Не будет золота — начнутся убийства Как пытаются выжить жители поселка под Читой, незаконно добывая золото в заброшенных шахтах. Репортаж Даниила Туровского

В поселке городского типа Вершино-Дарасунский в Забайкальском крае золото добывают уже полтора века. В советское время на здешних рудниках трудились заключенные и военнопленные японцы, а после распада СССР Вершино-Дарасунский постигла участь большинства российских моногородов: почти все шахты закрылись, их работников уволили, люди начали уезжать. Многие из тех, кто остался, включая подростков и бюджетников, теперь зарабатывают тем, что незаконно проникают в закрытые шахты и проводят там дни и недели, пытаясь добыть золото. Кто-то из копателей богатеет, кто-то — погибает в шахтах, кого-то сажают в тюрьму или штрафуют. Спецкор «Медузы» Даниил Туровский отправился в Вершино-Дарасунский и изучил, как современный частный золотой промысел возникает в попытках сбежать от бедности и разрухи.

Дети под землей

Иногда после школы пятнадцатилетний Владимир выходит в березовую рощу и по тропинке доходит до холма, на котором стоит недостроенная водонапорная башня. Оттуда открывается вид на весь поселок Вершино-Дарасунский, и там хорошо думается о будущем. На башне оранжевым баллончиком выведены две надписи: «Делай бомбы, а не секс» и «АУЕ».

Как и многие поселковые подростки, Владимир проводит почти все свободное время пытаясь добывать золото в закрытых шахтах. Первый раз он попал туда, когда ему было 12, — его взяли в свою бригаду отец и старший брат. Мальчик воспринимал это как что-то обычное — вроде помощи в огороде. Нужно было таскать тяжелые мешки с продуктами для рабочих на сотни метров вниз, а после — поднимать на поверхность еще более тяжелые мешки с песком, в котором могло найтись золото. Первое время у Владимира сильно болела спина, но потом он привык. А когда ему исполнилось 15 лет, начал ходить в шахты сам — уже без старших, с друзьями и одноклассниками.

«Я не хочу всем этим заниматься, но нужно помогать семье, — рассказывает Владимир, долговязый подросток в майке с веселым принтом. — Каждый раз, когда спускаюсь, думаю о том, что могу погибнуть. Еще чаще — о том, что сесть за все это можно. Потому что работать там без взрывчатки невозможно. А если поймают со взрывчаткой, то точно дадут статью по терроризму, которая, наверное, лет на 15».

Больше всего Владимир волнуется, что попадет под рейд забайкальского ФСБ — они в Вершино-Дарасунском случаются раз в несколько месяцев. Местные правоохранители не обращают на копателей никакого внимания — одна из основных самодельных штолен находится в 150 метрах от полицейского участка.

В целях безопасности Владимир и его одноклассники носят с собой в шахты приборы для замера уровня метана. «Можно потравиться, и газ этот не всегда замечаешь, — объясняет подросток. — Поэтому никто не ходит в одиночку. Если вдохнешь сильно, то начинаются галлюцинации, рвота, онемение тела». Школьники уверены, что лучше ходить в шахты со взрослыми, которые хорошо знают все тоннели и выходы, но чаще спускаются без них — чтобы не делить заработок. «Деньги нужны в основном на развлечения, — уточняет Владимир. — Что нужно каждому подростку? Ну алкоголь в первую очередь. И чтобы в Читу было на что съездить и там погулять».

Чаще всего Владимир и его друзья спускаются под землю (здесь это обозначают глаголом «уходить») сразу после школы — чтобы вылезти к началу занятий на следующий день. «Ребята часто засыпают прямо на уроках, потому что ночи проводят в шахтах, — рассказывает учительница школы, в которой учатся подростки. — Один, самый беспокойный, как стал спускаться, очень изменился: стал спокойным и будто быстро повзрослел. Я их прошу только, чтобы они были осторожны и надевали каски».

Иногда школьники уходят и на целые выходные — так им удается заработать по 10 тысяч рублей на каждого. «Мы ходим на пару дней, но знаем человека, который сидит внизу уже месяц, — рассказывает Владимир. — Это означает, что он нашел очень хорошее место и, наверное, сильно разбогатеет, поднимет несколько миллионов».

Другого досуга в Вершино-Дарасунском, в котором сейчас живет около 4 тысяч человек, особенно нет. Когда подростки не спускаются в шахты, они бродят по поселку, сидят с пивом у военного мемориала или в подъезде. Сбежать от этой унылой действительности, как рассказывает Владимир, немного помогает интернет — особенно бесплатное кино и видеоблогеры, а еще Навальный, который раздражает друзей только тем, что поддерживает ЛГБТ. «Голубые береты по всей стране нам не нужны!» — говорит Владимир. «Но ты сам скоро будешь голубым беретом!» — смеется его одноклассник.

Владимир действительно хочет стать спецназовцем ВДВ — когда ему исполнится 18, он собирается поскорее уйти в армию. Подросток считает, что готов служить в спецвойсках — потому что ходил в шахты и дрался на поселковых «стрелках» с копателями из других районов. У его одноклассника те же планы: он в шутку говорит, что уехать из Вершино-Дарасунского легче всего двумя способами — пойти в армию или сесть в тюрьму. 

«В России сейчас основная перспектива — быть военным, — размышляет он. — Квартиру дадут, будет стабильность. Но в ФСБ идти не хочется, только в войска. Мы следили за Донбассом, но поехали бы туда только по приказу, но не наемниками. Это же ехать на смерть, ехать наемником — как террористом идти. Я хочу работать на государство, чтобы не было постоянно ощущения, что тебя схватят дома ночью».

По словам учительницы из школы, где учатся подростки, многие из них готовы спускаться как можно глубже, пробивая необследованные места взрывчаткой, — чтобы повторить успех других копателей и купить на заработанное автомобили и дома. «Никто здесь не хочет, чтобы все это закончилось, потому что не будет золота — начнутся убийства, — поясняет она. — Из-за шахт тут более-менее стабильность и все заняты». С ней согласен и житель поселка, сын которого проводит в шахтах по 20 дней в месяц. «Если завалят окончательно, будет голод, как в 1990-х, будут, как и тогда, похищать собак и есть их, — говорит он. — У меня тогда три овчарки пропало».

