«Реальность нам конкретно подыгрывает» Интервью Алексея Попогребского и Михаила Шприца, создателей сериала «Оптимисты»

28 апреля на телеканале «Россия 1» заканчиваются «Оптимисты» — сериал о советских дипломатах времен оттепели. Проект был написан еще в 2010 году, но вышел только сейчас, когда реальные дипломаты стали героями ежедневной повестки. Об этом — и других совпадениях — кинообозреватель «Медузы» Егор Москвитин поговорил с режиссером «Оптимистов» Алексеем Попогребским и одним из сценаристов сериала Михаилом Шприцем на кинофестивале «Движение» в Омске.

— Давайте начнем как в кино — с титров. В «Оптимистах» они на редкость красивые и содержательные. Как вы их придумали, кто ими занимался и что эти титры должны сообщить о сериале?

Попогребский: Я действительно очень доволен титрами. Мы придумывали для них сценарий таким триумвиратом — я, Михаил Идов и Дмитрий Токояков из компании Green Light, которая нам делала всю графику, в том числе и титры. Они на самом деле выражают ту концепцию, которую Миша Шприц и Миша Идов (Идов — еще один сценарист «Оптимистов» — прим. «Медузы») заложили в эту историю еще в 2010 году, — и я собственно на нее клюнул.

Это история про нескольких борзых хлопцев, которые — может быть, отчасти наивно — считают, что у них есть рычаги управления миром и что они могут этот мир менять. Поэтому мы создали в титрах такое «рабочее место дипломата», где есть авианосец в чашке чая, есть президентский кортеж на ленте телетайпа и мое любимое — такая кнопочка, которой можно включить ядерный взрыв. Буря в стакане и ядерный взрыв на столе — вот во что мы играли. Когда мы впервые встретились с Мишей в 2011 году, были написаны две пилотные серии, которые, надо сказать, не сильно поменялись…

Шприц (смеется): Да, спасибо огромное за такое бережное отношение к оригинальному материалу.

Попогребский: И меня подкупило, что эта молодая борзотень пляшет, пихается локтями, дружит, ссорится, влюбляется, изменяет. А на фоне на самом деле — ядерный взрыв, просто они не всегда на него оглядываются. Такая, в общем, напряженная и скованная игра [в которую превращают свою жизнь герои] меня и подкупила.

Шприц (смеется): Мы с Идовым сами себя считали борзотенью на тот момент.

— Еще по титрам сразу понятно, что герои немного инфантильны, а значит, нас ждет их взросление. Михаил, когда я год назад узнал про «Оптимистов», мне пришло на ум сравнение с «Первым отрядом», потому что и там, и там какой-то вымышленный молодежный спецназ участвует в советской истории. И только потом я узнал, что оба проекта — ваши. Можете рассказать, почему вам так нравится это направление —мифологизация советской истории, героическая молодежь?

Шприц: Тут, наверное, есть какая-то перекличка с альтернативной реальностью и параллельной вселенной. У памяти есть свойство достраивать и изменять формат, качество и даже содержание воспоминаний. А может, это то, что происходит в коллективном сознании нашего поколения. Мы вот, например, с Лешей выросли в СССР, и я не могу сказать, что нам прямо все вокруг нравилось, пока мы в нем росли. А сегодня — оглядываешься назад и, разумеется, ты уже смотришь как будто кино про себя в параллельной вселенной, и все расцвечивается в такие приятные, ностальгические краски.

— Но при этом тот же Михаил Идов говорит, что это романтическое начало на самом деле вводит в заблуждение, потому что финал куда более мрачный. Можем позволить себе небольшой спойлер — герои так и останутся оптимистами или станут пессимистами, реалистами?

Попогребский: Скажем так, название говорящее. Рабочее название было другое — «Московское время», которое мне тоже очень нравилось: «Московское время 16 часов, работают все радиостанции, ТАСС сообщает…» Мы изменили его на «Оптимистов», потому что очень много всего «московского» есть, очень много проектов с этим словом в названии.

