассмотрим на конкретном примере, как это работает. Возьмем группу Imagine Dragons.

Саморуков: Мы встретились с их агентом в 2013 году. На тот момент у них был первый альбом с хитом «Radioactive». Он предложил сделать концерт, мы решили попробовать.

Зарецкий: Он не то что предложил — он нас уговорил.

Саморуков: Мы тогда подумали: ну да, похоже на The Killers, The Killers в России вроде популярны. Агент нам доверился, мы сделали за смешные деньги площадку в Москве на четыре тысячи человек и все продали. Агент — он стал нашим другом — до сих пор вспоминает, что мы тогда заработали больше, чем группа. Все прошло очень успешно. Потом вышел второй альбом, который, на самом деле, глобально провалился. Но мы решили сделать «Олимпийский».

Зарецкий: Аншлага не было, но народу было много, и всем все понравилось. И через год мы решили сделать еще один «Олимпийский» — хотя на тот момент даже синглов к следующему альбому не было.

Саморуков: А потом вышла песня «Believer». И мы продали все.

Зарецкий: Благодаря России Imagine Dragons стали стадионной группой. С концертом в «Лужниках» в этом году так получилось: сначала все должно было быть на «Динамо», который вмещает 35 тысяч [человек]. Но они не достроились в срок — спасибо им большое. Мы предложили группе «Лужники». Они очень переживали. Потом агент пишет: «Хорошо, давайте рискнем». И вдруг пошло — мы продали все билеты. Конечно, сыграл еще фактор чемпионата мира [по футболу]; все поняли, что «Лужники» — крутая площадка. Ну и результат — 55 тысяч человек, самый большой концерт в истории группы.

— У вас есть объяснение, почему Imagine Dragons так поперли? Что в них такого?

Саморуков: Мне кажется, это новый формат поп-звезд. Это же главная детская группа в мире. Оба моих ребенка пошли на их концерт, все мои друзья с детьми от 5 лет пошли на их концерт. Они рафинированные, стерильные и излучают исключительно позитив. Они ближе к фанатам, но не совсем доступны. Они крутые мелодисты. Вокруг них нет никаких скандалов. Это группа, которая говорит обо всем, что волнует подростка в настоящий момент, — и это не «секс-драгз-рок-н-ролл». Для них не существует вещей, которые надо замалчивать, — и при этом в них много мира и позитива.

— То есть в них нет протеста, но есть самоутверждение?

Зарецкий: Считается, что протест — это удел молодежи, но мне кажется, нынешняя молодежь от протестов уже устала.

Саморуков: Все устали, на самом деле. Вы, наверное, сейчас спросите, испытываем ли мы проблемы с приездом артистов из-за российской политики. Ничего подобного. Даже легче стало. И публика от этого устала, и артисты. История циклична. То, что сейчас происходит в России, где-то уже происходило — или недавно, или очень давно. А если ты артист, твое время быстро уходит. Сейчас ты на пике популярности, а завтра ты никто. Музыканты понимают, что Россия — это большой рынок, и едут сюда именно для фанатов.

Зарецкий: Наша аудитория очень благодарная, в отличие, например, от аудитории в Англии, у которой предпочтения меняются чуть ли не каждый месяц кардинально.

Саморуков: Процентов на 99 отказы выступать в России связаны с тем, как у тебя на родине к этому отнесутся средства массовой информации. Соответственно, вопрос в том, зассал ты или нет. Если у тебя есть яйца, ты приезжаешь в Россию и выступаешь для фанатов.

— Когда в 2012 году была история с Pussy Riot, зарубежные музыканты очень активно делали по этому поводу заявления, кто-то даже бойкотировал Россию. Сейчас репутация у страны еще хуже, но групп ездит больше. Почему?

Зарецкий: Все имеют право на политическую позицию. И музыканты в том числе. Без вопросов. Но если артист хочет заявить свою политическую позицию, в первую очередь хотелось бы услышать его отношение к тому, что происходит у него дома. Что касается Pussy Riot, я помню, многие артисты писали: «Вот, в России сажают в тюрьму музыкантов». Но по-хорошему, Pussy Riot — это же не музыканты.

