«У него была ранимая душа, но он держал это в себе. Он не был русским, как вы» Режиссер Марина Зинович — о работе над документальным фильмом про актера Робина Уильямса

На американском канале HBO и в российской «Амедиатеке» вышел документальный фильм «Робин Уильямс: Загляни в мою душу». Сняла картину Марина Зинович — двукратная обладательница премии «Эмми», известная по биографическим фильмам о Романе Полански, Ричарде Прайоре и Бернаре Тапи. Премьера ленты о Робине Уильямсе, умершем в августе 2014 года, состоялась в январе 2017-го на фестивале Sundance. По просьбе «Медузы» кинокритик Егор Москвитин поговорил с Мариной Зинович о том, каково снимать документальный фильм вскоре после трагической смерти героя, как уговорить его друзей говорить на камеру и что нового может узнать режиссер, когда рассказывает о своем кумире.

— В фильме нет комментариев второй и третьей жен Робина Уильямса. Вы решили, что рано обращаться к ним с этой темой?

— Именно. Для некоторых из героев это все еще травматично. Сегодня я пересматривала фильм и сама себе задавала этот вопрос: а будь кино о моем отце, согласилась бы я сама на такие интервью? Вторая жена Робина, Марша [Гарсес, бывшая няня сына актера], просто не захотела общаться с нами. Я сталкиваюсь с таким, работая над каждым фильмом: думаешь, что в этот-то раз заполучишь комментарии ото всех, но нет. Например, мы много общались с другом Робина, комиком Бобкэтом Голдтуэйтом. Но он не захотел повторять свои слова на камеру, потому что прекрасно знал, что Робин не любил хвалебных посвящений. Он так и говорил мне: «Я помогу с информацией, но на меня в кадре не рассчитывай — Робину бы это не понравилось!»

Но хотя Бобкэт и был против, мы нашли способ упомянуть его в конце фильма — потому что их дружба была действительно очень важна для сюжета. Что касается Сьюзан [Шнайдер, третьей жены Робина Уильямса], то она просто не отвечала нам. Я пыталась связаться с ней через общих друзей, но безрезультатно. Каждый переживает эту трагедию по-своему. Люди не обязаны знать, кто я, и идти со мной на контакт.

— Что вы чувствуете, когда герои отказывают вам в интервью?

— Когда занимаешься этим столько же, сколько и я (Марина Зинович работает в документалистике с начала 2000-х — прим. «Медузы»), то начинаешь к такому относиться философски. Что я могу поделать? Да ничего. Я столько лет жизни потратила, принуждая людей делать что-то. Тому же Бобкэту я прямо сказала: «Буду выслеживать тебя, пока ты со мной не поговоришь». А в итоге помог мой сын. Он как-то при мне сказал своим друзьям: «Боже, мама так часто пишет Бобкэту, а он ей никогда не отвечает. Если бы она предложила ему пожениться, он бы все равно ей не ответил!» Я передала эту шутку Бобкэту, и он решил, что пора со мной пообщаться.

Вообще, у меня большой опыт убалтывания людей. [Французский бизнесмен, бывший глава Adidas и владелец футбольного клуба «Олимпик Марсель»] Бернар Тапи не хотел общаться ни с кем — а я сделала о нем фильм. Когда я снимала второй фильм о Романе Полански, режиссер написал мне, что готов поучаствовать. Оказывается, ему понравился первый — за исключением голоса актера, который озвучивал его письма. Так что к людям всегда можно найти подход.

— В отличие от фильма о комике Ричарде Прайоре, на этот раз вы начали снимать кино вскоре после смерти героя. «Свежесть» воспоминаний как-то влияет на ваш подход к истории?

— Было труднее описывать последние дни жизни героя, но не потому, что все случилось недавно, а потому, что это всегда как операция на сердце. В моем фильме о Робине Уильямсе нет того, чего многие наверняка ждут, — драматического финала, какой-то хроники смерти. Конечно, совсем избежать этой темы не удалось, но мы старались сосредоточиться на его творчестве, на его восхождении и его надеждах. Мы хотели ощущения праздника, а не поминок. Поэтому мы сфокусировались на годах, когда Робин только оттачивал свое мастерство. Когда он поступил в [нью-йоркскую школу искусств] «Джульярд». Когда подружился там с актером Кристофером Ривом. Когда они оба были молоды и полны амбиций.

— Вы не боялись, что получится кино о «грустном клоуне»?

— Нет, после фильма про Ричарда Прайора я четко уяснила: когда снимаешь кино о комедиантах, публике нужно дать ровно то, к чему она привыкла. То есть она должна смеяться. Кто-то другой снял бы фильм в более мрачных тонах, но у меня получилось то, что получилось, — и мне кажется, мой подход вполне уместен.

— А чему вас как документалиста научил фильм о Робине Уильямсе?

— В данном случае я пыталась уйти от формата «прямого байопика». То есть начертить для своего героя более гибкую траекторию пути, не привязывать главы фильма к периодам его жизни, не подстраивать свои выводы под хронологию событий.

— Вы выбрали героя из профессионального или из личного интереса?

— Все просто: я его фанат. Огромный фанат.

— Но вы не были знакомы?

