«Ох, милая, ну с почином тебя» Журналисты государственных СМИ рассказали «Медузе» о своем отношении к бойкоту Госдумы. И о том, как сами были жертвами домогательств

К вечеру 23 марта более 30 российских изданий объявили бойкот Госдуме. Это произошло после того, как комиссия по этике не нашла ничего предосудительного в действиях депутата Леонида Слуцкого, которого журналистки обвинили в домогательствах. К бойкоту не присоединились СМИ, которыми владеет государство (либо финансирует их). «Медуза» поговорила с корреспондентами некоторых государственных изданий, которые рассказали о своем отношении к бойкоту, о том, что они знают о домогательствах со стороны депутатов и чиновников, — и о том, как сами становились объектами домогательств. Все сотрудники этих СМИ отказались называть свои имена, а в некоторых случаях и указывать точное место работы, опасаясь санкций со стороны руководства и угроз обидчиков.

Сотрудница одного из государственных информагентств

Сейчас у нас в редакции некоторые обсуждают историю [депутата Госдумы Леонида] Слуцкого. Нельзя сказать, что кого-то она удивила. Так или иначе, у меня есть свой негативный опыт, поэтому, чтобы не раздражаться, я стараюсь сразу выходить из курилки, когда речь заходит о Слуцком.

Я пришла работать в это информагентство сразу после окончания университета. По ходу работы мне часто приходилось общаться с чиновниками разного уровня, и это никогда не было для меня проблемой. Тем более я часто подходила задавать вопросы к спикеру (имеется в виду герой публикации — прим. «Медузы») вместе с коллегами из других СМИ [а не одна].

Однажды меня отправили на какое-то очередное заседание депутатов в Госдуме, и я на него чудовищно опоздала. Тогда, вся запыхавшаяся, я буквально чудом, как мне тогда казалось, выловила в коридоре нужного мне депутата — очень бы не хотела называть его имени, но это был не Слуцкий. Я подбежала к нему и с умоляющим видом попросила повторить мне его позицию, которую он перед этим озвучил при всех, и ответить еще на два моих вопроса, которые редактор велела мне ему задать.

«Милая, ты такая возбужденная! Я весь в твоем распоряжении», — сказал депутат, я прямо точно помню его слова. Я слегка удивилась, что мы так резко перешли на ты, но начала с ходу задавать вопросы. Он вместо ответов начал гладить меня по голове, как-то крайне ласково, я бы так сказала. То есть я стою перед ним, держу у его рта диктофон, а он просто гладит меня по голове. Я отстранилась и спросила, будет ли он отвечать. На это депутат, глядя мне на грудь, мерзко улыбаясь — такой типичной улыбкой отрицательных героев, — ответил, что я очень красивая девушка, и он бы хотел продолжить разговор в кабинете наедине.

У меня кровь прилила к лицу, ноги похолодели, и я выругалась на него. По-моему, тогда был первый и последний случай в моей жизни, когда я так разговаривала с посторонними людьми. Сейчас уже не помню дословно, но я ему наговорила что-то, что он мерзкий и отвратительный тип, что мне противно даже от его взгляда, что вообще просто стыдно так себя вести в стенах Госдумы. После этого я сама себя испугалась и быстро, почти бегом покинула здание.

По дороге в редакцию я думала, как обо всем этом расскажу своей редакторке, как она за меня заступится и обо всем таком подобном. Прибежала в редакцию, рассказала обо всем редакторке и попросила впредь отправлять меня освещать события куда угодно, только не в Госдуму — просьба, конечно, наивная, теперь я это понимаю. На это она мне ответила что-то вроде: «Ох, милая, ну с почином тебя. Через это многие проходят. Могу тебе только посоветовать хорошего психотерапевта, сама хожу много лет. Но от этих заданий освободить тебя не смогу. Никто это не любит».

Сначала я хотела сразу уволиться, но потом поговорила с коллегами и поняла, что в какое бы СМИ я ни перешла, такие чиновники все равно будут попадаться, а из журналистики вообще я не хотела уходить. В итоге я так и продолжила работать, тем более что позже моим непосредственным начальником стал другой человек. Он тоже не очень-то удивляется, когда слышит рассказы других о хамстве и подкатах депутатов, но в целом более критично хотя бы воспринимает такое поведение.

Я после того случая еще много раз в Госдуме встречала того хама, который гладил меня, но каждый раз и он, и я делали совершенно каменные лица, когда встречались взглядами, будто видели друг друга впервые. Но нужно сказать, что каменное лицо после того дня, когда я дико перепугалась, стало для меня неотъемлемой частью работы с депутатами. Я заранее делаю каменное, серьезное лицо и строго задаю вопрос. Потому что если позволить себе хоть каплю человечности, через секунду тебя уже может поглаживать чья-то рука.

Сотрудник агентства ТАСС

C одной стороны, я прекрасно понимаю руководство и своих коллег. Не может государственное информагентство бойкотировать Госдуму. Тем более что мы фактически подчиняемся правительству России, которое, в свою очередь, подотчетно этой самой Госдуме.

