Что изобрели в России? Как писать бестселлеры? Почему погибла Османская империя? Пять книг в жанре нон-фикшн — о литературе, искусстве, истории и науке

Литературный критик «Медузы» рассказывает о пяти книжных новинках в жанре нон-фикшн: сборнике искусствоведческих эссе Джулиана Барнса «Открой глаза»; книге британского журналиста и историка Нила Ашерсона «Черное море: Колыбель варварства и цивилизации»; книге Тима Скоренко «Изобретено в России», исследовании о том, как писать бестселлеры «Код бестселлера» и книге британского историка-арабиста Юджина Рогана «Падение Османской империи».

Джулиан Барнс. Открой глаза. СПб: Азбука-Аттикус, 2017

(Перевод В. Сонькина, М. Сарабьяновой, А. Савиных, И. Мокина, М. Давыдовой, Д. Горяниной, А. Борисенко, В. Бабкова)

Предмет: Искусство

Про что: Сборник искусствоведческих эссе Джулиана Барнса — это своего рода опыт медленного зрения (по аналогии с медленным чтением). Долго, едва ли не до рези в глазах, он вглядывается в известные (или не очень) живописные полотна, ищет им объяснение в биографиях их создателей и каких-то иных сопутствующих обстоятельствах, пытается локализовать фигуру художника на некой ментальной карте, а после нанести на нее и прилегающие окрестности. 

Первое и самое большое эссе, посвященное картине Жерико «Плот «Медузы»», изначально входило в роман «История мира в 10 ½ главах», а остальные писались отдельно — иногда в виде отклика на какое-то событие (так, эссе о Мане возникло в результате посещения большой ретроспективы художника), а иногда просто так, без повода. Преимущественно Барнс говорит о французских мастерах XIX и начала ХХ веков (Курбе, Делакруа, Мане, Боннар) — очевидно, как в силу персональных предпочтений, так и потому, что именно во Франции искусство находилось на переднем крае политической и философской мысли, а публичное признание художника всегда означало и торжество его идей (идеи интересуют писателя не меньше техники мазка или композиции). Впрочем, есть в книге эссе о Люсьене Фрейде и еще одно, о друге самого Барнса Гордоне Говарде Ходжкине, которого автор называет «художником для писателей» — настолько его творчество располагает к осмыслению и интерпретациям.

Барнса интересно читать всегда, о чем бы он ни писал. Удивительная способность развернуть привычный объект таким образом, чтобы выявить в нем новые грани, объем, а иногда и зловещую глубину, по-прежнему при нем — наблюдать, как Барнс исследует семантику черного цвета у Мане или рассуждает о возможных трактовках знаменитой картины Валоттона «Ложь» (кто из двух героев, нежно обнявшихся на диване, лжет, а кто выступает в роли одураченного?) жгуче интересно. Однако главная ценность сборника «Открой глаза», пожалуй, все же в другом — он подает в высшей степени вдохновляющий пример того, как вообще можно думать об искусстве, как в натянутом на подрамник холсте с небольшим количеством краски различать бездну смыслов, оттенков и нюансов. Коротко говоря, не просто набор эссе о живописи, но выдающийся практикум и эффективный душевный тренажер для дальнейшей самостоятельной работы.

Цитата: «Курбе — великий художник, но также и серьезный пиар-проект. Он — пионер в области продвижения личного бренда: торговал фотографиями своих картин ради рекламы, выпускал пресс-релизы, когда случалось продать работу задорого, а еще придумал первый постоянный выставочный центр, посвященный единственному художнику — ему самому. Во время Франко-прусской войны он даже добился, чтобы в честь него назвали пушку, после чего написал газетному рисовальщику, сообщил подробности маршрута перемещений «Le Courbet» и попросил «осветить в одной из газет по своему выбору». 

Нил Ашерсон. Черное море: Колыбель варварства и цивилизации. М.: АСТ, CORPUS, 2017. Перевод В. Бабицкой

Предмет: История

Про что: У британского журналиста Нила Ашерсона с Черным морем собственные счеты. В 1922 году его отец, юный белогвардейский поручик, был в числе разбитых деникинцев, эвакуировавшихся из Новороссийска прямиком в новую неведомую жизнь. А семьюдесятью годами позже уже сам Ашерсон едва не угодил в большую историю, оказавшись в августе 1991-го в непосредственной близости от мыса Форос, где томился низложенный в результате путча Горбачев. Из пересечения двух этих обстоятельств возник интерес автора к черноморскому региону, результатом которого в 1995 году и стала эта книга (к нынешнему русскому изданию она обзавелась предисловием, посвященным преимущественно присоединению Крыма в 2014 году).