Учительница и сама пыталась добывать. Вместе с директором школы они отправились на заброшенную фабрику, где в советское время перерабатывали руду, спустились в подвал и набрали там четыре мешка песка, в котором после очистки нашлось несколько граммов желтого металла. «Каторжники, ссыльные, китайцы, мы — все десятилетиями тут ищут фарт, кто-то находит, кто-то погибает, тоже хотелось попробовать, — рассуждает она. — Золото всем здесь принадлежит, это наша земля, не понимаю, почему его добычу кто-то может ограничивать или за нее наказывать».

Поселок термитов

Ежедневно в шахты под Вершино-Дарасунским самостоятельно спускаются около ста жителей поселка. Объединившись в бригады по четыре-пять человек, они «уходят» на пару недель; многие проводят под землей еще больше. С собой они несут тяжелые рюкзаки, чтобы на глубине оборудовать себе жилье — сбить из дерева койки, поставить телевизоры с DVD-проигрывателями, обустроить кухню с чайником и электроплиткой.

Выходят копатели из шахт обычно ранним утром. В разных частях поселка можно увидеть вылезающих из небольших лазов мужчин в касках, с рюкзаками и фонарями. На поверхности они часто одеваются так же, как на глубине, — ходят по поселку в камуфляже, с перчатками, торчащими из карманов. У некоторых в огородах стоят самодельные мельницы — чтобы перемалывать найденную руду.

У разных копателей — разные стратегии. Одни спускаются с самодельными «дробилками» искать новые жилы. Другие, как учительница и директор школы, набирают мешки с «вторяками» — золотосодержащим песком от предыдущих работ. Третьи отправляются в самые труднодоступные лазы по веревке, отбивают ломом или «дробилкой» руду, собирают ее и почти сразу же выбираются.

Успешные бригады огораживают под землей «рыбные» участки: ставят решетки, двери, вешают замки. «Бывает, идешь туда, где обычно добывал материал, но в тоннеле внезапно дверь, — рассказывает один из копателей. — Стучишь в нее. Там спрашивают: кто? Называешься. Отвечают, что сейчас спросят у главного. Ну и не возвращаются. Значит — нельзя».

Каждый житель Вершино-Дарасунского знает (и мечтает повторить) историю двухлетней давности. Тогда четверо двадцатилетних мужчин забрались под землю на неделю и нашли золота на 22 миллиона рублей. Те, кому везет, как им, вкладывают деньги в квартиры в Чите и дорогие автомобили; строят особняки на Коммунистической улице в самом поселке — и продолжают или сами добывать золото, или курировать бригады. Практически никто, даже разбогатев, из Вершино-Дарасунского не уезжает.

Несмотря на разруху и внешнюю бедность, по дорогам поселка иногда проезжают джипы Lexus GX 460 (от 3,5 миллиона рублей), Infinity GX70 (от 2,5 миллиона рублей), Hummer H2 (от 2 миллионов рублей). В последнее время, когда в шахты стало уходить все больше людей, взлетели цены и на дома: самый простой может стоить миллион рублей, другие — в пять раз больше. Как говорят в поселке, видишь деревянный забор — «человек бухает», кирпичный — «копает».

В региональной прессе Вершино-Дарасунский называют «поселком термитов». По его территории действительно разбросаны десятки самодельных лазов и входов в шахты; один из них находится прямо в огороде на одном из частных участков. Некоторым штольням больше ста лет.

В 2000-х, когда из-за закрытия шахт без работы остались около двух тысяч человек (половина населения Вершино-Дарасунского), люди, чтобы выжить, начали добывать золото самостоятельно — вернувшись к тому, чем занимались их прадеды полторы сотни лет назад. «Для дарасунцев ходить под землю за золотом — это обыденность, ну, не знаю, с чем сравнить, это как городским цветок в клумбе сорвать, — объясняет один из копателей. — Тут и дети знают, как добывают золото. Золотосодержащий песок просеиваешь водой, собираешь песчинки алюминиевой чашкой, обжигаешь „азоткой“».

«Люди, которые обычно были пьяные, неряшливые, без всего, теперь, когда начали ходить, купили неплохую одежду, в домах делают ремонт, покупают тачки, — рассказывает местный житель Максим Арсентьев. — Это здорово. Но если власти перестанут закрывать на это глаза, то у людей исчезнет последняя надежда».

Компания, охраняющая рудники в Вершино-Дарасунском, оценивала потери от деятельности копателей в полтонны золота в год — это примерно 750 миллионов рублей в сегодняшних ценах. Источник в руководстве действующей шахты сказал «Медузе», что под землей остается больше 150 тонн золота, хотя точных цифр никто не знает, а разведка запасов не ведется. Врио главы Забайкалья Наталья Жданова два года назад говорила о необходимости закона о вольноприносительстве — в 2003 году такой закон даже приняли в парламенте, но Владимир Путин его не подписал и отправил на доработку.

В 2017 году Минприроды предлагало разрешить индивидуальную добычу золота на Колыме, а уже в этом марте представитель Забайкалья в Совете Федерации предлагал ввести в регионе патенты на добычу золота — но пока все эти инициативы не получили продолжения. По факту все копатели Вершино-Дарасунского находятся вне закона: добыча золота частниками запрещена в России с 1954 года; обычно копатели отделываются административными штрафами за незаконное проникновение в шахты, потому что уголовная ответственность наступает только при ущербе около 1,5 миллиона рублей — это целый килограмм золота по ценам скупщиков, редкий улов.

Для борьбы с копателями власти почти каждый год засыпают незаконные входы в шахты. Несколько раз их засыпали с людьми внутри, — впрочем, обходилось без жертв: золотодобытчики просто находили другие лазы, чтобы выйти на поверхность. В 2016 году дошло до открытого конфликта. Когда руководство действующей шахты «Юго-Западная» попыталось завалить незаконные ходы, десятки копателей выстроились около штолен с ломами и пилами. На помощь выехала служба судебных приставов, но дарасунцы повалили деревья на пути к поселку и разложили шипы на дороге. Тогда в поселок вызвали ОМОН.