С другой стороны, то, как ведет себя Слуцкий, да и вся ЛДПР, после того, в чем его обвинили, — это даже не мерзко. Это вообще ниже каких-либо норм морали. Чиновник такого ранга просто не имеет права говорить и делать такие вещи. Но, к сожалению, это еще полбеды. Хуже то, что Слуцкого покрывает Госдума в лице [спикера Вячеслава] Володина. А это перечеркивает все возможности хотя бы для внутреннего расследования.

Что касается бойкота, я бы к нему с радостью присоединился, если бы мог. И отлично, что журналисты, иногда даже [находящиеся] по разные стороны баррикад, могут и проявляют солидарность друг с другом. Другое дело, что это как в басне: а Васька слушает да ест. Не сняли же [генпрокурора Юрия] Чайку и [премьер-министра Дмитрия] Медведева после расследований Навального и огромного общественного резонанса? Так почему же Слуцкого должны? Своих не сдаем.

Сотрудник агентства МИА «Россия сегодня»

Бойкот Думы журналистами имел бы смысл, если бы три [крупнейших российских информационных] агентства вместе [РИА «Новости», ТАСС и «Интерфакс»] договорились бы и пробойкотировали депутатов — как Жириновского банили за его поступок с корреспонденткой РИА «Новости». Он делал это почти под камерами, для всех было очевидно, что он поступает плохо, и его почти моментально наказали.

Мы обсуждаем между собой с коллегами, ждут ли Слуцкого какие-то последствия от правоохранителей, будет ли ему что по теме его нарушений ПДД. Случай, на самом деле, вопиющий, но не удивительный. Многим давно известно, что Дума — это рассадник и что депутат депутату рознь. Нельзя сказать, что всем в редакции на случай [домогательств] начхать, но в то же время эмоций эта история уже почти не вызывает.

Я думаю, всем депутатам нужно этическое перевоспитание в той или иной степени. История с домогательствами — это ведь верхушка айсберга. Не все депутаты умеют себя правильно вести: носят дорогие пиджаки и сморкаются в платки со своими инициалами, но иногда под этим пиджаком такая деревенщина с пещерными взглядами, что натурально охреневаешь. Хотя все и делают вид, что все ок.

Можно сказать, что мы [агентство] сдались и не поддерживаем коллег, а можно это расценить так, что мы самые уставшие. Мы чаще всех вынуждены общаться с чиновниками, мы живем в их абсурде в режиме 24/7, и если на все их выходки эмоционально реагировать, то можно быстренько сойти с ума. Поэтому мы стараемся без эмоций делать свою работу — доставать информацию и делать из нее понятные сообщения.

Сотрудница телеканала RT

У нас конфликт Слуцкого и журналисток практически никто не обсуждал, — наверное, это связано со спецификой издания, нас интересует только международная повестка.

Но вообще в RT очень много либерально настроенных сотрудников. Среди нас практически нет тех, кто искренне поддерживал бы Путина или депутатов Госдумы. Просто кто-то должен выполнять и эту пропагандистскую работу тоже. Я бы хотела быть частью свободного СМИ, которое может спокойно бойкотировать Слуцкого. Когда осенью был скандал с участием [продюсера Харви] Вайнштейна, все в издании были убеждены, что он козел.

Вообще, я общаюсь со многими журналистками и часто слышу истории о том, что в Госдуме много депутатов, которые не только к девушкам, но и к мужчинам пристают. Я вчера услышала, что журналист заявил о том, что его домогался Владимир Жириновский, — сразу поверила и совсем не удивилась.

Обновление. Вечером 23 марта монолог сотрудника RT в своем телеграм-канале прокомментировала главный редактор телеканала Маргарита Симоньян. Она сказала, что никому из подчиненных не запрещала участвовать в бойкоте: «А чего это наши сотрудники „не могут присоединиться“? Хотят — присоединяются, не хотят — не присоединяются. У нас в редакции полно как присоединившихся, так и тех, кто считает бойкот — цитирую одного сотрудника — „энергичным и достойным лучшего применения доказательством, что законы толпы не меняются тысячелетиями“».

Сотрудница регионального государственного агентства

Когда я читаю новости о Слуцком, меня в первую очередь берет гордость за издания, которые объявили ему бойкот. Увы, о гордости за мое издание говорить не приходится. У нас Слуцкого не обсуждают в принципе. Возможно, они тоже боятся, а может быть, им все равно. Его фамилию на нашем портале можно встретить только в нескольких безжизненных новостях о тех СМИ, которые объявили ему бойкот. Этим самым мы вроде бы и поддерживаем журналистов, но тайно. Никто нас не заставлял замалчивать эту тему, но все будто боятся написать лишнего. Мы как будто наполовину честны со своей аудиторией — умалчиваем о том, что действительно важно, что это может коснуться не только журналисток, но и любой женщины, чей начальник — мужчина, не умеющий держать себя в руках.

Это замалчивание делает из моих коллег и меня лично полужурналистов, а что-то наполовину я делать не хочу. Я могу написать желчный пост в фейсбуке о Слуцком — и буду знать, что меня за него не уволят. Однако настоящей поддержки от моей редакции я тоже не получу, максимум — пару комментариев и лайков от коллег. То есть теневую пассивную поддержку, которая все равно ничего не изменит.

Это замалчивание всерьез заставляет задуматься об увольнении и переходе в независимое от государства издание. Не может быть честной и осторожной журналистики. Либо громкая, честная и опасная журналистика, либо пропаганда.