Перейти к материалам
истории

Безумие и норма, реальность и бред. В трех русских (отличных!) романах «Петровы в гриппе и вокруг него», «Учитель Дымов», «Принц Инкогнито»

Источник: Meduza

Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает о трех новых русских романах, где герои то прячутся от абсурдной реальности, то создают ее: «Учитель Дымов» Сергея Кузнецова, «Петровы в гриппе и вокруг него» Алексея Сальникова и «Принц Инкогнито» Антона Понизовского.

Сергей Кузнецов. Учитель Дымов. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2017 

В 40-е годы ХХ века Владимир Дымов, молодой перспективный химик, отказывается от научной или производственной карьеры и выбирает скромную стезю преподавателя органической химии в провинциальном вузе. В 70-е и 80-е сын Владимира Валерий, преподаватель физкультуры в хорошей московской школе, уходит с работы и становится легендарным «гуру Валом» — штудирует эзотерический самиздат, обучает молодежь йоге, практикует тантру, чистит чакры, пьет с учениками и последователями чай на кухне. В 90-е сын Валерия и внук Владимира Андрей уклоняется от дороги сверстников — не погружается в кислотный угар, не делает бизнес, не ездит на бандитские разборки: сначала Андрей пишет про культуру в глянцевые журналы, а после, уже в нулевые, бросает вконец обесценившуюся журналистику и идет в школьные учителя — преподавать детям русскую классику.

После просторного и головокружительно разнообразного «Калейдоскопа» камерная семейная сага в духе Людмилы Улицкой — последнее, чего мы ждали от Кузнецова. Конечно, даже в этом бесхитростном жанре видно, что он очень хороший писатель — один из лучших, пишущих по-русски сегодня. Особенно заметно это становится ко второй половине романа, когда из области мутноватых и призрачных воспоминаний предыдущего поколения Кузнецов переходит в плотное и материальное пространство собственного опыта. Семидесятые, восьмидесятые, девяностые и нулевые кристаллизованы и засахарены в его романе с такой щемящей ясностью и достоверностью — вплоть до третьестепенных бытовых деталей, словечек и эмоций — что со временем «Учитель Дымов» имеет неплохие шансы превратиться в важный исторический источник по позднесоветской и постсоветской истории. Но все это не меняет сути: новая книга Сергея Кузнецова — очень традиционная, а из наворотов в ней разве что чуть смещенная оптика: на Владимира мы смотрим глазами женщины, всю жизнь в него безответно влюбленной, а Валерия наблюдаем преимущественно через его сына Андрея. 

И тем не менее, есть у Кузнецова и важное отличие от классической семейной саги, особенно заметное при сравнении с книгами той же Улицкой. «Учитель Дымов» — роман с предельно четкой идеей, и идея эта — простая (под стать всему роману), жгуче актуальная и неожиданно утешительная. 

Самый старший Дымов прячется в преподавание от репрессий. Средний Дымов уходит из школы, не желая ни участвовать в абсурдной и унизительной «общественно-политической жизни», ни подставлять окружающих своим демонстративным в ней неучастием — и находит гармонию в тихой эзотерической заводи. Самый младший из Дымовых, напротив, именно в школе спасается от нарастающего абсурда, а когда во время «белоленточной революции» работа в престижном московском лицее ставит его перед слишком сложным нравственным выбором, уходит еще глубже — уезжает работать в школу в Туле. Не быть, не состоять, не голосовать «за», но и «против» тоже не голосовать, находить тонкий зазор между соучастием и прямой конфронтацией и при этом всегда делать то, что любишь и считаешь важным, — три поколения Дымовых показывают, что это вещь возможная и достижимая при любой власти и в любое, даже самое скверное, время. При желании всегда можно выгородить себе уголок осмысленности, найти узенькую тропинку в страну фей, вьющуюся между тернистой тропой в рай и торной дорогой в ад.

Таким образом «Учитель Дымов» Сергея Кузнецова при всей своей незатейливости с содержательной точки зрения примыкает к фундаментальному труду Алексея Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось», объясняющему принципы «вненаходимости» позднесоветской эпохи — способа существования на границе советского официоза и чуть за ней. Но это только одним боком — с другой стороны «Учителя Дымова» подпирает роман Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза» с его идеей маленького и бедного персонального рая, возможного в любом аду. И сочетание это настолько нетривиально, что с большим запасом окупает любую формальную простоту.

Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него. Bookmate, 2017 

Книга единственного не известного широкой публике финалиста премии «Большая книга» нынешнего года, екатеринбуржца Алексея Сальникова — редчайший в отечественной практике случай явления совершенно готового, не нуждающегося ни в каких скидках на молодость и нехватку опыта писателя. Роман «Петровы в гриппе и вокруг него», опубликованный первоначально в журнале «Волга», совершенно бесплатно лежит на сайте Bookmate, где прямо сейчас его читают полторы тысячи человек (для сравнения: полторы тысячи экземпляров — неплохой стартовый тираж для начинающего автора). Настоящие бумажные издатели Сальникова пока игнорируют, но, хочется думать, вот-вот проснутся, потому что книги такой яркости и новизны по-русски появляются хорошо если раз в пять лет. 

Главный герой романа — собственно, автослесарь Петров — за пару дней до Нового года едет в троллейбусе с работы, чувствует, что заболевает, мечтает о сигарете, холодной газировке и теплой постели. Однако вместо всего этого почему-то сначала оказывается в катафалке, где прямо над гробом быстро выпивает много водки со случайным знакомым, а после — продолжает загул где-то в ближнем пригороде в обществе очень странного преподавателя философии. После череды полупьяных-полутемпературных приключений Петров все же добирается до дома, где его ждут такие же гриппозные жена-библиотекарь (они в разводе, но живут вместе) и сын. Все вместе они то сбивают температуру парацетамолом, то ссорятся, то полощут горло, то пытаются подготовиться к празднику — в общем, занимаются делами сугубо прозаическими.