Только после этого шахты удалось завалить. На следующий день их откопали — на это потребовалось полтора-два часа.

«Котелки» и японцы

Дарасунский рудник — один из старейших в России: хотя экспедиции в поисках золотых и серебряных залежей начались еще при Иване III, нашли их только в XVIII веке — и как раз в Забайкалье. В середине XIX века в Вершино-Дарасунский (на бурятском: «хорошая вода, дар земли») устремились золотоискатели и поехали каторжные рабочие; с 1861 года оператором рудника стал предприниматель Михаил Бутин. Тогда же здесь появились первые несанкционированные старатели. Их называли «хищниками».

«Хищники» добывали золото самостоятельно и продавали его скупщикам. Бутин создал отдел по поиску преступников и выставил на шахтах охрану — но группы по три-четыре человека все равно забирались в разрезы и выносили руду. Так они будут работать и через 150 лет, в конце 2010-х.

Уже в XX веке вокруг Вершино-Дарасунского (до Читы отсюда — час по грунтовке и еще три по трассе) открыли еще несколько богатых месторождений. В 1929 году советская власть построила комбинат «Дарасунзолото», после чего разработки стали вести на большей глубине. Золота становилось все больше, людей в поселке — тоже. Шахта «Юго-Западная» спускалась под землю почти на километр; если совсем точно — на 874 метра. 

В середине 1930-х, вспоминал один из инженеров горного института, приехавший в поселок из Москвы, основным транспортом здесь были верблюды. Грузовые автомобили появились тут только ближе к концу десятилетия, тогда же начали строить узкоколейку, но с началом войны рельсы сняли и отправили на нужды фронта. Добыча продолжала идти своим чередом — вслед за комбинатом в Вершино-Дарасунском построили одну из первых в СССР фабрик по переработке руды.

В 1948 году в поселке появилось подразделение ГУЛАГа — Дарасунское лагерное отделение: бараки, колючая проволока на заборе, вышки с вооруженной охраной. Лагерь просуществовал до смерти Сталина — заключенные работали в шахтах и строили новые, возводили здания в поселке. Всего их было около 1200 человек. Судя по всему, в основном — без высшего образования: более образованных отправляли в лагерь в Балей, где функционировала «шарашка». На сайте управления ФСИН по Забайкальскому краю сообщается, что в те годы в регионе «была создана мощная производительная база для проведения форсированной индустриализации страны».

Еще в одном лагере в Вершино-Дарасунском держали бывших солдат Квантунской армии — военнопленных японцев (всего их в местах заключения в Читинской области было более 60 тысяч). В поселок, как писал один из жителей Вершино-Дарасунского, чьи воспоминания хранятся в местном музее, их привели пешком. Они тоже трудились на здешних фабриках и шахтах. «Помню, три японца работали в кузнице, четыре в электромонтажном цехе, четыре — в литейном, — писал мужчина. — Бригады из японцев работали в шахте. Один из них сшивал ремни для станков. Местные жители их жалели и подкармливали. Я носил им картошку, хлеб и молоко. Я работал в здании, где была печка, японцы заходили ко мне погреться. Общаясь с ними, я выучил две песенки на японском. Из них умерло 125 человек. Вначале трупы сжигали, потом начали хоронить. Увезли всех отсюда в 1950 году». «Японцы из шахт умирали, — вспоминал другой житель. — И их сжигали! Дети собирались вокруг костров посмотреть. Но когда у трупов начинали гореть мышцы — они ворочались в костре. Ребятня после этого, насмотревшись, ночами кричала. После этого, видимо, решили не сжигать, а хоронить».

После 1953 года тем заключенным Дарасунского лагеря, кому оставалось сидеть меньше пяти лет, предложили остаться в поселке — они могли отбывать срок, работая в шахтах, но при этом перевезти семью и построить себе дом. Работники шахт теперь каждое воскресенье играли друг с другом в футбол на новом спортивном стадионе. Среди оставшихся было несколько ссыльных поволжских немцев — их здесь называли «котелками», видимо из-за головных уборов. Один из «котелков» позже, в 1970-х, стал самым популярным парикмахером Вершино-Дарасунского.

На месте захоронений японцев вскоре построили несколько десятков одноэтажных домов — этот район в поселке и сейчас называют «Зоной»; его жители рассказывали, что находили в своих погребах кости. Когда в середине 2000-х в поселок приехала делегация из Японии, чтобы установить мемориал погибшим, местные власти указали им другое место — холм с кладбищем: никто не хотел признаваться, что на братской могиле построили жилые дома.

Площадь, где находился лагерь, пустует и сейчас. Рядом с ней находится сгоревший в 1990-е двухэтажный ДК, построенный заключенными, — сейчас подростки ходят туда выпивать и заниматься сексом. «Ничего не знаю про ГУЛАГ, нет у нас информации об этом, — говорит смотритель местного музея истории поселка и сразу начинает волноваться. — Либерал, что ли? Плохое только нужно?»

В послесталинские годы Вершино-Дарасунский продолжал расти. На окраине поселка даже действовал аэропорт, откуда небольшие самолеты дважды в день летали до Читы. Одна из смотрительниц местного музея утверждает, что тогда шахтеры могли позволить себе добираться до Читы, чтобы там сходить поужинать. «Такая была страна!» — добавляет она, вспоминая поселковый ресторан «Чайка», где она больше всего любила компот из сухофруктов и картофельное пюре.

Сейчас от всего этого остались руины, стоящие среди сгоревших или брошенных домов. За последние тридцать лет население Вершино-Дарасунского уменьшилось в два с половиной раза, а сам поселок стал одним из трехсот умирающих российских моногородов. Из шести шахт, которые, по сути, были здешними градообразующими предприятиями, работает только одна — «Юго-Западная», да и то с перебоями. Средняя зарплата, когда ее выплачивают, составляет 10–20 тысяч рублей в месяц, но большинство местных жителей не работает нигде, перебиваясь случайными халтурами или походами в шахты. Единственные постройки, появившиеся в поселке в последние годы, — церковь и изолятор временного содержания.