«Оптимисты» — название с двойным дном, потому что наши герои работают в информационной аналитической группе, которую придумали Миша и Миша, ее не существовало в жизни. И они работают с информацией. А есть же поговорка: «Кто такой пессимист? Это хорошо информированный оптимист». Наши ребята, конечно, становятся довольно сильно информированными к 13-й серии. Но даже когда были только две пилотные серии, я спросил у ребят, а куда это дальше идет? И они сказали: идет к усугублению всего — всего, что касается линии [одного из главных героев] Бирюкова [в исполнении Владимира Вдовиченкова], и всего, что касается наших трех мушкетеров. Скажем так, иллюзий у них явно становится намного меньше. Но наши молодые герои так до конца и не узнают всего, что узнает зритель.

— Кстати, о молодых. Когда люди начинают смотреть «Оптимистов», обсуждают они, как я заметил по фейсбуку, не героев, а эпоху, 1960-е. Даже вы то время не застали, а актеры так вообще родились в конце 1980-х. У вас с молодым поколением был какой-то консенсус, как относиться к этой эпохе? Спорили ли вы о чем-то? Что-то вместе дорабатывали?

Шприц: Сценарий все-таки поступает на площадку уже относительно готовым, но в процессе его создания угол зрения на эпоху, конечно, немного разнился. Ну, вот Миша [Идов] моложе меня на какие-то пять лет, и уже чуть-чуть другая перспектива. Мы все, пожалуй, осознавали, что 1960-е и исторический период, который мы переживаем сегодня, в некотором роде зарифмованы. И еще я сейчас вспомнил, что когда Алексей предложил изменить название на «Оптимисты», это добавило позитивное, легкое, многообещающее звучание.

— А в каком году изменилось название?

Шприц: Мы жили в парадигме «Московского времени» с 2010 по 2015 годы.

Попогребский: Да, в 2015 году, когда нам дали зеленый свет на канале «Россия», мы поменяли название, хотя по всем документам проект оставался «Московское время». Ну, это всегда так бывает. Я, например, всю дорогу снимал «Последний день», но не хотел, чтобы фильм так назывался, и перед выходом он стал «Как я провел этим летом».

— Получается, история родилась у вас с Михаилом в 2010 году, но в производство запустилась только в 2015-м. То, что наши реальные российские дипломаты оказались за это время в центре событий, как-то помогло сериалу? Каким образом отразилась на фильме перекличка с реальностью?

Попогребский: Она, безусловно, помогла раскрутке, потому что я не знаю других проектов, которые комментировал бы министр иностранных дел [Сергей Лавров]. Когда мы сели перерабатывать сценарий, мы чуть-чуть подпрыгивали на месте, но били себя по рукам, чтобы не вписывать совсем откровенные аллюзии. Тогда бы это все превратилось в полную клоунаду или пошлость.

Шприц: Я сейчас, отматывая назад, понимаю, что между 2010-м и 2015-м изменилось наше собственное состояние. Вообще я предложил эту концепцию Мише, когда мы оба почти одновременно вернулись в Россию после довольно долгого перерыва, на волне своего опыта возвращения на родину. А в тот момент, когда нам адски повезло и сценарий оказался наконец у [Валерия] Тодоровского, и он пригласил Лешу режиссировать, мы уже пять лет как жили в России. И, конечно, мы уже лучше понимали, что происходит вокруг нас.

— Но, Алексей, вы же с 2011 года в проекте?

Попогребский: А я дважды входил в него. Первый раз не пошло. Мы прочитали сценарий, познакомились с Мишей и Мишей, и на этом все закончилось — у сценария еще не было никакой структуры, он не был ни у какого канала. Потом он переписывался еще раз, после чего многие вещи нам пришлось возвращать из оригинальной задумки… В общем, там целая история, три года прошло, прежде чем он снова попал ко мне в руки.

Шприц: Вообще, безумные эти производственные циклы… Сценарию семь лет уже!

Попогребский: Ну, в Голливуде и не такое бывает.

— Выходит, «Оптимисты» старше «Оттепели». А в какой момент в проекте оказался Тодоровский, и насколько сильно он повлиял на драматургию?

