Исторический нон-фикшн: о шпионах, русской революции, короле-солнце, Византии и писателе Василии Яне Галина Юзефович рассказывает про пять новых книг

Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о пяти новых книгах в жанре нон-фикшн: «Шпион среди друзей: Великое предательство Кима Филби» Бена Макинтайра, «Коррупция при дворе короля-солнце: Взлет и падение Никола Фуке» Винсента Дж. Питтса, «Византия: История исчезнувшей империи» Джонатана Харриса, «Историческая неизбежность? Ключевые события русской революции» Тони Брентона и «Десять жизней Василия Яна» Ивана Просветова.

Бен Макинтайр. Шпион среди друзей: Великое предательство Кима Филби. М.: АСТ, CORPUS, 2017. Перевод С. Таска, А. Шульгат 

Российскому читателю английский историк и журналист Бен Макинтайр известен главным образом по документальному роману «Операция „Фарш“», рассказывающему о головокружительной афере британской разведки накануне высадки союзников в Нормандии. В нынешней книге Макинтайра его редкая способность трансформировать большую, глобальную историю в историю как литературный сюжет, а потом обратно, ни на дюйм при этом не отступая от истины, проявляется еще ярче. Судьба Кима Филби становится в исполнении Макинтайра одновременно и емким пособием по истории шпионажа в ХХ веке, и мощным сюжетным романом, где каждое слово не случайно, а каждый проходной на первый взгляд эпизод влечет за собой роковые последствия (иногда с отсрочкой в тридцать лет), и россыпью феерических микросюжетов, которые вам захочется пересказывать друзьям.

Принимаясь за роман о главном шпионе ХХ века, Макинтайр выбирает в качестве героя не самого Филби, но его ближайшего друга и коллегу Николаса Эллиота. Выходец из того же социального слоя, на несколько лет младше и куда невиннее, Эллиот знакомится с Филби в самом начале войны, и между ними почти сразу завязывается романтическая и пылкая дружба. Та самая дружба, которая была и остается (по версии Макинтайра, во всяком случае) одним из столпов британского привилегированного класса и, соответственно, фундаментом самого джентльменского из его развлечений — шпионажа. На протяжении всей книги — во время совместной работы героев в контрразведке, их головокружительных военных похождений и после, уже во времена холодной войны, когда судьба их разводит, — читатель смотрит на Филби глазами Ника Эллиота. И взгляд его эволюционирует от робкого и почтительного в начале, к чуть покровительственному в середине (карьера Эллиота складывалась более успешно, чем у пьянчуги-Филби) и дальше — к горькому и разочарованному, когда именно Эллиоту приходится поставить точку в деле разоблачения старого друга. 

Захваченный динамичным шпионским сюжетом читатель не сразу осознает, что предмет, занимающий Макинтайра в первую очередь, — это не этика шпионажа, не судьба Кима Филби и даже не его легендарное предательство как таковое, но именно феномен особой британской джентльменской дружбы, сделавший подобное предательство возможным. Одна из героинь романа Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед» характеризует это благородное, тонкое и начисто лишенное сексуального подтекста чувство, процветавшее среди высших классов, как «любовь, которая приходит к детям, еще не понимающим ее значения. В Англии она случается, когда вы уже почти взрослые мужчины». По мнению Бена Макинтайра, дружба эта подобна ядовитому растению: прекрасная на вид, она приносит, тем не менее, смертоносные плоды. 

Доведенный до абсолюта тезис «мой друг на такое не способен» при определенных условиях может обернуться питательной средой для любого злодейства. Истребление советскими агентами католического антифашистского подполья в Германии, трагическая гибель отряда албанских повстанцев и многие другие грехи и промахи британской «секретной службы» оказываются на совести не одного только Филби, но и на совести тех, кто на протяжении долгих лет отказывался верить в принципиальную возможность скверны в их теплой дружеской среде. Таким образом, в руках Макинтайра история, великая и захватывающая сама по себе, становится еще и метафорой для явления куда более важного и, честно говоря, повсеместного — вовсе не только английского. Любой элитаризм — сколь бы привлекательным он ни был — таит в себе опасности и соблазны, и вступая в число избранных (или только стремясь проникнуть в их блаженный круг) об этом не следует забывать.