— Спорный вопрос.

Саморуков: Это все очень быстро схлынуло. Про Pussy Riot уже мало кто вспоминает.

— А есть те, кто говорит: «Если мы приедем, нас съедят, поэтому извините»?

Саморуков: Есть. Sleaford Mods отказались стать хедлайнерами фестиваля «Боль», потому что один из участников — гомосексуалист. На мой взгляд, если артист отказывается по политическим причинам выступать в России, значит, он должен отказаться выступать и в Америке — и даже в первую очередь. На самом деле, многие музыканты в приватной беседе с этим соглашаются.

Зарецкий: Или вы крест снимите, или трусы наденьте.

— В общем, если резюмировать, после присоединения Крыма сложнее работать не стало?

Саморуков: Два месяца вокруг Крыма были самым тяжелым временем. Некоторые артисты отказались от выступлений. Кто именно, сказать не могу — мы не успели их проанонсировать. Через некоторое время все равно все они приехали.

Зарецкий: Некоторые оказались непоследовательными: отказались, мотивируя это политикой, а потом выяснилось, что дай больше денег — и все будет нормально.

Саморуков: Если у музыканта позиция, мы относимся с уважением. А если все завязано на деньгах, то, конечно же, это уважения не заслуживает.

«Надо любить музыку. Любовь к музыке требует жертв»

— Вы в последнее время делаете концерты всяких молодых рэперов. При этом вы не похожи на людей, которые слушают такую музыку дома.

Саморуков: Это точно. Но промоутер всегда должен быть в авангарде. Нам почти 40, но мы должны слушать музыку для подростков. Хип-хоп — это она. Хип-хоп — это новый рок. Мы поставили на такой эмо-хип-хоп, который наиболее востребован в России. Это, конечно, очень сезонная вещь.

Типичная ситуация: 16-летний мальчик из Бронкса вчера продавал крэк, а сегодня подписал контракт с Louis Vuitton, имеет миллиард подписчиков в «ВК» и хочет 100 тысяч долларов за две песни. Мы часто отказываемся от таких артистов — тем более что многие из них плохо выступают живьем. А мы все-таки привозим то, что мы считаем клевым, модным, хорошим. Название компании — это определенный знак качества. Идея, во всяком случае, такая: даже если люди не знают имени артиста, они видят, что это привозит Pop Farm, и думают — о, наверное, надо обратить внимание и послушать.

— То есть тут есть и просветительская цель?

Саморуков: Конечно, она первична. Это же бизнес энтузиастов. Он рискованный и низкорентабельный. Основная проблема многих наших коллег — они относятся к своей работе так же, как к продаже нефти или угля. Они просто музыку не любят.

Зарецкий: Надо любить музыку. Любовь к музыке требует жертв. Но чтобы развиваться, нужны деньги.

— Я помню, вы делали концерт группы Foxygen, на котором людей в зале было не сильно больше, чем на сцене.

Саморуков: Мы просто очень любим Foxygen. Хотели сделать в клубе «16 тонн», но, когда прочитали райдер, поняли, что это невозможно, — и сделали в «Главклубе». Концерт был потрясающий; когда мы смотрели в зал, мы чувствовали боль. Но мы можем себе это позволить — это баланс. Ты заработал, допустим, на Imagine Dragons и потерял на Foxygen. Зато это развивает рынок.

— Вы дружите с музыкантами, которых возите? Насколько этот бизнес про личные отношения?

Саморуков: Артисту важно, кто на него работает. Он же, по сути, доверяет тебе свою карьеру в России. Естественно, мы общаемся, ходим в рестораны, пьем вино, обсуждаем новые пластинки — и не для того, чтобы сделать совместное фото и выложить в социальные сети. Последний концерт Placebo в России делали мы. Я знаю, что группа выступала много раз в России с разными промоутерами. Брайан Молко после ужина с нами сказал: «Наконец-то промоутер — мой ровесник, с тем же мировоззрением, на одной волне, мне это очень важно». Мы можем переписываться эсэмэсками с Полом Бэнксом [из Interpol]. Митя общается с Prodigy, я общаюсь с Яном Брауном — я фанат The Stone Roses, и у нас сложились трогательные отношения.

