Искусство в шахтах и социальные эксперименты в Кройцберге 6 примеров переделки культуры в Германии
Каждая страна (и Германия не исключение) сталкивается с одними и теми же вызовами, которые находят отражение в том числе в культуре, — от социальных конфликтов, эмиграции до депрессивных регионов. «Медуза» и Гете-Институт, который вот уже 25 лет работает в Москве, рассказывают, как в Германии на протяжении последних десятилетий осмысливают различные социальные проблемы посредством кино, театра, музыки и современного искусства, а новые фестивали и творческие площадки возвращают жизнь в города и целые регионы.
Лейпциг: как оживить захолустье
За последние несколько десятилетий Лейпциг заслужил репутацию нового Берлина. В то время как немецкая столица утонула в деньгах, туристах и дорожающей недвижимости, Лейпциг сумел сохранить дух бескорыстного, некоммерческого, политического искусства. Тут дешевые мастерские с печным отоплением, местные жители еще помнят, как устраивали подпольные показы в восьмидесятые, а на неприметных улочках были спрятаны галереи с отличными выходами на американский арт-рынок.
Между тем в начале девяностых казалось, что Лейпциг стал захолустьем: отсюда массово бежали все, кто по каким-то причинам не успел уехать раньше. Но кое-кто остался. Например, галерист Джуди Любке, сначала мечтавший стать советским космонавтом, а потом работавший моделью в Академии визуальных искусств. Начав с выставок друзей в собственной квартире, он сумел заинтересовать только что появившейся новой лейпцигской школой сначала Берлин, а потом и США. Лейпциг ожил. Так появился Музей современного искусства в старинной вилле, удачно осовремененной архитекторами, а за ней и знаменитая Лейпцигская хлопчатобумажная фабрика, где находится более сотни ателье художников, в том числе самого известного представителя новой лейпцигской школы — Нео Рауха.
Лейпциг — отличный пример возрождения культурной инфраструктуры. Этому способствовало и то, что в городе сконцентрировано несколько творческих вузов: помимо уже упомянутой Академии визуальных искусств, также Немецкий литературный институт, Лейпцигская высшая школа музыки и театра имени Феликса Мендельсона Бартольди, Лейпцигский университет и другие. Культурные события тоже регулярно оживляют город и привлекают мировых знаменитостей — будь то книжная ярмарка или фестиваль документального кино (DOK Leipzig), проводится который именно в Лейпциге с 1955 года, — громкий, политический, неудобный, регулярно вскрывающий самые острые проблемы. К счастью, процветающий Лейпциг не единственный пример того, как художники, актеры, писатели и музыканты меняют жизнь вокруг нас.
goEast: как придумать идеальный кинофестиваль
Висбаден — небольшой курортный город рядом с Франкфуртом-на-Майне, знаменитый горячими источниками и казино, где проигрывался в пух и прах еще Достоевский. В 2001 году там начали проводить фестиваль восточноевропейского кино goEast, как будто дублирующий фестиваль с такой же тематикой в немецком Котбусе недалеко от польской границы.
Получился, однако, не дубль, а один из самых самобытных немецких фестивалей, объединяющий домашнюю атмосферу, интересную программу с синефильскими подборками и кинорынок, где можно найти финансирование и завести нужные контакты. В апреле сюда из холодной Москвы приезжали и выигрывали призы Алексей Попогребский с Борисом Хлебниковым, Петр Буслов, Кирилл Серебренников, Иван Вырыпаев и другие режиссеры. Так, goEast стал одной из немногих площадок, где Олег Сенцов показал свой полнометражный дебют «Гамер». Мимо Висбадена не прошел ни один тренд в киноиндустрии Восточной и Центральной Европы. Румынская волна — вот же она, в Висбадене. Выстрелили Буслов с Вырыпаевым — и они тоже тут. Сейчас много говорят о новой белградской школе — и именно на goEast в 2017 году победил отличный сербский фильм.