Винсент Дж. Питтс. Коррупция при дворе короля-солнце: Взлет и падение Никола Фуке. М.: Издательство «Олимп-бизнес», 2017

С первых же страниц книги американского историка Винсента Дж. Питтса у читателя возникает чувство, что он оказался внутри романа Александра Дюма «Виконт де Бражелон». Интриги Кольбера приводят могущественного суперинтенданта Франции Никола Фуке к катастрофе, и вот уже лейтенант мушкетеров Шарль ДʼАртаньян спешит выполнить королевский приказ и арестовать опального чиновника. Маркиза дю Плесси-Бельер пытается спасти своего возлюбленного, мать Фуке надеется выхлопотать сыну помилование, спасая жену Людовика XIV от кровотечения при помощи старого народного средства — горчичного пластыря, однако король-солнце неумолим в своем гневе, и за бывшим министром захлопываются двери темницы. Не хватает только железной маски, за которой, по версии Дюма, скрывался именно Фуке.

Впрочем, книга Питтса — вовсе не роман, а вполне академичное (местами даже слишком академичное — сноски, занимающие больше половины страницы, прямо скажем, не облегчают чтение) исследование, посвященное не столько драматическим обстоятельствам падения Фуке, сколько последующим событиям — а именно эпохальному и скандальному процессу над ним. То, что Людовику XIV виделось скорым показательным судом над изменником и казнокрадом с обязательной казнью в финале, Фуке сумел превратить в трехлетнее осмысленное разбирательство, закончившееся для короля полным моральным поражением. 

Традиция требует прежде, чем переходить к описанию краха героя, рассказывать о его возвышении, поэтому первая треть книги Питтса — довольно занудный обзор восхождения нескольких поколений семьи Фуке к вершинам власти. Однако начиная уже с третьей главы повествование становится до невозможности увлекательным и — что особенно ценно и неожиданно — жгуче актуальным для России сегодня. 

Питтс подчеркивает, что назвать Фуке невиновным в злоупотреблениях и коррупции будет некорректно — сколоченное им огромное персональное состояние говорит об этом с предельной ясностью. Другое дело, что применительно к эпохе Короля-солнце сам термин «коррупция» не имеет смысла — коррупция была не столько отклонением от нормы, сколько самой нормой, естественным и единственно возможным образом жизни всего государственного аппарата, и в нее были вовлечены фигуры куда более влиятельные и важные, чем злополучный Фуке. Именно на обнародовании этого факта и на его осмыслении выстроил свою линию защиты опальный суперинтендант, и эта стратегия спасла его от плахи и едва не спасла от тюремного заточения. 

Чахлые и, как всем казалось, бессильные в условиях абсолютизма государственные институты внезапно пробудились от спячки и под давлением общественного мнения нашли в себе силы дать отпор верховной власти. Вполне реальный риск для карьеры (большая часть судей, оправдавших Фуке по всем главным статьям обвинения, так или иначе лишились своих должностей или были отправлены в ссылку) оказался менее значим, чем риск для репутации и чести. Как пишет Питтс, «суд над Фуке выявляет механизм „показательного процесса“, а также — риски, которыми он чреват, когда инициировавшая его власть теряет контроль над изложением событий и позволяет защите выступить с собственной, убедительной и часто весьма опасной контристорией». Что называется, российской оппозиции на заметку. 

