Есть только две бенгальские кошки, да и те не мои Закон о банкротстве физических лиц не помог бедным должникам, зато отлично подошел для богатых

Два с половиной года назад в России ввели процедуру банкротства физических лиц. За это время объявили себя банкротами и смогли начать жизнь с чистого листа около 60 тысяч человек — всего 8% от тех, кто обязан это сделать по закону. По просьбе «Медузы» Ильнур Шарафиев разобрался в том, почему закон о банкротстве не работает, — и узнал, как оно помогает коррумпированным чиновникам и крупным бизнесменам.

«Недобросовестный» грузчик

В 2016 году грузчик из Новосибирска Валерий Овсянников стал героем парадоксального судебного процесса. За несколько лет до того он начал строить дом, набрав на это банковских кредитов. Когда совокупный долг вырос до 630 тысяч рублей, а Овсянников потерял один из источников дохода, мужчина обратился в юридическую фирму, где ему посоветовали обанкротиться: закон о личном банкротстве, работающий с октября 2015 года, обязывает сделать это любого человека, который больше трех месяцев не может выплачивать долг свыше полумиллиона рублей (стать банкротом добровольно можно с любой суммой долга).

Как этого и требует закон, перед судом Овсянников нанял независимого финансового управляющего, которая исследовала его долги и описала имущество. Недостроенный дом должник к тому времени уже продал и купил на вырученные деньги квартиру. Впрочем, кредиторы на нее претендовать не могли: другой недвижимости у грузчика не было, а единственное жилье закон отбирать запрещает.

По крайней мере один кредитор — банк «Хоум Кредит» — в суде отзывался об Овсянникове как о бывшем надежном заемщике. Это не помешало судье решить, что мужчина, когда брал в долг, действовал «недобросовестно» — и изначально понимал, что не сможет выплачивать банкам более 23 тысяч рублей ежемесячно, получая зарплату в 21 тысячу рублей в месяц (Овсянников говорил, что у него был и неофициальный заработок).

В итоге суд признал Овсянникова банкротом — но долг списывать отказался.

Теперь Овсянников вынужден продолжать выплачивать задолженность и при этом поражен в правах, как всякий человек, прошедший через процедуру личного банкротства. По закону ему запрещено в течение трех лет занимать руководящие посты в организациях, а если он в ближайшие пять лет захочет взять новый кредит, он обязан сообщить кредиторам о том, что был признан банкротом. Ираклий Чкония — юрист, который сопровождал дело Овсянникова во время апелляций (все они закончились неудачей), — жалуется, что суд не только не помог его клиенту начать жизнь с чистого листа, но и причинил ему моральные страдания: быть банкротом «стыдно перед друзьями и родственниками».

По словам Чконии, закон не определяет, что такое «недобросовестность» и «незаконность», из-за которых пострадал Овсянников. Существует закрытый перечень долгов, которые списать нельзя — алименты, компенсация вреда здоровью, — но одна из статей закона о личном банкротстве гласит, что долг не может быть списан, если гражданин действовал «незаконно». Чкония говорит, что это создает юридическую коллизию. «Если я должен был отдать долг сегодня, но не отдал, то, с точки зрения Гражданского кодекса, я действую незаконно, — рассуждает юрист. — Поэтому каждый судья оценивает „недобросовестность“ на свое усмотрение».

Случаев, когда заемщики проявили недобросовестность, действительно много, говорит Ирина Михайлова, юрист пермской организации «Территория семьи», которая пытается помочь людям в сложной финансовой ситуации. Предоставление фальшивых справок 2-НДФЛ или завышение в анкете заработной платы — распространенная практика времен «кредитного бума» начала и середины 2010-х годов. Тогда, говорит Михайлова, сотрудники банков получали процент от выданных кредитов и данные клиентов почти не проверяли.

До того, чтобы сделать человека банкротом, но не списать ему долги, больше не доходило. Но многим в первые месяцы действия закона было отказано в банкротстве в принципе. Теперь к «добросовестным» банкротам отношение судей поменялось, рассказывает Ираклий Чкония. «Раньше судьи скептически относились к должникам. Я объяснял, почему у человека такая ситуация, почему он перестал платить — у него больничный малооплачиваемый, человек же не рассчитывал, что сломает руку. А они: раз взял кредит — оплачивай. Теперь странные решения суда можно встретить все реже».

Птицы, кролик и две бенгальские кошки

Процедура банкротства, прописанная в законе, такова: финансовый управляющий — независимый посредник между должником, судом и кредиторами — составляет реестр долгов, список имущества и отчет о доходах банкрота. После этого вся «конкурсная масса» делится между кредиторами пропорционально их долям в общем объеме долга. Если человек задолжал одному банку 100 тысяч рублей, другому 70 тысяч, а третьему 30, а «конкурсной массы» после продажи хватит, чтобы покрыть только 100 тысяч долга, то кредиторы получат 50, 35 и 15 тысяч рублей.