Поначалу роман Сальникова кажется ужасающе многословным — если герой заходит в подъезд, то описание его пути до квартиры может занять добрый десяток страниц. Каждая поездка в общественном транспорте (к Петрову почему-то постоянно липнут разного рода психи), каждый поход в аптеку или супермаркет обрастают бесконечными деталями и подробностями. Впрочем, подробности эти не особо утомляют, поскольку пишет Сальников как, пожалуй, никто другой сегодня — а именно свежо, как первый день творенья. Словно бы специально поставив себе задачу нигде, ни единого раза не употребить хоть сколько-нибудь затертый оборот, Сальников в любое типовое словосочетание, в самое проходное и неважное предложение ухитряется воткнуть совершенно не то слово, которое ожидает читатель. На каждом шагу он выбивает у него почву из-под ног, расшатывает натренированный многолетним чтением «нормальных» книг вестибулярный аппарат и заставляет улыбаться там, где улыбаться, вроде бы, вовсе нечему. 

В тот самый момент, когда ты уже начинаешь верить, что эти смешные спотыкания, эти восхитительно-неловкие ритмические сбои и есть то, ради чего писался роман, в нем неожиданно обнаруживается сюжет — да еще какой. Все случайные знаки, встреченные Петровыми в их болезненном полубреду, все неприметные символы — от просроченной таблетки аспирина, завалявшейся в кармане штанов, до странной девочки в троллейбусе — внезапно собираются в стройную конструкцию без единой лишней детали. А из всех щелей начинает переть и сочиться такая развеселая хтонь и инфернальная жуть, что Мамлеев с Горчевым дружно пускаются в пляс, а Гоголь с Булгаковым аплодируют.

Поразительный, единственный в своем роде язык, заземленный и осязаемый материальный мир, удивительным образом не исключающий летучей фантазии, и по-настоящему волшебная мерцающая неоднозначность (то ли все происходящее в романе — гриппозные галлюцинации трех Петровых, то ли и правда обнажилась на мгновение колдовская изнанка мира) — как ни посмотри, выдающийся текст и настоящий читательский праздник. Словом, налетайте, пока не подорожало. 

Антон Понизовский. Принц Инкогнито. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2017

Первая книга Антона Понизовского «Обращение вслух» выглядела следующим образом: много-много отличного журналистского вербатима (для романа автор записал на Москворецком рынке несколько десятков интервью со случайными прохожими) и немного литературной «обкладки» — не то чтобы вовсе плохой, но несколько необязательной. Нынешняя его книга — это уже стопроцентная литература, без всякой журналистики, хотя рассказывают, что собирая материал для «Принца Инкогнито», Понизовский несколько месяцев проработал санитаром в психиатрической больнице.

Сделано это было не напрасно: все сцены в душном и тесном дурдоме города Подволоцк пронизаны душераздирающим реализмом, от которого хочется одновременно плакать и открыть окно пошире — лишь бы не чувствовать этой безнадежной больничной вони. Впрочем, главный предмет романа вовсе не ужасы жизни душевнобольных — крикливого Кардинала, безмолвного слоноподобного Гаси, обманчиво нормального Вили и других. Основу сюжета составляет диковинная пародия на детективное расследование. Медбрат Дживан Грантович Лусинян, недоучившийся врач, выходец из Нагорного Карабаха и красавец-мужчина, волею злой судьбы на долгие годы застрявший в плоском и уродливом Подволоцке, должен изобличить злоумышленника из среды «мизераблей» (так он предпочитает именовать пациентов), раз за разом устраивающего поджоги в психбольнице. Пожар грозит гибелью всем обитателям «дурки», поэтому Дживану необходимо найти поджигателя и отправить его в страшное Колываново — деревенский филиал подволоцкой психушки, где, по слухам, самые стойкие больные способны продержаться не более пары месяцев.

Однако внутрь этой истории вложена еще одна — куда более поэтичная и романтическая. Линейный корабль русского флота «Цесаревич» несется к берегам Сицилии, а на его борту инкогнито приближается к месту своей коронации молодой принц — законный наследник испанской короны, в результате интриг временно лишенный престола… Испанский принц хорош собой, владеет приемами всех мыслимых единоборств и искушен в тайных практиках, однако для того чтобы обойти все ловушки и вернуть себе отеческий венец, ему необходима помощь простого русского матроса…

Две эти истории понемногу начнут переплетаться, прорастать друг в друга, грань между ними поплывет и размоется, и вот уже два главных вопроса романа — во-первых, кому же мерещится вся эта конспирологическая галиматья с принцами и кораблями, и во-вторых, кто все-таки поджег подоконник в палате, — сольются воедино. Понизовский ловко разыгрывает детектив, заставляя нас подозревать всех персонажей поочередно, однако параллельно с этим где-то на периферии читательского зрения он проделывает трюк еще более искусный — смешивает безумие с нормой, а бред с реальностью, демонстрируя тем самым их условность и относительность. Рациональность в «Принце Инкогнито» понемногу начинает жить по законам галлюциноза, а тот в свою очередь оказывается надежно укоренен в трезвой — ну, более или менее — прагматике. Все казавшееся надежным и основательным распадается, а зыбкое марево чужого бреда, напротив того, сгущается, обретает плоть и наливается тяжестью для того, чтобы разрешиться в конце громоподобным взрывом — тем более эффектным, что не вполне понятно, где именно он происходит: в подволоцкой психушке или в голове у героев.

Галина Юзефович