Серьезный аппарат (хронологическая таблица, пять страниц избранной библиографии, именной указатель) наводят на мысли о некотором академизме, но на самом деле «Черное море» Ашерсона — не настоящее исследование, но очень длинное (четыреста с лишним страниц) эссе, афористичное, вдохновенное и неоднородное. Главная идея книги, косвенным образом вынесенная в заглавие, сводится к тому, что именно на берегах Черного моря цивилизация в лице древних греков впервые вступила в коммуникацию с варварством, воплощенным в кочевниках-скифах, и с тех пор эта дихотомия остается для Причерноморья определяющей. Всю последующую его историю можно рассматривать как диалектическое единство и борьбу двух начал — космоса и хаоса, культуры и дикости.

Отталкиваясь от этого образа, то уходя от него на изрядное расстояние, то снова возвращаясь, Ашерсон рассказывает не столько историю региона, сколько множество взаимосвязанных сюжетов. Начиная с истории о средневековом готском княжестве в крымских горах, переходит к планам Третьего Рейха заселить древний «Готланд» выходцами из немецкоязычного Тироля (Севастополь предполагалось переименовать в Теодорихсхаффен, а Симферополь — в Готенберг), а оттуда — к судьбе караимов, странных крымских иудеев. Взявшись, вроде бы, описывать деятельность одесских градостроителей-иностранцев, Ашерсон внезапно погружается в личные воспоминания, связанные с Одессой, а после по сложной кривой выруливает к южной ссылке Пушкина и судьбам польских ссыльных в Причерноморье. 

Сколько ни прикладывай друг к другу фрагменты, единая картинка времени и пространства на основании книги Нила Ашерсона при всем желании не складывается — и, если честно, уровень образования посредством чтения «Черного моря» повысить тоже едва ли удастся. Однако нельзя не признать, что следовать за прихотливыми изгибами авторской мысли, неизменно удерживая при этом в поле зрения огромный массив соленой черноморской воды, удовольствие вполне самодостаточное — даже без сухого познавательного осадка. 

Цитата: «Исторически Крым делится на три зоны: разум, тело и душу».  

Тим Скоренко. Изобретено в России. М.: Альпина нон-фикшн, 2017 

Предмет: История науки

Про что: От книги с таким названием невольно ждешь меланхоличного перечисления великих российских изобретений, вероломно «украденных» у нас и присвоенных коварными иноземцами. Но нет, популярная сегодня идея об исконно русском происхождении слонов и вообще всего хорошего научному журналисту, финалисту премии «Просветитель» Тиму Скоренко принципиально не близка. Автор убежден, что поводов для гордости у нас и так предостаточно, поэтому приписывать себе чужие заслуги — будь то паровоз, лампочка или радио — нет никаких оснований. 

В самом деле, зачем нам какой-то паровоз, когда среди наших достижений величайшее изобретение мирового кораблестроения — ледокол, который, к тому же, восходит к другому, куда более раннему и тоже исконно русскому типу судна — средневековому поморскому кочу, сконструированному таким образом, чтобы легко и без повреждений в случае чего «выпрыгивать» на лед. Зачем нам чужая лампочка, если «русские горки» (те самые, которые у нас в стране скромно именуют «американскими») действительно русские — правда, в оригинале они были ледяными и катались по ним на санях (дамы сидя, кавалеры галантно стоя на запятках). И кому сдалось это радио, если электрический трамвай был впервые изобретен в России, и хотя косность отечественных властей не позволила его внедрить, сам факт нашего первопроходчества бесспорен. 

Кстати, тема неэффективности российского государства, на протяжении многих веков чинившего всевозможные препятствия российскому же изобретательскому гению, — одна из важнейших в книге. Она служит контрапунктом щедро разлитой по страницам национальной научно-технической гордости и выполняет функцию неприятной, но необходимой ложки дегтя в полной — только что не с горкой — бочке меда. 

Цитата: «В середине 1790-х годов стареющая и располневшая Екатерина II поручила Кулибину разработать удобный лифт для передвижения между этажами Зимнего дворца. Она непременно хотела лифт-кресло, и перед Кулибиным встала интересная техническая задача. К подобному лифту, открытому сверху, нельзя было прицепить лебедку, а если «подхватывать» кресло лебедкой снизу, она бы доставила неудобство пассажиру. Кулибин решил вопрос остроумно: основание кресла крепилось к длинной оси-винту и двигалось по нему подобно гайке. Екатерина садилась на свой передвижной трон, слуга крутил рукоять, вращение передавалось на ось, и та поднимала кресло на галерею второго этажа». 

Джоди Арчерс, Мэтью Л. Джокерс. Код бестселлера. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2017. Перевод Т. Самсоновой 

Предмет: Литература

Про что: Американский книжный рынок (где, в отличие от российского, крутятся довольно значительные деньги) вот уже много лет озабочен поиском философского камня — рецепта идеального убойного бестселлера. Книга бывшего редактора-рецензента издательства Penguin Джоди Арчерс и специалиста в области искусственного интеллекта, университетского преподавателя Мэтью Джокерса — очередной заход на цель: их алхимическое ноу-хау сводится к так называемому «машинному чтению», способному выявить некоторые не видимые обычным глазом закономерности.

