Мечта быть рядом с Фиделем Писатель Алексей Цветков рассказывает о месте Виктора Анпилова в политической истории России

В Москве 15 января умер Виктор Анпилов — основатель и лидер ультралевого движения «Трудовая Россия», борец за возвращение советского строя, один из символов уличной политики 1990-х годов. По просьбе «Медузы» об Анпилове и его месте в политической истории новой России вспоминает его знакомый Алексей Цветков — писатель, публицист, один из создателей московского книжного магазина «Циолковский», в 1990-х работавший, в частности, в газете «Лимонка».

1.

Мы познакомились в 1994-м на первомайском шествии. «Какой у вас транспарант хороший, молодежный, дерзкий!» — поощрил Виктор Иванович. На сделанном мной пятиметровом транспаранте было написано «КАПИТАЛИЗМ — ДЕРЬМО!», и под него собралось немало панков и анархистов. Позже ему нравились и наши футболки со скрещенными костями, Лениным и кулинарным призывом «Eat the Rich!». Но сам такую носить он, конечно, отказывался. Не по возрасту. И вообще «иностранщина». 

Анпилов спрашивал, готовы ли мы оккупировать какое-нибудь здание в центре Москвы и устроить там локальный коммунизм? Если да, то можем рассчитывать на его поддержку.

Еще он спрашивал, какой длины нужна пожарная лестница, чтобы из Александровского сада ее поставить и ворваться в Кремль. Было видно, что, если дать ему такую лестницу, он скажет, что в ней недостаточно ступеней. Но поговорить о штурме Кремля всем нравилось. Это бодрило. Тогда-то я и придумал ему необидное прозвище, прижившееся в нашем анархистском кругу, — ВИА. По первым буквам инициалов. 

Впервые я о нем узнал, когда он организовал «блокаду» телецентра в 1992-м, где они стояли лагерем, красочным коммунистическим табором: баянисты, ветераны войны и труда в пластмассовых пролетарских касках, обклеенных серпасто-молоткастой символикой, советские бабушки, увешанные значками и флажками, как новогодние елки. Требовали дать их в эфир. Ночью ОМОН довольно жестко разогнал это «стояние» и «вече». Там же, кстати, впервые проступил неожиданный и новый альянс — радикальных пенсионеров и панков, презирающих новый русский капитализм.

Анпилов был живая эмблема, главный голос старозакалочных дедов и бабушек со своей советской правдой, которая жгла их изнутри и расплескивалась огненным знаменем над их седыми головами. 

2.

Одним из первых (одновременно с Ниной Андреевой) он бросился спасать советский коммунизм и обвинил Горбачева в предательстве. 

И понять это невозможно без знания его биографии, самый необычный поворот которой — Латинская Америка: Куба, а потом Никарагуа. 

Ему было за что любить советскую власть. Провинциальный парень из краснодарского села (шестой ребенок в простой семье) после армии поступил на журфак МГУ. Там он выучил испанский и на всю жизнь увлекся партизанской романтикой бесстрашных герильерос «пылающего континента». 

Однажды осенней ночью мы разговорились у костра рядом с Белым домом, и я спросил о самом счастливом событии в его жизни. Не задумываясь и вдруг заметно помолодев, Анпилов начал рассказывать, как видел победу никарагуанской революции в Манагуа — безбрежные митинги, где все пели Виктора Хару и каких-то еще, совсем уж неизвестных мне революционных бардов, полное единение в общей надежде на лучшую и более достойную жизнь.  

Он вернулся оттуда, когда ему было едва за 40, а тут все заметно изменилось: открывали кооперативы, варили джинсы, танцевали брейк-данс, показывали Шварценеггера и Сталлоне, пели группы «Кар-Мэн» и «Комбинация». Он не смог этого принять и не захотел в это вписываться — в отличие от большинства своих ровесников и знакомых. У него в голове звучало партизанское радио. 

Анпилов собирал первые демонстрации голодных пенсионеров, стучавших ложками в кастрюли, в начале 1990-х, при Гайдаре, и прорывался с ними на Красную площадь. 

1 мая 1993-го был в первых рядах масштабных массовых беспорядков на площади Гагарина, где пролилась первая серьезная кровь. Создавал «народное ополчение» у Белого дома во время октябрьского кризиса того же года. 

Фанатичная вера в советское будущее делала Анпилова непрактичным, поэтому при всей харизме, фактурности и узнаваемости он довольно быстро, пока несколько месяцев сидел в тюрьме за оборону Белого дома в 1993-м, потерял реальную власть внутри созданной им самим партии. И позже оставался уже больше брендом, редактором газеты «Молния», через которую собирал деньги на советский спутник, который он запустит, чтобы транслировать с него «советское телевидение». Недоброжелатели говорили, что это финансовая пирамида для легковерных, на спутник, конечно, не хватало, но все честно тратилось на издание газеты, размножение листовок, пошив знамен и поддержку задержанных активистов. 

С Егором Летовым в середине 1990-х они стали настоящими товарищами. Летов даже предлагал Анпилову сделать свою песню «Родина» официальным гимном его движения. Вскоре значок его «Трудовой России», отлитый так же массивно, как советский орден, стал обычным атрибутом панковского прикида, рядом с булавками, дырками и клапанами от пивных банок.  

Пытался затеять «поход трудящихся на Москву». Москва предсказуемо встретила водометами эту не очень многочисленную колонну анпиловцев. Вместе с движением «советских офицеров» в 1999 году создал «Сталинский блок», но в Госдуму с ним так и не попал. 