Кроме новых фильмов за почти два десятилетия тут показали практически всю советскую и восточноевропейскую классику — прошли ретроспективы Хуциева, Балабанова, Иоселиани. Сейчас отборщики фестиваля ищут новые имена и пропущенные шедевры, их цель — собрать на фестивале картины, которые нигде, кроме как здесь, нельзя увидеть на большом экране. Например, в этом году показали десять фильмов венгерки Марты Месарош — удивительного и забытого режиссера, которая когда-то сняла в одной ленте Владимира Высоцкого и Марину Влади.
«Мартовская музыка»: как экспериментировать с академической музыкой
В 2002 году просветитель и менеджер Матиас Остервольд, еще в восьмидесятые годы заинтересовавшийся экспериментальной музыкой, возглавил не слишком тогда известный берлинский фестиваль современной академической музыки и превратил его во что-то невероятное. Музыку тут можно было не только слушать, но и видеть, осязать, чувствовать. В рамках фестиваля он ставил интереснейшие эксперименты на стыке музыки, изобразительного искусства и перформанса. Благодаря «Мартовской музыке» электронное звучание стало не то что «допустимым», а нормальным и привычным явлением в местной академической среде. Фестиваль пытался нащупать границы музыки и выйти за ее пределы. И у него это получилось. Билетов на «Мартовскую музыку» было не достать. Посмотреть на выступления выдающихся музыкантов (например, на то, как вскрикивает скрипачка Шарлотте Хуг, заставляя инструмент издавать тревожащие душу звуки, а потом все это превращается в театр теней) приходили более 15 тысяч зрителей.
В 2014 году Матиас Остервольд оставил фестиваль и отправился поднимать современную музыку Южного Тироля. Новый директор, Берно Одо Польцер, пришел с не менее амбициозной концепцией: под его руководством «Мартовская музыка» превратилась в Фестиваль вопросов времени. Теперь тут исследуют время — не только как философскую, политическую и физическую категорию, но и как поле для музыкальных экспериментов. Во всяком случае, Польцер считает, что время концертов в привычном смысле прошло, а значит, слушателю стоит подготовиться к сюрпризам и набраться терпения. Например, чтобы посмотреть и послушать 6-часовое представление по мотивам дневника авангардного композитора Джона Кейджа.
Thikwa: как превратить театр в социальный эксперимент
Основанный в 1991 году театр Thikwa (то есть «Надежда» на иврите) делит с Английским театром небольшой зал в берлинском районе Кройцберг. Thikwa появился как социальный эксперимент — это объединение актеров с ограниченными возможностями и актеров без всяких ограничений. Стоит посетить любой спектакль (или посмотреть отрывок из него на ютьюбе), чтобы убедиться в харизматичности местных артистов. Это живой театр, решающий насущные проблемы общества и искусства. По собственному определению, он «ищет эстетику, которая выражает как особые различия, так и сходства участников представлений». Здесь не делают скидку на своеобразие артистов, да и терапевтическим центром Thikwa является не более, чем любой другой театр.
Thikwa сотрудничает с московским театром-студией «Круг II», где также играют люди с ограниченными возможностями. Первый совместный проект немецкого режиссера Герда Хартмана и руководителя «Круга II» Андрея Афонина «Отдаленная близость» в 2014 году стал лауреатом «Золотой маски» в номинации «Эксперимент».
Премьера второго проекта Хартмана и Афонина — мультижанрового спектакля «Biofiction. Где заканчивается реальная жизнь?» — состоялась в Берлине — в ноябре, в России — в декабре 2016-го. В нем режиссеры попытались осмыслить личный опыт людей с ограниченными возможностями из России и Германии и показать, что с любым человеком, на каком бы языке он ни говорил (жестов, звуков или образов), можно найти взаимопонимание. Оба спектакля были созданы при поддержке Гете-Института, вместе с которым мы подготовили этот материал.