В разных частях Дарасуна стоят избушки, которые называют «водокачками». Там в течение нескольких часов в день с перерывом на обед можно купить питьевую воду — по 2 рубля за 20 литров. В каждой «водокачке» стоит емкость с водой, к которой подсоединен шланг, как на автозаправке. За ним следит человек, который нажимает кнопку включения воды. Около окошка лежит обрезанное горлышко пластиковой бутылки — для оплаты монетами.

Вокруг Вершино-Дарасунского — гористая тайга; некоторые дома стоят прямо на обрыве. Большинство здешних жилых зданий — одноэтажные деревянные постройки без водопровода и канализации; из десяти многоквартирных панелек сейчас заселены только две. Жители поселка делят его на районы: помимо «Зоны» тут есть «Квартал», с ударением на первый слог, — это где панельные дома; «Санта-Барбара» — двухэтажные дома рядом с администрацией рудника, обшитые, по слухам, финским сайдингом; «Англия» — здание, где находятся одновременно котельная и морг. Когда дует сильный ветер, в поселке часто отключается электричество: линии электропередачи хлипкие и могут упасть. Ночью света здесь нет вовсе, а по улицам бегают стаи бродячих собак.

Системный администратор

Кафе «Максимум» в Вершино-Дарасунском называют просто — «Банька». Находится оно рядом с разрушенным ДК, и каждый вечер там включают цветомузыку и танцевальные ремиксы на шансон и эстраду. «Банька» — один из основных центров притяжения поселка.

Однажды вечером в начале апреля в кафе зашел Сергей — мужчина в камуфляже с широкой и пьяной улыбкой, только-только выбравшийся из шахты. Как всегда, он купил двухлитровую пластиковую бутылку джин-тоника и сообщил: «Это самый натуральный продукт с самым настоящим черешневым соком!» По словам Сергея, за день после выхода из шахты он уже выпил пять бутылок водки и немного пива. Теперь пришло время джина.

— Я прихожу сюда выпить, когда ***** [плохо]. Знаешь почему? Ты женат? Дети есть? Вот. У меня есть. Два ребенка. И жена — ***** [продажная женщина], — Сергей ударил кулаком по столу, но попал в лужицу пролитого джина. — Не понимает меня Надюшенька.

— Почему? — спросил корреспондент «Медузы».

— Не понимает.

— Ты из шахт сейчас?

— Ну да. Выбрался. А ты против? На кого работаешь? Ты вообще натуралист?

— Кто?

— Девок чпокаешь — или?.. Мне выговориться надо. Сюда прихожу для этого. Иначе возьму этот стул и ******** [разобью] все. Надо музыку погромче сделать. Хорошая музыка.

В тот момент в «Баньке» играла песня то ли про дальнобойщика, то ли про человека, садящегося в тюрьму и прощающегося с дочерью: «Помаши мне в дорогу рукой, / И я буду спокоен и светел. / Спроси, когда вернешься домой, / Я отвечу: как можно скорее».

— Ты отбывший? — спросил Сергей.

— Что?

— Сидел, *****? А я сидел. Два года. И мне эта музыка нравится, потому что отбыл. Мой брат — смотрящий этого поселка. В том числе этого кафе. Если что сейчас скажете, знаете, как бывает? В «Глории», бывает, можно и нож в ребра получить. Купи мне пива? Я хочу пива.

Конфликты с применением оружия происходят не только в «Глории» (еще одно поселковое кафе с плохой репутацией), но и в самой «Баньке». Этой зимой здесь стреляли из ружья — следы от картечи на двери заделали совсем недавно. Несколько недель назад мужчина достал из-под куртки саморез и выстрелил в сидящего напротив. Тот ушел из кафе покачиваясь.

Максим Арсентьев и раньше выпивал без фанатизма, но два года назад бросил окончательно. Среди жителей Вершино-Дарасунского он всегда слыл человеком ответственным. Во-первых, он не ходит в шахты. Во-вторых, хорошо разбирается в компьютерах и технике. Поэтому Арсентьев работает то сисадмином на руднике, то бухгалтером, а еще — защищал местное водохранилище от загрязнения, ставил видеокамеры местным полицейским и снимал очередное видеообращение голодающих шахтеров. В апреле 2018 года ему предложили вступить в профсоюз шахтеров рудника.

Несмотря на золото под ногами, все время, сколько Арсентьев себя помнит, его окружала бедность. В 1990-х его отец, работавший на рудниках, вместе с коллегами сидел в шахте, бастуя; Максим писал ему письма, чтобы он возвращался. Вместо денег зарплату отцу выдавали трехлитровыми банками с майонезом, шнурками и рубашками. Из рубашек мать шила постельное белье — наволочки получались с небольшими карманами. Отец делал на продажу электроплитки: брал два кирпича, соединял металлической коробкой, проделывал в них отверстие и вставлял туда шнур и нагревающуюся спираль.

О золоте Арсентьев узнал, когда ему было 10 лет. Гуляя, он забрел в лес и среди деревьев увидел несколько мешков с песком внутри. Он сходил за тележкой, положил в нее пару мешков и отвез домой. Родители объяснили, что породу нужно перемыть; в результате получилось около 7 граммов золота. Деньги потратили на повседневные нужды. Позже оказалось, что мешки в лесу спрятал другой подросток: отец запрещал ему копать и потребовал все увезти из дома.

Впрочем, в те годы массово в шахты еще не залезали — Арсентьев с одноклассниками после школы обычно гуляли или пили пиво в подъездах. После школы он поступил в институт в Чите, но потом вернулся домой. Зарабатывал по-разному, — например, ездил челноком — «кэмелом» — в Китай. Это популярная в Забайкалье и на Дальнем Востоке халтура: людей под видом туристов группами отвозят в приграничную Маньчжурию, выдают там по 50 килограммов товаров (столько по закону может провезти один человек) и везут обратно. Себе каждый «кэмел» может забрать 5 килограммов — для перепродажи.

Сейчас Арсентьев — системный администратор сразу нескольких поселковых учреждений: и школ, и лесопилки, и рудника. Каждый день он мотается по Вершино-Дарасунскому на своем старом джипе, решая проблемы клиентов, — чаще всего оказывается, что старый компьютер, купленный еще в начале 2000-х, нужно просто перезагрузить. Шахт Арсентьев сторонился — но несколько лет назад знакомый позвал его сходить туда ради интереса.