В нулевых его дела пошли хуже. На трибунах больших коммунистических митингов ему слова больше не давали, и он выступал поодаль; с крыши небольшого фургончика, оклеенного советскими плакатами, кричал в мегафон о необходимости объединения всех, кто за власть трудящихся.

Пробовал бороться за равную оплату труда для мигрантов и россиян и против корпоративного копирайта на музыку в интернете. Продолжал интересоваться Латинской Америкой и поддерживал президента Венесуэлы Уго Чавеса. По воскресеньям, как и раньше, встречался со своими сторонниками и просто любопытными под «скалой Маркса» напротив Большого театра.

Но старость и контрреволюция брали свое. В новом веке он себя не нашел. 

«Советское телевидение» Анпилов, кстати, все-таки сделал. Так теперь назывался его видеоблог. В конце жизни он вообще стал блогером. Не очень популярным. 

3.

Конечно, он гораздо больше любил говорить, нежели слушать. Но зато у него была мечта: разочарованные в капитализме люди по всей стране — а еще лучше во всех пятнадцати бывших республиках — начинают бессрочную всеобщую забастовку, создают в цехах и на улицах новые народные советы, вооружаются, свергают всех буржуев и снова строят социализм, избегая на этот раз всех недостатков, перегибов и показухи недавнего советского прошлого. И громко поют на своих счастливых демонстрациях советские песни, а иногда — кубинские и чилийские. «Венсеремос» и все такое.

Была у этой мечты и обратная сторона. Это суды. Собирается «народное вече» и строго судит всех вчерашних олигархов, коррупционеров и антинародных начальников. Это «народное вече» выпрыгнуло откуда-то из чтения советских писателей-деревенщиков и скрытых язычников брежневских времен. 

«Рубль — да! Доллар — нет!» — официальный лозунг анпиловцев 1990-х. То есть даже в условиях капитализма его движение выступало за национальный протекционизм и экономическую независимость. 

Придя на интервью в «Останкино», Анпилов выпытывал у журналистов: «А вот представьте себе, что у вас никакого хозяина нет и весь этот телецентр принадлежит вам, работникам, и управляется вами, а?» Журналисты терпеливо слушали его с такими лицами, будто он говорит с ними по-китайски.

4.

Анпилова считали красным клоуном, но его это не особенно обижало. Он соглашался побыть немножко гороховым шутом, если это нужно для дела пропаганды восстановления советской власти.

Петербургский актер Александр Баширов («Майор» из «Ассы») снял про Анпилова довольно абсурдистский фильм «Ж.П.О.» («Железная пята олигархии»). Ну то есть не скрывалось, что Анпилов был прототипом главного героя, который там все время повторяет: «Мне на митинг очень срочно!» Но Виктор Иванович не обиделся и на это.

Когда началась чеченская война, он кричал с трибуны: «Если Дудаев поднимет над своей республикой красный флаг, я вступлю к нему рядовым бойцом!» В нем жила вечная мечта оказаться рядом с Фиделем и Че в партизанском лесу и так победить. Флаг у Дудаева уже был, но другой, и Виктор Иванович остался в Москве.

Он вообще много кого был готов брать себе в союзники. «С нами Ленин и Сталин! С нами Пушкин! С нами Достоевский!» — заводил он толпу на стадионах. А если совпадала Пасха и Первомай, то показывал всем с трибуны крашеное яйцо с серпом и молотом, которое подарили ему его немолодые фанатки.

И еще он любил пошутить про евреев, при этом, конечно, утверждая, что он абсолютный интернационалист.

Для либеральной интеллигенции и мейнстримных медиа 1990-х Анпилов — это опасный враг, наглядная уличная угроза демократии (то есть власти демократов) и вообще «Шариков». Но и тут Виктор Иванович выкрутился. Поняв, что этого «Шарикова» от себя уже не отклеить, он начал говорить в интервью, что Шариков у Булгакова на самом деле хороший, он меняется, ищет себя, это настоящий герой романа, а не просто плоский персонаж. 

«Как Зюганов, только круче», — обычно говорили про него в 1990-х. «Зюганова меня рабочие попросили отрихтовать! Он, товарищи, рихтовке поддается!» — убеждал Анпилов своих сторонников. 

Скорее шоумен и живой мем, чем политический лидер, он всегда пытался найти себе в партнеры сильного политика, в пользу которого он мог бы устраивать свой советский перформанс. В разное время такими партнерами были Макашов и Зюганов, в нулевых годах — ненадолго — Жириновский, а в последние месяцы Анпилов с симпатией присматривался к Грудинину. 

5.

Нынешний лидер «Левого фронта» Сергей Удальцов начинал как «молодежь при Анпилове». Потом они поссорились. Но иногда в лексике и пластике Удальцова явственно проступает эта узнаваемая советская интонация и манера рубить рукой воздух. 

Двадцать лет назад Анпилов пытался объединить все самое энергичное, что осталось от советского космоса. Исповедовал романтический советизм с привкусом латинской герильи (песен про Кубу и проклятий Пиночету). Стал одним из последних жрецов беспримесной красной ностальгии и всю жизнь говорил на усвоенном когда-то языке доперестроечного еще телевидения с его «народными наказами», «мировым империализмом» и «продовольственной программой». 

А еще в каждой стране, которую он посещал, Анпилов непременно покупал Библию. Коллекционировал их.