Руртриеннале: как вдохнуть жизнь в индустриальный регион
Рурская область — бывший индустриальный центр Германии, край заводов, шахт и дамб. Представьте себе старинный индустриальный район Петербурга, разнесенный на пространство в двести километров. Примерно таким, с поправкой на то, что речь идет о Германии, а не России, и был Рурский район. Последние десятилетия он переживал кризис в связи с закрытием шахт, модернизацией заводов и выводом вредных производств. И если экологию региона удалось восстановить на удивление быстро, то вопрос новой идентичности Рурской области до конца не решен до сих пор.
Один из самых эффективных проектов на пути возрождения региона — фестиваль «Руртриеннале». Это выступления театральных и музыкальных коллективов в огромных железных ангарах, на коксовых заводах, в мрачных и гигантских кирпичных складах.
Место действия, как нигде, диктует тут содержание, это масштабные и дорогие шоу, сопровождаемые сложными инженерными решениями: взять хотя бы движущийся по рельсам зрительный зал или танец светящихся дирижаблей на открытии «Руртриеннале» в 2014 году. Сегодня Рур относится к искусству с такой же тщательностью, с которой сто лет назад здесь производили пушки.
HAU: как сделать самую радикальную площадку в Берлине
В 2003 году три берлинские театральные площадки объединились в один «театральный комбинат», возглавил который режиссер Маттиас Лиллиенталь, человек из окружения Франка Касторфа, интенданта театра Фольксбюне с 1992 по 2017 гг. При Лиллиентале (в 2012 году он отправился работать с молодыми художниками в Бейрут, сейчас снова вернулся в Германию и с 2015 года является худруком Мюнхенского камерного театра) HAU стал едва ли не главной альтернативной и радикальной театральной площадкой немецкой столицы. Центр сосредоточился на теме миграции и мультикультурных проектах, привлек в театры молодежь и вывел постановки на улицы проблемных районов.
15 лет спустя HAU остается открытым к экспериментам. «Мы даем тебе карт-бланш — делай все, о чем рассказала, как хочешь и с кем хочешь» — так, по словам критика и куратора Марины Давыдовой, обратились к ней в HAU перед подготовкой спектакля «Eternal Russia». В итоге Давыдова сделала спектакль про растерянного российского интеллектуала, путешествующего по циклам русской истории. Вернее, того ее короткого периода политического, художественного и сексуального пробуждения после революции 1917 года, который быстро закончился установлением тотальной диктатуры.
Программа HAU разнообразна и не перестает интриговать: тут можно найти все — от фестиваля, посвященного юбилею Александры Коллонтай, до мюзикла о футбольной коррупции.
P. S. Как посмотреть на все это в Москве? Объясняют Гете-Институт и ММОМА: «Формы художественной жизни. Кельн — Лейпциг — Берлин»
Современное искусство Германии — это не только всемирно известные художники и крупные музейные институции, но и некоммерческие творческие проекты, число которых растет с каждым годом. Именно молодые художники и кураторы, самостоятельно объединяющиеся в группы, во многом формируют музейную повестку будущего. Однако до сих пор увидеть это в Москве было почти невозможно, потому что для выставок и фестивалей почти всегда выбирают крупные имена. Совместный проект Гете-Института и Московского музея современного искусства (ММОМА) должен изменить ситуацию. В новом образовательном центре музея в 2017–2018 годах, (открыт для всех с 16 декабря 2017 года), будет располагаться пространство для презентации независимых художественных проектов из Германии и их диалога с московскими художественными инициативами. За этот период московские зрители и непосредственные участники художественного процесса смогут познакомиться с приглашенными Гете-Институтом и ММОМА проектами из разных регионов Германии.
Свободные арт-пространства из Германии представят не классические выставочные проекты, а подвижные, развивающиеся во времени программы, включающие перформансы, кинопоказы и дискуссии. Сквозной темой совместного проекта Гете-Института и ММОМА станет вопрос самоорганизации в художественной сфере — как ее достичь, найти финансирование и сформировать работающую структуру. Первым свою программу представит пространство современного искусства Simultanhalle из Кельна, затем в Москве можно будет увидеть презентации независимых художественных инициатив из других городов Германии, в том числе Лейпцига и Берлина.