При этом на время суда требования кредиторов замораживаются, равно как и все счета самого должника. Должник в конце процедуры получает значительно уменьшенный объем долга. В среднем, как говорят юристы, процесс банкротства занимает полгода, но в некоторых случаях может растянуться и на значительно больший срок. Например, грузчик Овсянников платит по долгам до сих пор.

По закону у должника нельзя забрать единственное жилье, чайник, кастрюли, ботинки, одеяло, инструменты или книги, которые нужны для работы, а также скот, птицу, кроликов и пчел, если они нужны для пропитания.

Несмотря на столь подробный перечень неотчуждаемого имущества, между должниками и управляющими регулярно случаются конфликты. Как рассказывает директор юридического агентства «Михаил Архангел» Максим Доценко, один из должников не указал, что у него есть две бенгальские кошки. Финансовый управляющий увидел их фотографии в инстаграме и внес в конкурсную массу. Разбирательство продолжается, — по словам Доценко, должник пытается давить на жалость судьи, заявляя, что это кошки его маленькой дочки.

Когда закон только вступил в силу, Минфин, полагая, что должники будут счастливы получить такое «легкое» освобождение от долгов, ожидал «бума банкротств». Однако за почти три года практика показала, что для людей, действительно попавших в сложную финансовую ситуацию, закон не работает.

Пенсионеры без конкурсной массы

Должники должны сами оплачивать всю процедуру банкротства — стоит она, как говорят занимающиеся банкротствами юристы, не менее 100 тысяч рублей, а таких денег у многих банкротов попросту нет. Основная статья расходов — оплата услуг финансового управляющего: по закону они должны получать 25 тысяч рублей за одно дело плюс 7% от реализованной конкурсной массы, но, как рассказывает пермский юрист Ирина Михайлова, мало кто хочет работать за такие деньги — и обычно одна из сторон вынуждена доплачивать управляющим за «юридическое сопровождение» или другие дополнительные услуги.

Если два-три года назад судьи подозревали должников в недобросовестности, то теперь подозревают в неспособности оплатить саму процедуру банкротства. Долг пенсионера Валерия Азарова из города Горячий Ключ Краснодарского края превышал 795 тысяч рублей, пенсия составляла всего около 8 тысяч, а имущества для создания достаточной «конкурсной массы» не было. Азаров внес на депозит суда 10 000 рублей на будущую выплату финансовому управляющему и заплатил судебную госпошлину в 6000 рублей. Но суд прекратил производство, так как пенсионер не смог доказать наличие средств или имущества, достаточных для оплаты расходов по делу.

Юрист Максим Доценко считает, что порочна сама идея о том, что банкротство должен оплачивать должник. «Меня пригласили в Госдуму как эксперта, чтобы узнать, почему банкротство физлиц не запускается, — рассказывает он. — Все ждали, что их сразу будет много. Но государство пыталось решить социальную проблему не за счет бюджета, а за счет частных лиц. Почему частные лица должны нести такую нагрузку? Те же адвокаты, которые работают бесплатно [по уголовным делам], оплачиваются из бюджета. А здесь — варитесь как хотите. Сейчас все выглядит так, что гражданам банкротство очень нужно, а управляющим — не очень».

Доценко говорит, что управляющим нет смысла работать за деньги, которые им предлагает закон: они, например, оплачивают страховку, которая может стоить сотни тысяч рублей в год. Поэтому они и начисляют дополнительные тарифы за любую услугу.

Формально управляющий назначается независимо ото всех участников суда. Тот, кто подает на банкротство, выбирает только саморегулируемую организацию управляющих (СРО), а она уже подбирает подходящего кандидата из числа своих членов. Потом управляющего утверждает суд.

Но в реальности постоянно возникают вопросы об объективности управляющих. «На рынке есть устойчивое мнение, что с независимостью управляющих все очень плохо и они очень часто работают на конкретного заказчика. Заявитель договаривается с конкретным управляющим, а СРО знают, как сделать так, чтобы предложить именно его кандидатуру. Все это, естественно, незаконно. Но ситуации, когда управляющий работает на одного [из кредиторов] и против остальных, очень распространены», — говорит преподаватель Московской высшей школы социальных и экономических наук, эксперт по банкротствам Олег Зайцев. Проверить незаконность действий управляющего сложно, рассказывает Зайцев, потому что доступ к информации об имуществе должника имеют только сами финансовые управляющие.

Зайцев уже несколько лет лоббирует идею об упрощенном банкротстве, когда в случае, если у должника нет имущества, банкротство будет проводиться вообще без финансового управляющего, а другие расходы, например на обязательную публикацию в «Коммерсанте» сведений о банкротстве, возьмет на себя бюджет. Пока эта идея «находится в стадии разработки», говорит эксперт.