Джонатан Харрис. Византия: История исчезнувшей империи. М.: Альпина нон-фишкн, 2017. Перевод Н. Нарциссовой 

Британский византинист Джонатан Харрис с самого начала берет быка за рога, честно признавая: у Византии как у государства очень плохая историческая репутация. Погруженные в придворные интриги, бессмысленные догматические споры, бесконечное украшение и без того богато украшенных храмов и утомительные ритуалы, византийцы не сумели ни выстроить эффективную систему управления, ни создать надежную армию — да что там, они даже до ветряной мельницы не додумались. Однако подобный взгляд на Византию вступает в разительное противоречие с тем, что из всех империй подобного масштаба именно она просуществовала дольше всего — более тысячи лет, причем в самых враждебных и постоянно меняющихся (преимущественно к худшему) условиях. Именно поэтому автор предлагает отвлечься от мнимой несостоятельности Византии и поговорить о том, каким образом ей удалось выживать так долго, сохраняя при этом культурную, религиозную и языковую целостность. 

В сущности, книга Харриса — это очередной (более краткий, чем увесистый кирпич Джона Норвича, но куда более пространный, чем «История Византии в 22 пунктах» на сайте Arzamas) пересказ основных вех византийской политической истории. Основание Константином новой столицы, принятие христианства, реформы Юстиниана, иконоборческая ересь, борьба со славянами, арабами и персами, великолепие Македонской династии, четвертый крестовый поход, закончившийся захватом Константинополя — и дальше, под горку, к страшному дню 29 мая 1453 года, когда в бою пал последний император, по иронии судьбы тоже, конечно же, носивший имя Константина.

Единственное, что можно поставить Джонатану Харрису в упрек, — это традиционная уже фиксация на жизни императоров и их окружения: из «Византии» мы почти ничего не узнаем ни о культуре, ни о повседневной жизни, ни о ментальности простых византийцев — словом, о тех занимательных штучках, которые открыли читателю в ХХ веке французские историки школы Анналов и которые, собственно, только и позволяют в полной мере вдохнуть воздух чужого времени. Впрочем, в случае с Византией эта тема в целом плохо изучена, так что особых претензий к Харрису быть не может. Неслучайно один из лучших отечественных специалистов по Византии Сергей Иванов в недавнем интервью сайту «Горький» сказал: «Мы практически ничего не знаем о том, как выглядела повседневная жизнь византийцев. Величайший из ныне живущих византинистов Сирил Манго как-то признался, что ни за что не согласился бы быть консультантом какого-нибудь художественного фильма про Византию, потому что не смог бы ответить ни на один вопрос, как должно выглядеть что-нибудь — штаны на актере, что герои должны есть и так далее».

Словом, если вы планируете всерьез углубиться в историю Византии, то книга Джонатана Харриса станет для вас неплохим — добротным, компетентным и доступным — введением в предмет. Если же вы рассчитываете прочитать всего одну книгу об этой эпохе, то и в этом качестве вполне «Византия: История исчезнувшей империи» отлично сгодится — важно только понимать, что ею история великой державы, косвенным образом породившей нашу собственную государственность, не исчерпывается. 

Тони Брентон. Историческая неизбежность? Ключевые события русской революции. М.: Альпина нон-фикшн, 2017. Перевод Л. Виноградовой и Л. Сумм 

Книга, придуманная и составленная английским дипломатом и историком-любителем сэром Тони Брентоном к столетнему юбилею русской революции, имеет достоинства и недостатки. К числу последних (во всяком случае, с точки зрения русского читателя) относится избыточная подробность в растолковывании вещей, которые наши современники в среднем усваивают еще во время внутриутробного развития. Участие в проекте таких персонажей, как наш Эдвард Радзинский или британец Орландо Файджес, на весь мир опозорившийся фальсификацией материалов для своего нон-фикшн бестселлера «Шепчущие», тоже не добавляет «Исторической неизбежности» веса. Однако достоинства у книги тоже немалые: составленная из четырнадцати глав, написанных разными авторами, она на разные лады отвечает на всенародно любимый вопрос «А что было бы, если бы…?» и делает это весьма убедительно. 