Мужчины забили рюкзаки спичками, гвоздями, проволокой, фонарями и строительными инструментами; не забыли и про термос с чаем и бутерброды с маслом, сыром и колбасой. Переодевшись в немаркую одежду, они проникли в штольню и по ней добрели до лестницы вниз. Знакомый Арсентьева проникал в рудник не первый раз и знал, куда идти: сначала — вниз на 160 метров, потом — по горизонтальному тоннелю.

На глубине они собрали из найденных в шахте досок и резины бутару — устройство для промывания горной массы, отсеивающее золото. Мужчины достали заранее припрятанные дизельный электрогенератор и водяную помпу и отнесли их к месту, где нашли золотосодержащий песок. Насос качал воду из лужи на бутару, куда мужчины бросали песок, чтобы лишнее уплывало, а тяжелые металлы оседали в ячейках резинового коврика. Их они перекладывали в таз и намывали дальше. Неподалеку им попалась золотоносная, на первый взгляд, жила — ее они подолбили ломом и стали промывать осыпавшийся песок.

Золото — или то, что Арсентьев и его друг считали золотом, — в итоге поместилось в пластмассовую банку из-под майонеза. В шахте они провели целую ночь. Подниматься было тяжело — на поверхность они вылезли ближе к 6 утра и пошли домой отсыпаться. А днем снова встретились — чтобы разобраться с полученной породой. Жители Вершино-Дарасунского часто ездят для этих операций в лес, но молодые люди решили обжечь ее прямо в огороде. Они переложили золото в алюминиевую миску и залили сверху азотной кислотой — так, что пошел багровый дым. Когда он исчез, в миске показался желтый песок. Его еще раз промыли — и еще раз обожгли «азоткой».

Многие копатели переплавляют золото в небольшие слитки — но Арсентьев и его друг решили отдать его скупщикам так. Те оценили добытое в 20 тысяч рублей, которые приятели разделили на двоих.

В школе, где учился Максим, висит фотография его выпускного класса. Он водит по ней пальцем и рассказывает про каждого из парней: «в шахте», «сидит», «живет в лесу подальше от людей». И так — из поколения в поколение: например, бабушка Арсентьева работала на шахте с военнопленными японцами в конце 1940-х.

Максим думает, что, возможно, скоро забросит свою работу сисадмином. «Хочется начать физически вкалывать, а не думать о чем-то постоянно, — объясняет он. — Мечтаю, чтобы можно было поработать, потом сесть на диван, включить телевизор… А может, заведу на ютьюбе канал и буду рассказывать — о жизни под землей, о ребятах нашего поселка».

Огонь на «Центральной»

Рано утром 7 сентября 2006 года Сергей Химич проснулся у себя дома в отдаленном районе поселка, который в Вершино-Дарасунском называют «Байкалом». «Байкал» — потому что рядом Байкальское озеро, за которым начинаются сопки, где любят пастись поселковые лошади. Позавтракав, Химич отправился на работу, куда устроился около полугода назад. До 35 лет, как и все мужчины в его семье, он работал водителем, но сейчас решил попробовать себя в качестве шахтера. Его работа на руднике была одной из самых тяжелых — разбивать рудные массы перфоратором.

Добравшись до шахты «Центральная» (тогда она была основной шахтой рудника, в который входили еще и поселковые шахты «Восточная», № 14, «Юго-Западная»), он переоделся в рабочую одежду и вместе с семью товарищами по бригаде зашел в семисотметровый тоннель, идущий под землей от здания администрации рудника до клети, которая за несколько минут спустила их на 430 метров. Всего на той смене работали 64 человека.

Рабочий день длился восемь часов, поэтому в три часа дня Химич с напарником засобирались домой. В этот момент к ним подбежал один из инженеров шахты. «Все, прекращаем работу, ствол горит, сваливаем отсюда», — кричал он. Химич запомнил, что тот говорил громко, но был спокоен и даже обошелся без мата.

Как «сваливать», Химич не понимал: ствол — это основа шахты, именно по нему ходят лифты на поверхность, а уже от него в разную сторону уходят туннели-горизонты. Загорался ствол уже не впервые — по нему постоянно спускали дерево, из-за чего то тут то там щепки скапливались, а рядом то и дело велись сварочные работы. По технике безопасности ствол должны были постоянно орошать водой, но иногда руководство на этом экономило — 12 тысяч рублей в месяц. Роковой пожар в сентябре 2006 года тоже начался из-за сварочных работ на глубине около ста метров. Заметили его только через час, еще через полчаса вызвали пожарных. В три часа дня, когда Химич и напарник встретили инженера, ствол горел два с половиной часа — дым от пожара уже поднимался над поселком. С собой у шахтеров были «самоспасатели» — противогазы, но они спасали от дыма минут на пятнадцать.

В «горизонте», откуда выходил Химич, уже чувствовался дым, и вместе с еще семью шахтерами они стали искать укрытие. Вскоре они нашли тупиковую выработку, куда поступал свежий воздух. Инженер шахты ушел искать других, но не вернулся.

Шахтеры ожидали, что за ними скоро придут спасатели, но через пять часов так никто и не появился (позже выяснилось, что за восемь экспедиций в шахту спасатели не смогли никого найти и отравились дымом сами). Химич и его товарищи сделали из дерева лавочки, развели костер, чтобы высушить мокрую одежду. Еды у них с собой не было, только сигареты. Время тянулось медленно: иногда казалось, что прошло несколько часов, хотя на самом деле — несколько минут. Вскоре люди начали засыпать — сидя, прижавшись друг к другу. Химич в полудреме размышлял о том, что его жена, возможно, думает, что он погиб.

На следующий день Химич прошелся по ближайшим тоннелям, надеясь найти выход. Ориентироваться было сложно: обычно они ходили только от ствола до места разработки. Все знали, что поселок стоит на шахтах и из них десятки выходов, но где они — не знал никто, кроме единственного шахтера-ветерана, уже собиравшегося на пенсию.