— У вас есть свои истории вроде той, когда Бликса Баргельд, игравший на гитаре в группе Ника Кейва, в 1998 году танцевал на чужом «мерседесе»?

Саморуков: Историй очень много, но большинство из них не для печати. Расскажу такую. Мы привозили [гитариста Radiohead] Джонни Гринвуда [с сольным проектом]. Почему-то мы его поселили в очень странную гостиницу — Lotte Plaza на Арбате. Там были буйные восточные интерьеры. Он приехал, мы предложили отвезти его поужинать. Повезли в «Шинок» — такой хороший украинский ресторан. Приезжаем, садимся за стол. Первое, что мы видим, — очень странная зарисовка из сельской жизни: за стеклом в лубочном антураже сидит женщина в народном костюме с прялкой и что-то прядет, рядом стоит корова.

— Живая?

Саморуков: Живая! А мы, конечно, хотели показать клевую прогрессивную Москву. Ну, Джонни все это вроде бы интересно — он тихий, очень стеснительный парень. Дальше в какой-то момент из ресторанной кабинки выходит бизнесмен, разгоряченный алкоголем, в расстегнутой на груди рубахе — такой «новый русский» из девяностых. Начинает орать на весь ресторан матом: «*** [черт], где моя водка, срочно сюда, я ******** [устал]». И все это при Джонни Гринвуде. Я думаю: ну почему сейчас?!

Продолжается ужин, мы классно общаемся, он рассказывает какие-то интересные истории про альбомы Radiohead. Заканчивается ужин, мы выходим из ресторана, у нас рядом припаркован микроавтобус. К нам подходит какой-то парень восточный, говорит: «Слушай, братан, я держал твое место, чтобы эвакуатор не забрал, дай денег». Джонни заходит в микроавтобус — и тут я боковым зрением вижу, что ко мне на огромной скорости несется пони, на котором сидит пьяная девушка. Такие девушки вечером по Москве на лошадях с пивом в банках скачут и деньги вымогают. Она говорит: «Подайте на корм лошадке». Какой-то сюрреализм! Джонни спрашивает: «Что происходит?» Я говорю: «Не знаю, что тебе ответить, может, эта лошадь убежала из зоопарка, я посмотрю в новостях». В общем, за один час произошло все, чего можно было опасаться. Но концерт в итоге прошел идеально.

«Все промоутеры находятся под прицелом»

— Зачем вы ввязались в фестиваль «Боль»? Казалось бы, где вы с большими концертами западных звезд и где фестиваль про панк и русскую почву.

Саморуков: [Основатель «Боли»] Степа [Казарьян] — мой старый друг, но на «Боль» я впервые случайно попал в прошлом году. Если честно, меня это поразило — я почувствовал себя снова подростком. Там происходила полная анархия, праздник непослушания, и нам захотелось стать частью этого, потому что это та аудитория, которая нам нравится и для которой мы работаем.

Мы встретились со Степой, я ему сказал: «Давай попробуем вместе. Ты полон энтузиазма, находишь странные русские группы. У нас есть бабло и опыт, мы можем привезти классных иностранцев». Ну и мы ударили по рукам. Мне кажется, все сработало — и «Боль» вышла на новый уровень. То, что мы ощутили на этом фестивале в июне, очень сильно стимулирует нас двигаться дальше. Хоть мы и потеряли на этом семь миллионов рублей.

Из недочетов: мы ограничились в основном панком. Некоторые зарубежные артисты отказались, не увидев эклектики фестиваля, потому что они не знают многих русских групп. Будем развиваться. Сейчас мы ведем переговоры с Томом Йорком.