Слишком много кредиторов

Альтернатива банкротству — реструктуризация долга (уменьшение процентной ставки, увеличение срока кредитования и так далее), о которой должник договаривается непосредственно с кредитором и заключает с ним мировое соглашение. Однако, по данным правового бюро «Олевинский, Буюкян и партнеры», в 98% случаев попытки мирового соглашения все равно заканчиваются банкротством. «Статистику по этим случаям собрать сложно, потому что ее мало, я знаю буквально полтора случая, — например, когда должник сказал „дайте мне месяц, я продам квартиру и рассчитаюсь с долгами“ и история завершалась успешно», — говорит юрист Максим Доценко.

Финансовый омбудсмен России Павел Медведев, у которого есть полномочия для урегулирования проблем клиентов с банками, рассказывает, что первые два-три года своей деятельности он просто звонил или писал в банки и просил о реструктуризации долга. Банки часто соглашались, потому что знали, что реструктуризация — это единственный шанс получить весь долг.

По его подсчетам, в первые два года работы ему удавалось помочь примерно в половине случаев, но сейчас договаривается с банками лишь каждый пятый. «В последние пять лет реструктуризация практически невозможна. Исчезли должники только одной кредитной организации, а множественная реструктуризация [с большим количеством кредиторов] не удается, так как они не верят друг другу», — рассказывает Медведев. Официальный финансовый омбудсмен мог бы быть гарантом исполнения множественной реструктуризации, но таких полномочий у него нет, говорит Медведев.

Почти идеальное банкротство

Удачное прохождение процедуры банкротства даже для более обеспеченных граждан — это сложный квест. Ольга Ларионова, ставшая банкротом летом 2018 года, рассказывает, что не планировала объявлять себя несостоятельной. У нее была зарплата в 100 тысяч рублей, которой ей хватало на жизнь. Сначала Ларионова взяла кредит для улучшения жилищных условий (без ипотеки). Потом серьезно заболел ее сын — ему поставили диагноз «обсессивно-компульсивное расстройство». Какое-то время женщине помогала бабушка, но зимой 2017 года она умерла. Чтобы заниматься ребенком, Ларионовой пришлось найти работу с более мягким графиком — и низкой зарплатой.

«Все деньги уходили на выплаты докторам, лекарства, поездки [в клиники] на такси», — рассказывает она. Ларионова поняла, что не сможет выплачивать кредиты, а в рефинансировании банк отказал: для этого зарплата женщины должна была составлять не менее 30 тысяч рублей в месяц. К тому моменту ее общий долг трем банкам достиг 700 тысяч рублей.

Ларионова нашла юридическую компанию, которая согласилась помочь ей с банкротством, взяв за свои услуги 55 тысяч рублей. Финансовый управляющий обошелся ей еще в 60 тысяч рублей, а публикация о банкротстве в «Коммерсанте» — в 15 тысяч. Оплачивала Ларионова все это с кредитной карты.

После этого все ее счета и карты заблокировали. Из зарплаты финансовый управляющий выдавал ей только прожиточный минимум и социальные выплаты за ребенка-инвалида — 17600 и 6000 рублей соответственно. Позже социальные выплаты выросли до 12 тысяч рублей. «Еле выкарабкалась», — говорит она.

Через полгода после начала процедуры Ларионову признали свободной от долгов. То, что она в течение пяти лет не сможет быть индивидуальным предпринимателем и занимать руководящие должности, ее не беспокоит: ничего из этого она делать не планирует.

Единственное, о чем она жалеет, — это о том, что явно переплатила управляющему. «Мне были озвучены два варианта. Оба — совсем не те, что предполагает закон, где прописан выбор СРО, а не конкретного человека», — говорит она. Ларионовой предложили либо ждать, когда кто-то из управляющих, «приписанных» к арбитражному суду, согласится взять ее дело, либо нанять человека из юридической конторы, которая вела ее дело. Она выбрала второй вариант.

«К сожалению, тогда я не знала, что можно самой выбрать любую СРО. Есть ресурс — единая база управляющих. Я могла избежать некоторых моментов», — говорит Ларионова. Например, деньги «на жизнь» она получала с задержками, а сам суд затянулся на два месяца из-за того, что управляющий не подготовил часть документов. А еще управляющий не отчитался, на что он потратил 10 тысяч рублей. «Я, конечно, поняла, что все это — „себе в карман“, но уже не было ни желания, ни сил что-то доказывать и разбираться с этим». — говорит Ларионова.

Впрочем, к врачам у нее еще больше претензий, чем к юристам. Ее сын заболел, когда ему было 13 лет. Когда ему исполнилось восемнадцать, выяснилось, что диагноз и лечение были ошибочными. Теперь ему 20, Ларионова — банкрот, а медики, по ее словам, «отказываются исправлять ситуацию». Сейчас она собирается снова идти в суд.