Шприц: Валера — суперэксперт в этой области, наверное, главный в стране. У него, конечно, свое продюсерское видение. Он фактически вдохнул жизнь в проект, никаких «Оптимистов» бы не было, если бы сценарий не попал Валере на стол.

Попогребский: Я бы тоже не пошел на абы какую студию из студии «Коктебель» от Романа Борисевича. Для меня это было гарантией того, что работа будет интересной и комфортной. Произошло счастье: наше видение совпало с видением авторов, что не всегда бывает. Чаще всего приходит режиссер и говорит: сейчас я сделаю все по-своему!

Щприц: Да, а вместо этого мы сидели вместе и придумывали, ржали.

Попогребский: И второе — то, что мое видение совпало с видением Златопольского (Антон Златопольский — генеральный директор телеканала «Россия-1» — прим. «Медузы») и Тодоровского. До того как мы ударили по рукам, у нас была встреча на троих, и мне было важно понять, в каких рамках я буду, а им — как я это вижу, и у нас просто все совпало. Поэтому дальше классического продюсерского вмешательства просто не было.

Практически все сценарии у нас принимались без кардинальных правок, и сами серии тоже. Скорее, это были советы старших коллег: «Смотри, если эти сцены переставить, будет лучше». Просто отлично сложились обстоятельства, а могло быть все гораздо травматичнее, таких примеров в индустрии куча — со снятыми с проектов режиссерами, с продюсерским монтажом.

Шприц: И с полностью переписанным сценарием!

— В некоторых либеральных медиа есть такая теория заговора, что сериалы Тодоровского выпускают для каких-то социологических исследований и для разрядки. Например, «Оттепель» выходит после 2012 года, а «Оптимисты» — после всего, что происходит сейчас. Вы в эту теорию верите — или все это чепуха?

Шприц: Ему просто везет с пиаром (смеются).

Попогребский: И, кстати, нам повезло — в аннотации 2010 года было приписано: «И, в конце концов, это первый российский сериал про 1960-е годы».

Шприц: Да, представьте, с какими рожами мы смотрели «Оттепель»!

Попогребский: Да, она задумывалась параллельно, мы про нее ничего не знали. Но сейчас для «Оптимистов» более правильное время, чем если бы это было в 2011 году, как ты считаешь?

Шприц: Ну, реальность нам конкретно подыгрывает. Не знаю, какой маркетинговый бюджет потянет такую поддержку (смеется).

— Кстати, о подыгрывающей реальности. Идов в одном интервью рассказал, что, когда вы снимали Кубу в Калининграде, в кадр залетел мотылек, и получился такой бар в Гаване. Бывали на съемках еще такие совпадения, удачи?

Попогребский: Я с этим давно столкнулся — «Как я провел этим летом» мы вместе с природой режиссировали. Когда ты заряжаешь какое-то поле, когда срастается все — группа, актеры, сценарий, то получается синергия на грани мистики.

Это кино гораздо более производственное, чем все, что я делал до этого, хотя бы потому что надо было снимать не две-три минуты эффективного времени в день, а восемь-десять, то есть темп был гораздо выше, и медитировать не удавалось. Но, надо сказать, что под каждой сценой я подписываюсь, кроме пары-тройки, где банально не хватило массовки. А массовка — это же не просто так, ее нужно всю одеть. Не хватало в кадре массовки, и не было возможности ее потом размножать на компьютере.

Шприц: Вот, Леше не хватало массовки, а я, когда пришел на съемочную площадку, у меня просто отвисла челюсть, потому что я оказался в 1960-х. И я один как идиот стоял там, из современности. Это просто машина времени.

— А художник по костюмам из «Оттепели»?

Попогребский: Нет, из «Стиляг». У нас с «Оттепелью» по группе нет пересечений. Есть машина «Москвич», но это сознательное «пасхальное яйцо», которое обыгрывается в 13-й серии. В «Оптимистах» действие происходит за год до «Оттепели».