Зато мы можем теперь сказать: ребята, мы способны сделать независимый фестиваль классной музыки с классной атмосферой. У нас не было ни одной драки, ни одной ситуации с пьяными подростками или с наркотиками. Все получилось очень позитивно. Название «Боль» настораживает спонсоров и власти — но вообще я уверен, что фестиваль заслуживает всяческую поддержку. Он дает возможность молодым талантливым музыкантам со всей России приехать и выступить перед огромной аудиторией. Миссия «Боли» — альтруистически-патриотическая

— Раз уж вы сами заговорили про власть. Вам по работе необходимо много взаимодействовать с государством. Часто возникают проблемы?

Саморуков: Есть бюрократия, от нее никуда не денешься. Но серьезных проблем нет. Я бы не стал врать — даже «Медузе»!

Зарецкий: Я слышал, что сейчас ведется какая-то законодательная работа в нашей сфере, и было бы здорово, если бы какие-то вещи были более четко регламентированы.

Саморуков: Мы очень не защищены. Все промоутеры находятся под прицелом, потому что делать концерт — это очень опасно.

Зарецкий: Если что-то идет не так, виноват ты.

Саморуков: Есть колоссальное количество причин, чтобы что-то пошло не так: от теракта до погоды. Мы бы с удовольствием сделали фестиваль на заводе, но я понимаю, что сейчас, в 2018 году, в России это слишком сложно, к сожалению. Это будет стоить колоссальных денег — и я говорю не про коррупцию, а просто про качественное обеспечение безопасности. Легче выбрать классную обычную площадку и привезти классного артиста.

— Вы без энтузиазма отзываетесь о русских музыкантах, но при этом делали тур Земфиры «Маленький человек».

Саморуков: Это было круто.

— Вы из каких соображений этим занялись?

Саморуков: Это наш первый туровый проект такого уровня. Это Земфира — самый главный, самый профессиональный артист страны. От такого предложения точно не отказываются. У нас остались очень хорошие воспоминания. Опыт колоссальный. Был суперуспешный тур. Мы продали почти все билеты на все концерты.

Зарецкий: Это был первый случай, когда один артист продал два «Олимпийских». Ну, не считая 1980-х и семнадцати концертов «Ласкового мая».

«Arcade Fire живут музыкой, им это просто в кайф»

— Расскажите, как вы организовали концерт Arcade Fire.

Саморуков: Я их фанат. Мы несколько лет их пытались получить. Это был, скажем так, ребенок, которого давно ждут, — и вот он наконец родился. Думаю, получилось еще отчасти потому, что группа выпустила свой не самый удачный альбом. Но это неважно. Путь был долгий и тернистый.

В апреле [2018 года] политическая ситуация между Россией и США в очередной раз ухудшилась — и я получил письмо от агента: мол, менеджмент не до конца уверен, что сейчас подходящее время для визита группы в Россию, хочет услышать мнение промоутеров. А я как раз собирался с женой на их концерт в Париже. Говорю: «Отлично, давайте встретимся, расскажу, что вас здесь ждет». Они отвечают: «Клево, приезжай, увидимся на площадке», — где именно и во сколько, не сказали. А они играли на стадионе — там тысяч 20 человек.

Я прилетел в Париж, купил в Шереметьево бутылку водки — ну я же русский. Прихожу в кассу с гостевыми списками, мне дают билет — на трибуну. Я понимаю, что мне оттуда надо попасть к группе, а я нахожусь в стране, где люди по-английски не особо говорят. Я начинаю нервничать, до концерта — час. Моя жена кое-как говорит по-французски, каким-то образом мы попали за кулисы с этой несчастной бутылкой водки. Меня встречает менеджер и говорит: «Молодец, ты прошел квест».

Дальше я пришел на афтепати — и все было потрясающе. Уин Батлер сказал: «Все классно, я хочу в Россию, обожаю Маяковского». Я пообещал отвести его в музей. И группа приехала в итоге в Москву. Для меня как промоутера и меломана их концерт — высшая точка нашей деятельности. Было очень круто, хотя, конечно, Arcade Fire как хедлайнер такого большого фестиваля в России — это очень дерзко.

