Книги, которые вы без нас не найдете Три романа из не самых литературных стран — Литвы, Нигерии и Болгарии
Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о трех хороших романах из не самых литературных стран: «Нобелевский лауреат» болгарский писательницы Елены Алексиевой, «Рыбаки» нигерийца Чигози Обиомы и «Взгляд змия» литовского классика Саулюса Томаса Кондротаса.
Елена Алексиева. Нобелевский лауреат. М.: Центр книги Рудомино, 2017. Перевод Н. Нанкиновой
Эдуардо Гертельсман — лауреат Нобелевской премии по литературе, по полной программе страдающий постнобелевским синдромом (на плечи писателя мучительно давит бремя читательских ожиданий, а внутри у него при этом пусто и гулко, как в жестяной бочке) — приезжает с официальным визитом в захолустную Софию. Расчувствовавшись на банкете, устроенном в его честь, Гертельсман произносит сакраментальную фразу «Свой следующий роман я, возможно, хотел бы написать в Болгарии», а после уходит в ночь подышать свежим воздухом — и не возвращается. Через пару дней агент писателя получает видео: на нем Гертельсман, очевидно, жестоко избитый, стоит на коленях с мешком на голове, а похитители требуют за его жизнь огромный выкуп. Еще несколькими днями позже полиция находит труп другого писателя — болгарского и куда менее известного, но почему-то облаченного в пиджак и брюки, принадлежащие нобелевскому лауреату. За дело берется Ванда Беловская — относительно молодая и вызывающе одинокая сотрудница софийской полиции, незадолго до этого не то отличившаяся, не то проштрафившаяся во время расследования громкого дела о коррупции.
Елена Алексиева из тех авторов, которым, в сущности, совершенно не интересно писать настоящий честный детектив. Не меньше (а на самом деле гораздо больше), чем собственно поиски злополучного нобелиата, ее интересуют взаимоотношения героини с ручной игуаной по кличке Генри (непростые), с матерью (натянутые), с собственным лишним весом (обреченные) и с бывшим приятелем, а нынче министром внутренних дел (неоднозначные). Сны Ванды, ее страхи, стихи, которые она пишет (презирая себя за эту «слабость»), ночная София, по которой Ванда бродит (одновременно жалкая, помпезная и уютная), пряные индонезийские контрабандные сигареты, которые курит напарник героини, а еще перманентно ущемленная национальная гордость маленького народа, постсоциалистический ресентимент, стыдная бедность и растворенная в воздухе историческая память — «Нобелевский лауреат» под завязку набит вещами симпатичными и трогательными, но с точки зрения жанра заведомо избыточными. Однако жаловаться грех: Алексиевой удается сохранить баланс между детективом и собственно литературой. Со всем своим немалым культурным багажом роман ухитряется оторваться от земли и не без изящества полететь намеченным курсом в сторону развязки — может быть, не вовсе сногсшибательной, но ни в коей мере не разочаровывающей.
Судя по отзывам в болгарской прессе, Елена Алексиева на родине считается крепким середнячком, а не суперзвездой и национальным достоянием. Ну, что ж — если это в самом деле так, то, пожалуй, к болгарской литературе стоит присмотреться повнимательнее.
Чигози Обиома. Рыбаки. М.: АСТ, 2017
Дебютный роман нигерийца Чигози Обиомы — классический случай книги, написанной под конкретную задачу: автор очевидно хотел войти в шорт-лист Букеровской премии по квоте для писателей из стран Содружества и блестяще в этом преуспел («Рыбаков» называли одним из главных претендентов на награду за 2015 год). Как результат, книга Обиомы обладает всеми достоинствами и недостатками образцового «премиального» романа: вторичностью и предсказуемостью (все это мы уже читали много раз, причем иногда в более талантливом исполнении), искренним и глубоким надрывом, обаятельным локальным колоритом и четким политическим месседжем. Словом, если вы уже читали «Половину желтого солнца» Чимаманды Нгози Адичи, «Бога мелочей» Арундати Рой, «Наследство разоренных» Киран Десаи и «Распад» Чинуа Ачебе, то, в общем, в «Рыбаках» вас ждет не так много открытий. Впрочем, это не значит, что их не будет совсем: к числу безусловных удач Обиомы следует отнести его умение наполнить сюжет из провинциальной нигерийской жизни высоким пафосом древнегреческой трагедии.