На третьи сутки Химич, ветеран и еще один шахтер снова решили искать путь к спасению. Ушли втроем — только у них остался заряд в фонарях. Часто приходилось идти в ледяной воде по пояс. На одной из стен они увидели знаки, оставленные другими шахтерами: стрелку с направлением, время и количество людей, ушедших в этом направлении. Еще через несколько часов Химич и его друзья добрались до ствола другой поселковой шахты — «Юго-Западная», которая находилась примерно в трех километрах от «Центральной». Там они нашли телефон и позвонили в диспетчерскую. Химич назвал себя и попросил поднять их на поверхность. Позже ему рассказали, что его голос прозвучал как «голос из преисподней».

Оказалось, что всех остававшихся на глубине шахтеров — 33 человек — уже считали погибшими. Вечером предыдущего дня спасатели сказали родственникам, что выжить никто не мог. На «Юго-Западной» не было ни спасателей, ни медиков — все они, включая тогдашнего главу МЧС Сергея Шойгу, находились только у «Центральной».

Через двадцать минут к Химичу и двум его коллегам спустилась клеть. На поверхности их встретили родственники и другие сотрудники рудника — спасателей по-прежнему не было. К Химичу подбежала жена — она и правда думала, что муж уже мертв.

Когда приехали сотрудники МЧС, Химич и проводник-ветеран показали им на карте шахты, где остались другие шахтеры. После этого Химича отвезли в больницу, но через час он сбежал домой — а уже оттуда позвонил на шахту узнать о самочувствии тех, кого должны были поднять на поверхность вслед за ним. Оказалось, что спасатели спустились к шахтерам, но не нашли их.

Когда Химич приехал к «Центральной», спасатели предложили ему выступить проводником. Уже переодевшись, он позвонил жене и сказал, что возвращается в горящую шахту. Спустившись вниз, Химич и спасатели нашли шахтеров и подняли их на поверхность. Из 33 пропавших без вести больше не выжил никто. Химич считает, что его группе очень повезло.

11 сентября через весь поселок пронесли 25 гробов. Жертв пожара похоронили на местном кладбище; у входа в шахту установили мемориал; каждый год 7 сентября в память о погибших в поселке включают сирену. Для родственников погибших шахтеров построили многоквартирный дом — его в Вершино-Дарасунском называют «Вдовьим домом» и «Рублевкой» (из-за того, что семьи получили компенсации: например, детям погибших каждый год до 18 лет платили по 60 тысяч рублей). Правда, горячей воды на «Рублевке» так и нет, а подвал все время заливает, из-за чего в квартирах всегда сыро и плесень по стенам.

Сергей Химич после пожара пять раз возвращался работать на «Центральную»; каждый раз она в течение пары лет закрывалась — последний раз в 2017 году (сейчас работает только «Юго-Западная»). По его словам, никто из шахтеров, переживших пожар, не перестал ходить под землю. Сейчас Химич работает слесарем на «Юго-Западной» и подрабатывает водителем грузового автомобиля.

Рудник в Вершино-Дарасунском все время переходит из рук в руки. Зарплаты то задерживают, то выплачивают не полностью. Шахтеры бастуют, и рудник опять продают — последний раз это случилось в сентябре 2017 года: Константин Струков, глава прежнего владельца, компании «Южуралзолото», объяснил это тем, что хозяева «не смогли справиться с криминалом» — нелегальной добычей золота.

У хозяев с копателями отношения действительно напряженные. Охранники действующей шахты «Юго-Западная» изредка отчитываются о столкновениях со старателями-самозванцами. Вместе с ФСБ за 2016 год им удалось задержать около 20 человек; за тот же период в Забайкальском крае завели 13 уголовных дел, связанных с незаконной добычей руды, и изъяли 10,7 килограмма золота. «Скромные результаты работы правоохранительных органов, возможно, обусловлены сокращением сотрудников, — объяснял представитель Забайкалья в Совете Федерации Степан Жиряков. — Не исключается также наличие коррупционной составляющей со стороны сотрудников правоохранительных органов».

Одним из организаторов прошлогодней забастовки, приведшей к очередной смене владельца рудника, был Сергей Химич. Шахтеры прекратили работать после того, как директор предложил им расписываться за получение полной зарплаты, получая при этом половину, и снизил всем работникам коэффициент трудового участия, влияющий на зарплату. 80 шахтеров спустились на 400 метров и не выходили из шахты несколько дней, объявив голодовку. Когда долг перед ними погасили, рудник закрыли.

Генеральный директор, проработав три месяца, написал заявление об увольнении по собственному желанию из-за постоянных угроз жителей поселка. «Не позволял производить подключения к электроэнергии, не выдавал топливо для необоснованных работ, — рассказывал он. — В сложившейся ситуации — когда нет поддержки власти и давления на меня полукриминальных структур — прошу освободить меня от должности директора, так как я опасаюсь за свою жизнь и больше в Забайкальский край не вернусь».

«Ну и чего мы добились? Рудник просто закрыли. Очень нужно много вкладывать, чтобы он работал, — говорит Химич. — И каждому новому покупателю его рисуют с розовым бантиком, а потом оказывается, что заработать на нем невозможно». Новые владельцы шахты («Урюмкан», крупный золотодобывающий комбинат) попытались наладить разговор с копателями, предложив переходить на официальную работу, но согласились немногие: если ходить в шахты самим, есть шанс заработать больше.

«Уходил» под землю нелегально и сам Химич — у него родился ребенок, и семье были нужны деньги. «Сегодня густо, завтра пусто, — рассказывает он. — Там как повезет. Есть единицы, которые поднялись. В основном хватает на житье. И труд это большой и трудоемкий — найти, отковырять, измолоть. И все вручную — самому камни измельчить в муку, чтобы какое-то содержание золота найти». Сейчас в шахты он уже не ходит — слишком опасно, а «мертвым деньги не нужны».

Несколько раз Химич с женой думали о переезде — даже съездили для этого во Владивосток, но «вернулись, ведь хорошо там, где нас нет». На шахте у него график 15 через 15 дней, поэтому в выходные дни он часто уходит на охоту в лес — иногда даже не доставая ружье, потому что любит по нему побродить, иногда пособирать ягоды и грибы. «Несправедливо, что отсюда столько выкачано, а жизни тут нет. Даже надежд нет, — говорит Химич. — Подростков тут спасают от бед только телефоны и интернет. Они [под землей] скрываются от всего вокруг».