Все это нас настолько тронуло, что потом я прервал свой семейный отпуск и мы с частью команды фестиваля поехали на выступление Arcade Fire в Берлин. И в какой-то момент оказались на афтепати в баре, где было двадцать русских и группа Arcade Fire. Было дико странно. Группа, конечно, демоническая. Они как демоны — и на сцене, и в жизни.

— Вы понимаете, как они вообще это делают? Играют два с половиной часа, после которых даже зрители выжаты, не говоря уж про музыкантов. Потом играют всю ночь диджей-сет — а уже на следующий день у них опять концерт. Как это возможно?

Саморуков: Это просто люди с наивысшим уровнем артистизма, который только возможен. Они живут музыкой. На «Стрелке» должен был быть диджей-сет вокалиста — в итоге вся группа вылезла на сцену и устроила джем-сейшн, какую-то вакханалию. Я тоже думал: на хрена это им нужно по большому счету? Это огромного масштаба группа, голос своего поколения — не в России, но в мире точно. Они могли бы просто после концерта пойти отдыхать. Но они живут музыкой, им это просто в кайф. Они гастролируют каждый год, хотя могли бы этого не делать — для денег это точно не нужно. У меня это вызывает дикое уважение.

— Сакраментальный и навязший в зубах вопрос, который всегда задают в интервью промоутерам. Когда в Россию приедут Radiohead?

Саморуков: Менеджмент артиста или агент никогда не назовет реальную причину, почему они еще не приехали. Просто пока не время. Через три недели я еду в Лондон на очередную конференцию, встречаюсь с агентом Radiohead. У нас уже было много разговоров. Мы обсуждали конкретные варианты, смотрели райдер, обсчитывали рентабельность. Нельзя сказать, что от Radiohead всегда поступает ответ «нет». Просто как-то не складывается. Не думаю, что тут есть какая-то политическая подоплека.

— По крайней мере, все не так грустно, как с Томом Уэйтсом, который говорил, что никогда не приедет в Восточную Европу, и за все время дал только один концерт в Праге.

Зарецкий: Том Уэйтс — это, кстати, мечта.

Саморуков: Мы вели переговоры, это было смешно. Лет семь назад оказалось, что в Москве живет фотограф, американец, близкий друг семьи Тома Уэйтса. И с ним знакома наша знакомая. Она говорит: «Ребята, он может поговорить с Томом, помочь сделать концерт». Мы дико обрадовались. Поехали с Митей к нему в гости — он жил тогда на «Белорусской».

Он открывает дверь и говорит: «Отлично, ребята, заходите, сейчас обсудим. Кстати! Я тут гоню самогон и делаю „Маргариту“ — попробуете?» Мы начали это пить. Действие самогона сразу дало о себе знать. Рассказали, кто мы, как мы любим Тома Уэйтса… Разговор отлично складывался, но чем закончился — мы уже не помним, потому что мы оттуда уползали. С тех пор подобные ситуации у нас называются «забукировать Тома Уэйтса».

Естественно, ничего не получилось. Насколько я знаю — не ручаюсь, что это правда, — Том Уэйтс хочет выступить в Большом театре. И чтобы на афише концерта не было ни одного рекламного логотипа. И ожидания по гонорару — от миллиона долларов. Скажем так, это большое наслаждение — так попасть на концерт Тома Уэйтса, — но мы это себе позволить не можем.

Зарецкий: А кроме того — когда было обсуждение возможного выступления других артистов с симфонической программой в Большом театре, Большой сказал категорически, что они только за классическую музыку.

— Остались какие-то группы, которые вы бы хотели привезти, но не можете это себе позволить?

Саморуков: Ну вот как раз Уэйтс. The Stone Roses. Pixies — хотя думаю, что мы можем себе это позволить. Точно влетим, но надо понять, насколько сильно. А так — почти все уже до России доехали.

Еще очень хочется привезти Эминема, каждый год ведем переговоры. Вообще что угодно возможно, часто это вопрос времени — главное, чтобы артист еще был в форме. Не хочется ждать, пока Radiohead станут ветеранами.

— Да, по-моему, они уже стали.

Саморуков: Мы не можем это комментировать.