«Это полное безобразие» Главный редактор The New Times Евгения Альбац о предупреждении Роскомнадзора и состоянии издания

4 мая стало известно, что Роскомнадзор вынес изданию The New Times предупреждение за публикацию материала «Из России — с джихадом» (интервью с бойцом террористической организации «Фронт ан-Нусра», уехавшим в Сирию из Калуги), усмотрев в нем «признаки оправдания терроризма». Это второе предупреждение, вынесенное ведомством сайту The New Times; закон в таких случаях позволяет отобрать у него лицензию СМИ. Илья Жегулев позвонил главному редактору The New Times Евгении Альбац.

— Почему вы решились опубликовать текст? Вы знали всю историю про Esquire?

— Вы задаете вопрос, который касается внутриредакционной политики. Я вам скажу следующее. Паша Никулин у меня когда-то работал, поэтому я знаю, кто это такой. Он прислал текст [редактору The New Times] Ване Давыдову, Ваня мне его переслал, я сказала — надо, конечно, ставить. Пропускаем через юристов, внимательно читаем, убираем то, за что могут взять за яйца, и ставим, конечно. Вот и все.

Паша где-то написал, что текст сильно смягчили. Я точно сильно не смягчала. Меня, конечно, немного волновало, что это «Фронт ан-Нусра». Но я считала принципиально важным разговор о том, что, собственно, движет этими людьми. Русский парень, раньше был левым, состоял в антифа, принимает ислам, едет [в Сирию] — что им движет и почему? Мне кажется, это безумно важная история. Мы понимаем, что несколько тысяч россиян ведут войну в ИГИЛ, «Фронте ан-Нусра» и так далее. Мы понимаем, почему туда едут из Чечни и Дагестана, но совершенно не понимаем, почему туда едут из суннитского Татарстана — и тем более из Калуги. Мне кажется, очевидно, что это надо печатать. Что могли проверить — мы проверили.

— Вы предполагали, что могут придраться?

— Конечно, предполагали. Понимаете, у нас же все время в России этот выбор. Придраться может кто угодно, включая Роскомнадзор. Ну и что?

— Я так понимаю, это второе предупреждение?

— Для сайта — да. Для журнала предыдущее истекло. Конечно, мы пойдем в суд, естественно, будем оспаривать; естественно, закажем экспертизу. Я была возмущена формулировкой: признаки публичной пропаганды терроризма. Они ****** [с ума сошли]? Это полное безобразие.

— У вас есть какие-то отношения с Роскомнадзором?

— Никаких нет. Они нам присылают бумаги. Мы каждый раз их оспариваем в судах. Как у нас могут быть какие-то отношения с Роскомнадзором? У нас отключены комментарии на сайте, потому что мы понимаем, что это способ подловить.

— Насколько сейчас устойчиво положение издания?

— Очень тяжелое. Оно тяжелое последние четыре года.

— Вы, например, отказались от розницы.

— Мы отказались от розницы, потому что в Москве система розницы уничтожена. Большая часть компаний-распространителей вышла из бизнеса, а те, которые есть, должны нам миллионы рублей. Мы с ними судимся, и не только мы. Вообще, [мэр Москвы Сергей] Собянин уничтожил просто всю систему распространения. Киосков больше нет. (По данным Ассоциации распространителей печатной продукции, на июль 2016 года в Москве было 1300 киосков прессы — прим. «Медузы».) Мы раньше отбивали половину своего бюджета на продажах. А в Питере киоскеры вывешивают табличку «The New Times запрещен правительством». Понятно, что это не сами киоскеры придумали.

У нас осталось небольшое число розницы, но большую часть мы отдаем по подписке. 

— И как доходы теперь распределяются? Сильно это ударило по журналу?

— Совсем плохо. Сейчас мы отбиваем подписками процентов 30–40 нашего бюджета. Подписка растет, но не настолько сильно. Розница давала нам хорошие заработки. Мы хорошо продавались.

— Пока была розница, вы же тоже не были прибыльными?

— Мы никогда не были прибыльными. Вы просто не представляете, Илюша, экономику печатных СМИ в России. Любое печатное издание в мире может выжить только за счет рекламы. А у нас рекламы нет практически, нам боятся давать рекламу. Ставить нам рекламу — это поддерживать оппозицию. Это цитата.

— Чья?

— Прям сейчас я вам сказала чья. Вы меня просто удивляете. Вы совсем там в «Медузе» оторвались от реальности? Это ж не Рига, это Москва. Если бы я хотела [сказать, чья цитата] — сразу бы сказала. При этом у меня есть абсолютное правило — никогда ни от какого государства не получать деньги. Мне плевать, это Евросоюз, Латвия, Россия или какое другое. Я считаю, что журналистика не должна получать деньги от государства. А вы в «Медузе» считаете по-другому.

— От какого государства «Медуза» получает финансирование?

— У вас для этого есть ваши владельцы. Это дело «Медузы».

— Сколько у вас сейчас подписчиков?

— Илья, зачем вы задаете мне этот вопрос? Вы ни *** не понимаете, как живет оппозиционная пресса в России, раз задаете такие вопросы.

— Я примерно понимаю, как существует телеканал «Дождь», который многие считают оппозиционным.

— Нет, вы не знаете, как существует телеканал «Дождь». С гарантией вам это говорю.

— У «Дождя» есть 60 тысяч платных подписчиков.

— Вы считаете, что это позволяет им существовать? Не задавайте вопросы, на которые я вам не могу ответить. Вы звоните по поводу Роскомнадзора, почему вы мне задаете вопросы, которые касаются денег? Чтобы дать информацию комитетчикам? Тогда просто подпишите соглашение с ФСБ. Это неприлично. Можете прям так и записать: Альбац сказала, что это — неприлично.

— Неприлично спрашивать о том, сколько у вас подписчиков?

— Поразительно совершенно. Либо вы действительно не понимаете, что вы делаете, либо вы сукины дети.

— Почему вы так считаете?

— Потому что, солнце мое, есть такое понятие, как журналистская солидарность. Потому что когда кому-то плохо, в нашем сообществе принято друг другу помогать, а не троллить. А вопросы, которые вы задаете, — [это] докладная в ФСБ. Нельзя так с коллегами. Репутацию потеряете! Есть вещи, которые делать нельзя. Нельзя делать вид, что вы находитесь в свободной стране, а не авторитарной и занимаетесь чистой журналистикой. Нельзя дурака валять.