Металл дьявола

31 марта 2018 года, когда уже начало смеркаться, из своего дома в Вершино-Дарасунском вышел двадцатилетний Алексей. Попрощавшись с семьей и сказав, что он не знает, когда вернется, он пошел по привычному маршруту: вниз по холму, через речку, вверх по другому холму, мимо разрушенного ДК, полицейского участка и церкви к небольшой дыре в земле — размером около полуметра. Алексей включил фонарь на каске, проскользил по горке вниз и оказался в укрепленном деревом тоннеле. Внутри все было завалено банками, пакетами и другим мусором. Через несколько десятков метров Алексей свернул налево, где начиналась деревянная лестница вниз. Он спускался по ней в полной тишине и темноте: 4–5 метров; потом небольшая площадка; потом — еще 4–5 метров; и так — около часа.

Алексей волновался. В последние разы удача будто отвернулась от него и находить удавалось совсем немного золота, а деньги уже заканчивались. Он переживал, что может исчезнуть свет, который они с приятелями провели, или что может обвалиться завал. Спустившись на глубину около 400 метров, Алексей начал разведывать новое место добычи, надеясь на успех.

На следующий день туда же спустились его напарники — Михаил и Кирилл. Они собирались провести внизу около 10 дней, не поднимаясь наверх, поэтому хорошо подготовили разработку — сбили лежанку, принесли с собой еду, плитку, телевизор. «Только плейстейшен не хватает», — посмеялся один из них, Михаил. На четвертый день у них пропал свет — и им пришлось подняться на поверхность. «Сегодня десять замесов там ***** [взорвали залежи породы], но свет пропал, *****», — подытожил Алексей.

Они втроем присели около стены пожарной части. Кирилл достал нож и воткнул в землю.

— Я как-то месяц просидел на глубине, не вылезая. Когда найдешь место — терять его нельзя, нужно вытащить все, конечно, — сказал Алексей. Слово «конечно» он произнес как «каэш».

— Ну ***** [зачем] настолько забираться, неделю нормально, — ответил Михаил. — Ты поди в 10 [лет] залез уже сюда?

— Не, в четырку [четырнадцать], наверно.

— Я в пятнадцать, — сказал Михаил. — Я полез тогда, фонарь перегорел, вот я ***** [устал] тогда с зажигалкой выходить.

— Говорят, у нас в Дарасуне золото ведрами отлетает и ведрами его поднимаем, заключил Алексей. А мы почему-то неделями сидим без ***** [ничего].

Кирилл начал разгребать руками разрытую ножом землю, камни и листву — и оттуда показался провод. Он приподнял его ножом и сказал: «Все цело». Провод шел под землей вдоль пожарной части и доходил до электрического столба около полицейского участка. Молодые люди несколько минут походили вдоль провода. «***** [Черт], уже скоро стемнеет, и ничего не найдем», — выругался Алексей.

Он встал с корточек и отправился в штольню посмотреть, не появился ли свет. Когда он включил фонарь, луч света выхватил в конце тоннеля другого мужчину в испачканном грязью камуфляже. За спиной у него висел забитый и тяжелый мешок из мешковины.

Мужчины обнялись. «Я всю жизнь здесь, — рассказал копатель. — Сейчас выхожу и даже не знаю, сколько там провел. Не знаю, удачно ли сходил. Дойду до дома, а потом в лес пойду проверять». Он выключил фонарь и выбрался из шахты.

«Чего президент-то наш делает в Москве? — вдруг сказал Алексей. — Ничего, козел ***** [чертов]? И не приедет ведь посмотреть, как мужики настоящие работают. Вовке передайте, пусть хотя бы насос нам направит, чтобы мы шахту откачали».

Шахта, которую копатели хотят «откачать», называется «Теремки» и находится в паре километров от Вершино-Дарасунского. В середине 2000-х ее затопили — «законсервировали», — но, по слухам, те, кто там бывал до консервации, видели, что золота внутри много, а добывать его очень легко. «Там видимое золото», — объясняет Алексей. Некоторые копатели подумывают о том, чтобы попытаться откачать ее самостоятельно.

Алексей всю жизнь прожил в поселке, никуда не выезжая. Никаких увлечений, кроме походов за золотом, у него нет: «Пью или рассматриваю новые тачки». Он пытался работать на «Юго-Западной» официально, но ему почти сразу же перестали платить зарплату. В последнее время он часто думает о том, что неплохо бы найти работу где-то на воздухе и больше никогда не спускаться вниз.

«Я не могу сказать, что мне нравится заниматься этим, лазить сюда, но у меня нет выбора, другое здесь все ********* [разрушено], — рассказывает мужчина. — Зато, когда выходишь после пяти дней, сразу воздух чувствуется иначе. И простор вокруг. Но скоро сразу понимаешь, что пойдешь обратно».

Есть в Вершино-Дарасунском и по-настоящему успешные копатели. Один из них рассказал «Медузе», что заработал походами в шахты на четыре неплохих автомобиля и лодку. По его словам, как-то ему приснился сон о том, где нужно искать золото. Когда он сходил на это место через несколько дней, добытого сразу хватило на новую машину. «Понятно, что ФСБ знает обо всем этом. Понятно, что они знают, куда идет золото после перепродажи скупщикам, потому что оно идет куда надо, — рассуждает мужчина. — Мы уверены, конечно, что нас тут всех слушают. У нас с друзьями есть код для связи. Когда звоню, спрашиваю: ты на охоте или на работе? На работе — значит, что идет вниз или вышел только».

Об этом говорит и другой житель поселка. По его словам, как-то один из его приятелей по телефону рассказал, где спрячет взрывчатку. На следующий день его задержали сотрудники ФСБ. Другой житель Вершино-Дарасунского, работавший взрывником на шахте, за пять лет похитил около центнера взрывчатки, 20 электродетонаторов и 17 устройств взрывания. Похищенное он увозил домой на автомобиле к своему сараю, чтобы потом продать. Его приговорили к пяти с половиной годам колонии. У другого ФСБ обнаружила 28 килограммов взрывчатки, подготовленной для добычи золота.