У нас есть пересечения по кастингу — это Женя Брик, Вика Исакова и Андрей Сергеевич Смирнов. У нас тесть Бирюкова должен был быть грузином, но не приехал актер из Грузии, и за два дня до съемок нам предложили позвать Андрея Смирнова. Он согласился, это было просто счастье. Но это все-таки разные вселенные, потому что во вселенной «Оттепели» он отец Хрусталева, а у нас он — отец мертвой жены Бирюкова.

— Алексей, а каково вам было впервые работать по чужому сценарию?

Попогребский: Повторюсь, что колоссальным счастьем было то, что наше видение совпало.

Шприц: Ну, сценарий уже был не совсем чужим для Леши.

Попогребский: Да, мы что-то переписывали вместе со сценаристами, и в этом смысле мы все родители этого ребенка. Ну, классика ведь какая — режиссер просто все создает под себя. А здесь мне не пришлось этого делать. Пара вещей, которые мы обсудили еще в 2011 году: были моменты, когда герои вели себя уж слишком борзо, это было очень драйвово, но я, как человек, рожденный в СССР, начинал терять веру в то, что они могли действовать таким образом в тот момент. Это мы слегка усмирили, но, по-моему, не в ущерб фабуле…

Шприц: Наоборот, это, конечно, улучшило дело. Тут очень тонкая настройка — насколько герои могут влиять на реальность. И для нашего поколении это, по-моему, больное место. У тех, кто жил в СССР, — по крайней мере сейчас так кажется, — все время возникало ощущение симулякра. Интерпретировать реальность можно было через совершенно искусственную призму того, что предлагали тебе социум, культура, политика и так далее. И она в какой-то момент казалась совершенно фантасмагоричной.

Когда я был ребенком, у меня возникали серьезные сомнения насчет того, например, существует ли Париж. Никто там никогда не был, все, что ты видишь по телевизору «Рубин», выглядит как какие-то потемкинские деревни… По ходу возникал вопрос: а кто вообще знает правду? И кто всем этим рулит? Не было никакой ответственной инстанции как сейчас, которая могла бы сказать: мы посоветовались и приняли вот такое решение, будем поступать вот так. Ощущение было, что реальность рулит сама собой. Наверное, все-таки были какие-то люди, частично эту реальность формировавшие. Потому что мы, все остальные, были от этого отделены массой абстракции.

Попогребский: Так и родилась ваша идея, что мы можем переходить на территорию альтернативной истории.

Шприц: А это и есть альтернативная история! Я уверен, что на самом деле никто не знал, как и почему принимаются ключевые решения. Они как будто существовали отдельно от воли людей, несших за них ответственность. Точно так же, как были сбиты самолеты, о которых идет речь в начале сезона.

Попогребский: Я прочитал пять разных интерпретаций того, как это произошло. Мы в сериале предлагаем шестую — она основана на тех фактах, которые мы почерпнули из разных источников.

— А вам, Миша, каково все время писать вместе с журналистами и кинокритиками — Идовым и Волобуевым (Роман Волобуев — кинокритик, соавтор Михаила Шприца в сериале «Посредник» — прим. «Медузы»)?

Шприц: Волобуев и Идов — журналисты, и в силу профессиональной специфики привыкли работать на экстравертности, а я человек довольно замкнутый. Но, конечно, на столкновении двух этих противоположностей возникают интересные моменты. Вообще, надо сказать, что опыт работы над «Оптимистами» с Идовым был каким-то идеальным, у меня такого никогда не было, мы просто сидели, и нас несло.

— Алексей, вы на открытии фестиваля пошутили, что приехали в Омск, чтобы отсидеться во время премьеры. Вам это удается, или вы все время мониторите рейтинги, рецензии, фейсбук? Рейтинги уже известны?

Попогребский: Я знаю только то, что написали мне продюсеры в первый день. Они написали, что довольны. Конечно, я сёрчу интернет, читаю, это всегда адски интересно. Понятно, что первое — это сравнение «Оттепель» или не «Оттепель». Я думаю, это быстро схлынет, и уверен, что «Оптимисты» останутся совершенно отдельным произведением, тут я просто убежден. Здесь [в Омске] мне легче, потому что есть занятие — я интервью даю, фильмы смотрю, вечером выпиваю со всеми участниками. Стресс, конечно, на порядок снижается.