Банкротство для богатых

Чем богаче заемщик, тем проще ему обанкротиться. И тем проще ему, по словам юристов, с которыми поговорила «Медуза», быть «недобросовестным», но избежать наказания. «Появился специальный термин — „банкротство для богатых“», — говорит юрист Олег Зайцев.

Один из самых известных банкротов — депутат Законодательного собрания Свердловской области Илья Гаффнер, который в начале 2015 года, во время финансового кризиса, посоветовал россиянам «меньше питаться», а через полтора года сам стал банкротом. В его «конкурсную массу» включили только два ружья стоимостью 110 тысяч рублей и зарплату, которую он пытался скрыть от финансового управляющего и просил выдавать наличными (суд постановил вернуть эти деньги кредиторам). Гаффнера признали банкротом, а его долг в 160 миллионов рублей был списан.

«С одной стороны, у богатых должников есть большие долги, срок расчетов по которым скоро наступит. С другой — у них есть много имущества, которое не хочется отдавать. Такие люди начинают заранее готовиться к банкротству и выводить все имущество, чтобы к часу X [у них ничего не было]», — объясняет Алексей Карпенко, старший партнер адвокатского бюро Forward Legal. Если такие люди сами подают на банкротство, у них есть способы назначить нужного им управляющего.

Максим Доценко называет это «ответственной подготовкой к банкротству». Если активы профессионально вывели за границу — шансов найти их почти нет. «Бюджет поисков имущества в Европе — это десятки тысяч долларов, это просто за поиск, когда нет наводки. У международных юристов другой порядок цифр», — объясняет он.

Финансовый управляющий Дмитрий Лапин — специалист по поиску активов должников за рубежом — добавляет: банкротство может быть еще и инструментом коррупции. «Значительная часть взяток передается в виде договоров займа: чиновник берет деньги якобы в долг под расписку. Получение денег и [оказание услуги] по времени разнесены, — рассказывает он. — Когда дело сделано, оформляют документ, что он, чиновник, якобы вернул долг. В моей практике было пять-шесть обращений, где давались взятки под такую расписку [но чиновники не выполнили условия]: некоторые кидают взяткодателей, берут деньги „в долг“, но не собираются ничего сделать. А потом инициируют процесс банкротства, чтобы избежать ответственности». Конкретные примеры Лапин не привел.

В таких случаях кредитор находит только то, что ему позволили найти. Активы, которые на самом деле имеют малую ценность, оставляют как мишень. «Есть крупные бизнесмены, которые решили перекинуть все свои ликвидные активы на Запад, а в России — все обнулить или выставить „фейки“ для кредиторов, — рассказывает Лапин. — Из тех [богатых банкротов], с кем я работал, не было ни одного, кто бы реально разорился. Все эти люди заранее уводили активы. Здесь они банкроты, а там — миллионеры».

Хачатур Мурадов — бывший управляющий партнер инвестиционной компании «УРСА Капитал» — сам на банкротство не подавал, но успел хорошо подготовиться к тому, что это сделают кредиторы. В апреле 2016 года ООО «Руно-инвест» обратилось в суд с просьбой признать Мурадова банкротом. Компания заявила, что Мурадов должен ей 97 миллионов рублей и не выплатил долг в оговоренные сроки. Позже к исковому заявлению присоединились другие организации — «Русский торгово-промышленный банк», ООО «ПАРТНЕР». А общий размер требований кредиторов составил свыше 5 миллиардов рублей.

Документов, подтверждающих, что у Мурадова есть имущество, покрывающее такой большой долг, не нашли и его признали банкротом. Всего у него обнаружили 17 объектов недвижимости, 23 расчетных счета со всего лишь 300 тысячами рублей, 10 долларами и 10 евро.

Зато финансовый управляющий, который работал над этим делом, нашел, что Мурадов в 2015 году успел продать недвижимости на сотни миллионов рублей. Как рассказал «Медузе» сам управляющий, только физлицам было продано имущества примерно на 820 миллионов рублей, а юридическим лицам — еще больше. Управляющий решил, что сделки были фиктивными, Мурадов денег от покупателей не получал, а сами покупатели были подставными.

Доказать в суде фиктивность таких сделок крайне сложно, рассказывает управляющий. Никаких родственных и дружеских связей Мурадова с покупателями установить не удалось, и все они предъявили расписки о том, что тот получил за свою недвижимость полную сумму. Теперь по каждому эпизоду приходится требовать справку о платежеспособности покупателя на момент покупки (то есть доказательства, что у него действительно были необходимые для сделки миллионы), а также отчета, как были израсходованы Мурадовым полученные средства.

Большинство сделок по-прежнему находится на рассмотрении, говорит управляющий. Пока удалось доказать фиктивность лишь нескольких из них.