Еще один способ заработать, связанный с золотом, — это работать его скупщиком: грамм тут оценивают в 1500–1800 рублей (ЦБ сейчас оценивает 1 грамм золота 999-й пробы в 2700 рублей). Скупщики не только покупают золото, но и продают необходимые для добычи материалы — азотную кислоту, взрывчатку, оборудование для бурения (а иногда еще и самогон).

Их в поселке как минимум четверо, их все знают, но с «Медузой» все они разговаривать отказались (а один пригрозил неприятностями). Иногда скупать золото большими партиями в Вершино-Дарасунский приезжают китайцы — об их приездах всегда известно заранее, и копатели ждут их, потому что китайцам можно продать золото чуть дороже и напрямую. Есть и риски: рассказывают, что как-то один копатель приготовил для китайцев два килограмма золота в банке из-под яблочного пюре, но его задержали сотрудники ФСБ. Приезжают скупщики и из Средней Азии — копатели называют это «чурки едут».

Хранят золото обычно в прозрачных банках от всего подряд — валерьянки, березового сока, майонеза. Когда нужно его куда-нибудь вывезти, банки складывают в «схроны» в машинах. Везут золото чаще всего в Читу или Краснокаменск — приграничный с Китаем город, где больше скупщиков. Некоторые копатели пытаются доставить золото в Китай самостоятельно, — например, прошлой весной они пытались вывезти 1,5 килограмма золота в хлебе.

«Развращены этой гадостью, которая называется золото. Это металл дьявола, и он развращает людей, — объяснял представитель рудника в 2015 году на круглом столе о проблемах моногородов. — Нужно наказывать, как за наркоторговлю. Это наркотик, перекрыть выработки невозможно, потому что старых шурфов просто сотни. Они по всему лесу. Люди идут к ним рано утром, цепочками. Дети идут ворошить старые отходы, содержащие мышьяк. Это страшное дело». (Кроме золотодобывающих предприятий в Вершино-Дарасунском есть заброшенный завод по производству мышьяка; Минприроды указывало, что его территория представляет «угрозу всему живому»). Чиновники с 2013 года говорят о том, что в шахтах используется детский труд. Руководитель Тунгоченского района называл это «грустным».

Копатели рассказывают, что за последние годы в поселке без вести пропали около 20 человек — никто не знает, исчезли они под землей или уехали из поселка, не попрощавшись. Трупы в шахтах находят почти каждый год. В сентябре 2016 года диспетчеру рудника позвонил аноним и сообщил, что под завалами «Юго-Западной» находятся два человека. Через двое суток горные спасатели нашли их тела.

Иногда к жертвам приводят конфликты между копателями. Нередко они заканчиваются смертями — у многих мужчин в Вершино-Дарасунском есть охотничье оружие. В августе 2015 года копатели переругались друг с другом из-за дележа прибыли. Двое из них расстреляли автомобиль конкурентов из карабина — один мужчина погиб на месте, второй успел скрыться за приборной доской, а потом убежать. Убийц посадили на большие сроки. На следующий год, в апреле, коллеги по бригаде убили копателя прямо в шахте — нанесли ему 23 удара ножом после того, как тот предложил завязать с добычей золота и продать все оборудование.

Золоту нужен дар

Днем 4 апреля 2018 года восемнадцатилетний Анатолий поднялся на поверхность после 15 дней под землей. В этот раз ему и его приятелям удалось хорошо заработать — после продажи золота каждый из четырех копателей получил по 53 тысячи рублей. Свою бригаду Анатолий сбил, когда ему было 16, — в основном из одноклассников. Сейчас у него уже две команды копателей; они ходят в шахты на 15 дней через 15 суток. Пока вторая бригада Анатолия сменяла его и его друзей в шахтах, он начал отдыхать — в первое же утро напился, одолжил у знакомого лошадь с повозкой и почти сразу же врезался в ехавший навстречу автомобиль.

«Тут ***** [ничего нет], хлеб жую, водичкой запиваю, — рассказывает Анатолий. — Разруха, я родился в 2000-м и не застал ничего хорошего. Всю жизнь в мусоре или под землей. Но что меня беспокоит — так это что нет хаты. Живу с мамкой, но хочется свое, чтобы девочек водить, сам понимаешь». За четыре года в шахтах он сменил уже пять автомобилей — недавно продал свою Toyota за 200 тысяч рублей и купил «Ниву», чтобы скопить на жилье. Анатолий уверен, что крупно ему не везет только из-за того, что на самом деле он не хочет заниматься золотом. «Хочется чего-то большего. Да и ходить страшно. Мой знакомый Жека там руку потерял. Золоту нужен дар. Если не отдавать, оно заберет свое. Так было в 2006-м [когда произошел пожар на „Центральной“], так случилось с Жекой».

Жека обнаруживается неподалеку. Как и каждый день, он с самого утра стоит посреди ручья в черной одежде и высоких резиновых сапогах. У него нет левой руки, правой он держит лопату и перекладывает ей песок на резиновую сетку, которая лежит в потоке ручья. Так ему иногда удается намыть до 3 граммов золота в день.

«Случилось все в 2013 году, — вспоминает мужчина. — Я тогда только начал ходить [под землю]. И в один из первых разов мне придавило руку. Пошевелиться не мог, помогли проходившие мимо мужики, вытащили. В больнице руку ампутировали. Теперь я ходить на глубину не могу и приходится в этой грязи ****** [чертовой] копаться». Сейчас он хочет накопить на фотокамеру, чтобы попробовать снимать поселок и своих друзей.

Людям вроде Жеки — тем, кто не спускается в шахты, а просеивает песок у ручья, — удается заработать до 10 тысяч в неделю. Для этого они используют «проходнушки», а песок свозят на повозках и мотоциклах с люлькой с разных концов поселка. Когда они ссыпают песок в тазы и заливают водой, получается темно-серая вязкая жидкость. Ее черпаком бросают на резиновую сетку в ручье. «С голоду не помереть — поэтому копаемся тут, — говорит один из них. — О, вот оно». На сетке появляется золотой блестящий песок.

«Тут только бухать или залезать в шахту, — говорит еще один работающий на ручье копатель, во рту у которого сверкает золотой зуб. — Но вообще выходит на одно занятие больше, чем в большинстве мест».