— Нет. Смешно, что Робин Уильямс есть в моем фильме о Ричарде Прайоре. Но когда мы снимали интервью с ним, меня не было на площадке: я болела гриппом и не смогла прилететь в Сан-Франциско. Обычно я беру все интервью сама, но в тот день у меня не получилось. Интервью — отличное, кстати, — сделали без меня. И тем не менее я всегда чувствовала связь с ним. Я ведь была актрисой, когда он начинал. Вы не поверите, но в его фильме «Король-рыбак» есть массовая сцена на Гранд-Централе — и я там играю!

Если ты рассказчик, ты всегда ищешь героев, которые тебя заворожат. После Бернара Тапи я думала, что уже не встречу никого подобного. Но вот я читаю статью о Романе Полански — и снимаю фильм о человеке, который не сможет вернуться в Америку, даже если его номинируют на «Оскар».

Из-за фильма против Полански вновь открывают дело, а потом его арестовывают в Швейцарии — и я понимаю, что теперь должна снять кино о том, как документальное искусство влияет на реальность. А потом умирает Ричард Прайор. А потом — Робин Уильямс. Так герои сменяют друг друга. В случае с Робином мне, не только как режиссеру, но и как актрисе, хотелось понять: откуда он черпал свою энергию, как вообще возможно быть таким изобретательным? Ответ, конечно, я дать не смогу — но почему бы не попытаться?

— Ваш фильм воспринимается так, будто всю историю рассказывает сам Робин Уильямс — хотя на самом деле сохранилось не так уж много видеоинтервью, где бы он говорил о себе. Были ли у вас ситуации, когда вы хотели что-то сказать о герое, но у вас просто не было возможности проиллюстрировать свой тезис?

— Кто-то из зрителей заметил, что в фильме есть всего один момент, когда Робин присутствует на экране и что-то говорит. Все остальное время его речь существует как бы отдельно от образа. У нас много закадрового голоса Робина, и это позволяет вам услышать в нем другие интонации. Когда мы видим его лицо, мы наблюдаем податливого, мягкого человека, которому нравилось делать других счастливыми, говорить приятные вещи. Но когда мы слышим только голос, это уже совсем другой человек. Я ответила на ваш вопрос?

— На самом деле мне интересно, как вы решали для себя такую творческую задачу: вам нужно описать внутренний мир героя, но при этом у вас на руках мало материалов, где он сам бы рассказывал о своем внутреннем мире.

— А, поняла. Он редко откровенничал о личном, поэтому нам пришлось перелопатить кучу интервью, чтобы склеить его монолог о своей жизни. Мы искали реплики, которые будут звучать очень эмоционально, и иногда нам везло. Например, в интервью для Playboy его спрашивают: «Вы боялись, что вас бросят?» Его реакция просто пронзительна. Но чтобы найти эту реплику, нам пришлось потратить месяцы! Видите, хоть у Робина и была ранимая и печальная душа, он всегда держал это в себе. Он не был русским, как вы.

— В вашем фильме появляется и Вупи Голдберг.

— Да, но в этом фильме она рассказывает гораздо меньше, чем говорила в фильме о Ричарде Прайоре, — возможно, потому, что тот умер почти за десять лет до съемок. Она из тех людей, кто охраняет свои личные отношения. Думаю, в этот раз мне было сложнее работать с героями из-за того, какой была смерть Робина.

— Вы думаете, что нас рано или поздно ждут какие-то новые подробности о ней?

— Не уверена. Члены его семьи склонны к депрессиям — об этом в фильме говорит его сводный брат. У него обнаружили болезнь Паркинсона. После вскрытия выяснилось, что у него начиналась еще и деменция с тельцами Леви. К сожалению, это сравнительно новая болезнь, о которой чаще всего узнают посмертно. Недавно ко мне подошла женщина и сказала: «Спасибо за фильм. У моей мамы болезнь Паркинсона, и она часто говорит мне, что она другой человек. А я от нее отмахиваюсь: „Брось, мам, ты — это ты“. Теперь я буду внимательнее». Я к чему это? Каков бы ни был диагноз, важно, чтобы люди могли говорить друг с другом. Ведь в конце концов мы все что-нибудь подцепим, верно?

— Вы говорите, что еще до съемок были фанатом Уильямса. Получается, вы не узнали о нем ничего нового — или что-то все-таки стало сюрпризом?

— Еще как узнала! Например, мне всегда казалось, что он единственный ребенок в семье — а у него было три сводных брата. Я сама мать единственного сына, и сначала я думала, что сделаю кино о мальчике, которому одиноко с самого детства, а все оказалось иначе.

— Наверное, вы видели каждый стендап Робина Уильямса. Есть хоть что-нибудь, о чем он не мог бы пошутить?

— О, боже, нет! Он шутил обо всем! Его менеджер хотел, чтобы я целиком вставила в фильм гэг про куннилингус. Он смешной, но слишком длинный! Каждая его шутка была хороша к месту: о наркотиках, о контроле над оборотом оружия, о Рональде Рейгане, о женщине-президенте. Для этой хохмы в фильме просто не нашлось места — хотя, возможно, нам стоит выпустить ее на коллекционном DVD.