После отъезда отца, переведенного на работу в другой город, четверо сыновей (старшему пятнадцать, младшему девять) понемногу сбиваются с пути истинного. Они начинают прогуливать школу, завязывают сомнительные знакомства с хулиганами из городских предместий, но главное — решают заделаться рыбаками. Шесть недель они, рискуя жизнью, с восторгом удят рыбу на опасной и быстрой местной речке, покуда случайный свидетель не доносит матери об их похождениях, и та не накладывает вето на сыновние забавы. Однако этих шести недель оказывается достаточно, чтобы разрушить мирную и благополучную жизнь семьи: встреченный на речном берегу городской сумасшедший Абула ухитряется убедить старшего из братьев, Икенну, что в недалеком будущем того убьет кто-то из младших. Понемногу это вздорное и, в общем, ни на чем не основанное предсказание обрастает плотью, наливается бедой и обретает грозную власть над умами и душами героев. Подобно пророчеству дельфийского оракула, предрекшего Эдипу злую участь, прорицание Абулы становится орудием беспощадного рока, и читатель обречен беспомощно наблюдать, как рвутся теплые родственные узы, а предательство, зависть и вражда обживаются под семейным кровом. Задником же для душераздирающей семейной драмы — и контрапунктом к ней — служит политическая турбулентность в связи с близящимися выборами, с которыми герои связывают радужные (и, разумеется, тщетные) надежды.
Даже по этому краткому пересказу можно без труда заметить, что «Рыбаки» собраны из добротных, прошедших, что называется, проверку временем деталей постколониального литературного «лего», для верности посаженных на суперклей современного «стори-теллинга» и «криейтив-райтинга». Однако укорененность в мощной и самобытной нигерийской литературной традиции (мало кто помнит, но и Бен Окри, и Амос Тутуола, и нобелевский лауреат Воле Шойинка, и упомянутые уже Нгози Адичи и Чинуа Ачебе — все родом из Нигерии) позволяет Обиоме избежать совсем уж очевидных ходов. Уместно внедренные в текст элементы магического реализма избавляют роман от плоской и унылой однозначности, а плавный, но неодолимый повествовательный ритм, ощутимый даже сквозь перевод, работает надежно, так что в финале сердце щемит вполне по-настоящему. И в носу, кстати, щиплет тоже изрядно.
Саулюс Томас Кондротас. Взгляд змия. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2017. Перевод Т. Чепайтиса
Саулюса Томаса Кондротаса принято называть современным литовским классиком и самым известным литовским писателем в мире. С этим утверждением трудно поспорить — с поправкой на то, что его известность, увы, все равно носит довольно скромный, локальный характер: Кондротаса знают в Литве, немного в Америке (эмигрировавший в начале 80-х годов прошлого века писатель обосновался в Лос-Анджелесе и пытался писать по-английски), а еще в Венгрии и Италии. На этом, собственно, все, хотя определенно Кондротас заслуживает куда более широкого признания: его главный роман «Взгляд змия» — книга столь же странная, сколь и впечатляющая.
Удивительная, узловатая и шершавая, словно бы земляная проза Кондротаса не похожа ни на что нам знакомое — и в то же время она неуловимо напоминает «Долину Иссы» Чеслава Милоша, «Фантастические истории» Карен Бликсен и «Сагу о Йёсте Берлинге» Сельмы Лагерлёф. Магический реализм, на век опоздавший романтически-фольклорный роман, семейная сага, вневременная и наднациональная притча, мистический триллер, история роковой любви и повесть о духовных исканиях — при желании во «Взгляде змия» можно найти все это (и многое другое), однако книга Кондротаса упорно сопротивляется любой однозначной интерпретации. То стрелой взмывая к надмирным высотам, то с размаху плюхаясь на приземленно-бытовой уровень, писатель полностью дезориентирует читателя и вводит его в недоуменный транс. А безумная и головокружительная композиция, при которой связь между персонажами обозначается не сразу считываемым пунктиром, делает роман практически непересказываемым.
Наверное, правильнее всего будет сказать, что «Взгляд змия» — это история четырех поколений влиятельного и зажиточного крестьянского рода Мейжисов. В самом деле, в начале романа мы присутствуем на поминках по добродетельному патриарху — старому Венцловасу Мейжису, а в финале провожаем на эшафот его правнука по прозвищу Косматый, разбойника и душегуба. Однако это главное повествовательное русло подпитывается множеством мелких сюжетных ручейков, каждый из которых самоценен и не растворяется в магистральном потоке без остатка. В результате обманчиво компактный роман (триста пятьдесят просторно сверстанных страниц) разворачивается в глубину и обнаруживает в себе сразу несколько потсусторонних измерений, становясь заметно больше внутри, чем снаружи. Доверчиво входя в созданный Кондротасом мир, читатель обнаруживает себя в огромном и, признаться, не слишком уютном лабиринте, который все же очень трудно покинуть.
Словом, как и было сказано, удивительный, ни на что не похожий текст, к которому хочется возвращаться, о котором хочется думать и говорить — и, безусловно, одно из потаенных сокровищ европейской литературы.