Прогнав через компьютер двадцать тысяч романов (как бестселлеров, так и нет) и проанализировав их по пятистам с небольшим параметрам, авторы пришли к некоторым занятным выводам. Во-первых, оказалось, что компьютер с достаточно хорошей точностью способен отличить бестселлер от небестселлера (промахи были, но немного). Во-вторых, выяснилось, что реалистические произведения продаются лучше фантастики. В-третьих, оптимально, если в книге присутствует одна доминирующая тема, а остальные выступают у нее на подтанцовках (так, у Джона Гришема главная тема — юриспруденция, но она уравновешивается «личными отношениями», «свободным временем» и тому подобным гарниром). В-четвертых, тема секса продается из рук вон плохо. В-пятых, очень выигрышная стратегия — писать о работе и вообще о том, в чем хорошо разбираешься. 

Список можно продолжить, и некоторые наблюдения в самом деле интуитивно кажутся достоверными, однако главный недостаток книги Арчерс и Джокерса (как, впрочем, и всех других книг на эту тему) в том, что она недурно описывает прежние феномены, но мало что сообщает о будущем. Предложенный авторами рецепт бестселлера выглядит крайне неубедительно и противоречиво, а возможность его реализации представляется, мягко говоря, сомнительной. Словом, если вы в самом деле надеетесь, что «Код бестселлера» сделает вас успешным романистом, то этой надежде, пожалуй, сбыться не суждено. Если же вам интересны некоторые возможности искусственного интеллекта применительно к анализу литературного текста, то «Код бестселлера» предложит вам немало любопытных сюжетов, умозаключений, казусов и анекдотов из этой области. 

Цитата: «Возможно, существуют читатели-привереды, которые выбирают только любовные романы про оборотней с экстрасенсорными способностями (да, такая категория в «Каталоге стандартов и обмена информацией в книжном деле» тоже есть). Но с тем же успехом можно предположить, что есть люди, которые читают любовные романы ради определенного переживания, вызванного широкой направленностью книги (тема любви), а не какой-то узкой темой (например, вестерном). Какая разница, кто главный герой — вампир или ветеринар? Главное, чтобы он был прекрасен телом и душой». 

Юджин Роган. Падение Османской империи: Первая мировая война на Ближнем Востоке, 1914-1920 гг. М.: Альпина Нон-фикшн, 2017. Перевод И. Евстигнеевой

Предмет: История

Про что: Книга американца Юджина Рогана из тех, которые в буквальном смысле открывают читателю новый мир. «Падение Османской империи» показывает, насколько средний западный читатель (и русский читатель в том числе) не представляет, что творилось на восточной окраине Европы всего-то сто лет назад. Собственно, неслучайно книга Рогана начинается с говорящей метафоры: автор отправляется к мемориалу британских солдат, погибших во время высадки в Галлиполи, чтобы почтить память своего двоюродного деда, и неподалеку обнаруживает аналогичный памятник, только воздвигнутый в честь погибших здесь турок. Автор поражен тем, что потери османов в галлиполийской битве, оказывается, были неизмеримо больше, чем у англичан, но нам об этом почти ничего не известно…

Местами «Падение Османской империи» читается как фэнтези. Истории про несостоявшуюся попытку джихада, про взлет и падение исламизма, про изнуряющую битву за Дарданеллы и триумф турецкого оружия в Галлиполи (битву эту, по сути дела, едва ли не в одни руки выиграл молодой военачальник Мустафа Кемаль-бей, будущий основатель современного турецкого государства Ататюрк), про величественную и трагичную осаду Эль-Кута, про ужасы и блеск Арабского восстания выглядят настолько фантастично, что их сложно уложить в голове и связать с нашей привычной картиной новейшей истории. Более того, даже те события, о которых, как нам кажется, мы кое-что знаем (вроде геноцида армян), предстают в изложении Рогана совершенно иными — куда более объемными, драматичными и масштабными. 

С одной стороны, «Падение Османской империи» — это образцовый исторический нон-фикшн, сочетающий в себе достоверность в деталях со способностью переплавить сотни разрозненных событий в большое и цельное эпическое полотно. С другой — это поразительный читательский опыт, лишний раз показывающий разобщенность контекстов у представителей разных традиций и культур, и призрачную зыбкость наших представлений о «глобальном» мире с единой повесткой. 

Цитата: «Когда над Эль-Кутом забрезжил рассвет и наступило рождественское утро, британцы увидели сотни убитых и раненых османских солдат: их тела покрывали всю территорию между траншеями противников. Многие британские солдаты пытались помочь раненым туркам, однако были вынуждены отказаться от этого из-за непрекращающегося пулеметного огня с османской стороны. В конце концов они ограничились тем, что бросали раненым хлеб и бутылки с водой, и были вынуждены слушать их стоны, пока неумолимая смерть не установила тишину на поле кровавой битвы».