Что было бы, если бы Столыпин не пошел в театр в Киеве и, соответствено, не был бы убит студентом Богровым? (Спойлер: было бы неплохо, хотя и не так хорошо, как кажется нынешней российской власти). Что было бы, если бы на следующий день после убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево какая-то полоумная безносая сектантка в окрестностях Тюмени не пырнула ножом Григория Распутина? (Возможно, удалось бы избежать вступления России в Первую мировую). Что было бы, не отрекись Николай II «из отеческих чувств» от престола не только за себя, но и за цесаревича Алексея? (Может быть, удалось бы сохранить в России конституционную монархию и избежать ужасов в Ипатьевском доме). Что было бы, прицелься Фанни Каплан получше? (Да ничего бы не было, в сущности). 

Компания привлеченных Тони Брентоном историков выбирает точки, в которых история могла пойти по другому пути (на профессиональном языке они называются точками бифуркации), и добросовестно прослеживает, куда вынесла бы отечественная кривая, наступи кто-нибудь из участников событий на пресловутую брэдбериевскую бабочку. Однако то, что на первый взгляд кажется экспериментом сугубо умозрительным, на практике оборачивается вещью вполне практической и небесполезной: прогуливаясь по тропкам отечественной истории, внезапно понимаешь, насколько же иллюзорно, однобоко и предвзято представление о нашем прошлом, зашитое в советской, а потом и российской государственной идеологии. Не бог весть какое открытие — Россия в принципе славится регулярным насилием над собственной историей, но в таком виде, на таком материале и так наглядно нам об этом, пожалуй, еще не рассказывали. 

Иван Просветов. Десять жизней Василия Яна. М.: Центрполиграф, 2017 

Писателя Василия Яна — любимого автора, как принято было говорить лет тридцать назад, нескольких поколений советской детворы, автора эпической трилогии о нашествии монголов на Русь — сегодня помнят плохо, и, в общем, этому трудно удивиться (хотя рядом с исторической прозой, скажем, Юрия Тынянова его романы смотрелись бы вполне органично). Книга историка-архивиста Ивана Просветова — не попытка реабилитировать «незаслуженно забытого автора», но честное исследование его биографии — фантастичной и яркой настолько, что сам факт принадлежности Яна к писательскому цеху меркнет на ее фоне, а качество его прозы и вовсе становится неважным.

Выходец из гармоничной, любящей и образованной семьи чиновников от педагогики, Василий Янчевецкий (Ян — его литературный псевдоним) рос в Риге и Ревеле, успевал в древних языках и истории — и в целом с раннего детства подавал большие надежды. Однако надеждам этим суждено было реализоваться не совсем так, как предполагали близкие. По окончании университета Василий сначала занялся полевой журналистикой и самым босяцким образом на манер Горького отправился скитаться по России, в дороге подрабатывая то бурлаком, то батраком. 

После этого Ян переместился в Среднюю Азию, где получил место в колониальной администрации и с полной самозабвенностью включился в «Большую игру» — рискованные миссии приводили его то в Хиву (тогдашний центр мировой контрабанды), то в совершенно закрытый и гибельно опасный для европейцев Афганистан. Затем была русско-японская война, журналистская и педагогическая карьера в Петербурге, в Стамбуле и Бухаресте (супруга Василия Янчевецкого Ольга после революции не захотела возвращаться с мужем в Россию и осела в Румынии, где в эпоху между войнами прославилась как звезда кабаре), служба в разведке у Колчака, примирение с советской властью, литературная карьера, Сталинская премия, неудачная попытка отправиться на фронт Второй мировой и, наконец, мирная кончина в статусе респектабельного советского писателя. 

Шпион, интеллектуал, авантюрист и везунчик Янчевецкий во время НЭПа успел побыть банкиром в Самарканде, перед Первой мировой основал российское скаутское движение, а после Гражданской войны всю жизнь мастерски врал о своем прошлом советской власти — да и вообще событий его жизни хватило бы на пару полновесных захватывающих романов. И хотя назвать книгу Ивана Просветова — скованную, местами наивно-восторженную, а в целом слишком лапидарную и краткую — хорошей с литературной точки зрения будет изрядным преувеличением, есть такие истории, которые не делаются хуже, как их ни расскажи. Биография Василия Яна — определенно из их числа.