— Я знаю, что есть заказ на второй сезон сценария, но пока нет договоренности насчет съемок, верно?

Попогребский: Да, задумка существует. Не знаю, что скажет канал по итогам сезона, но очень надеюсь, что решение будет принято как можно быстрее — я был бы не прочь снять второй сезон «Оптимистов», я в эту игрушку еще не наигрался.

— А вы бы снова это сделали режиссерским проектом одного постановщика или можно, как в Америке, бригаду взять?

— Попогребский: Я в Московской школе кино ращу себе не только конкурентов, но и соратников, и у меня уже был первый опыт съемок со студентом. Мы вместе с Сергеем Рамзом срежиссировали ролик для, как ни странно, выставки «Оттепель» в Третьяковской галерее. Но чтобы распределять серии по разным режиссерам, пусть даже моим ученикам — пока все-таки нет. Я бы, наверное, какие-то участки делегировал кому-то еще. Но пока это мой режиссерский проект.

Шприц: Ну, это же еще производственный вопрос. Для того чтобы несколько режиссеров могли поработать на одном проекте, производственный процесс должен быть кардинально другим.

Попогребский: Да, кстати! Когда один режиссер делает 12-13 серий, ты на одном объекте снимаешь все сцены из разных серий. У актеров своя занятость, и то, что ты снимаешь в этот день, еще зависит от их графика. Когда разные серии снимают разные режиссеры — я, кстати, давным-давно участвовал в таком проекте.

Шприц: Да? В России?

Попогребский: Да, «Судебная колонка», которая не вышла на ОРТ, но вышла на каких-то других площадках. Это было, наверное, в 2006 году. Я снимал две серии, Андрей Прошкин две, еще кто-то. Чужие я не смотрел, смотрел свои и остался доволен.

Шприц: Лучше говори не «остался доволен», а «с удовольствием посмотрел» (смеются).

Вообще, это очень крутой подход, у которого есть свои плюсы и, кстати говоря, свои минусы, но это очень трудно сделать в костюмной драме, потому что твои локейшны должны быть дешевле твоих звезд, только тогда это начинает иметь экономический смысл — производить посерийно, а не посезонно.

— Алексей, в одном интервью вы сказали, что перед каждым новым проектом у вас есть чек-лист того, чему нужно научиться. Чему вы хотели научиться в «Оптимистах» и насколько вы довольны собой? Точнее — «что с удовольствием посмотрели»? (Смеются.)

Попогребский: Чек-лист закрытый, я его никогда не разглашаю. Но, смотрите, в предыдущей моей картине было два актера, а в этой 222. Ну по крайней мере, больше 200. Мы так и не подсчитали количество персонажей с текстом, их просто колоссальное количество. А их же нужно всех оживить, полюбить. Второе — [еще один сценарист «Оптимистов»] Лена Ванина, по-моему, когда-то сказала: «Попогребский, а ты женщин вообще когда-нибудь снимал?» Снимал, но немного…

— «Простые вещи».

Попогребский: Вот, спасибо! Света Камынина, прекрасная актриса, здесь тоже есть, в Омске. Я впервые вступил на территорию мелодрамы, это был такой челлендж, и мне понравилось, тут нет ничего зазорного, если делать это точно и честно. И я за год снял и смонтировал в два раза больше, чем за всю свою предыдущую профессиональную биографию. Это был реально забег, испытание на прочность. Собой я остался скорее доволен, а 13 серий посмотрю с огромным удовольствием (смеются).

— К «Оптимистам» больше нет вопросов, но есть еще следующие проекты. В какой стадии сейчас находится сериал «Посредник»? Это ведь городское фэнтези про подростков, то есть практические русская версия «Очень странных дел». Проект идет очень давно, что с ним в итоге будет?

Шприц: Просто не понимаю! Последнее, что мне известно — он застрял где-то между производственной компанией и каналом. Хоть убей, не знаю, какова его судьба, хотя мы с Романом пролили не одно ведро горючих слез на эту тему, это очень любимая история. Она на самом деле тоже растет из 1960-х, это спин-офф книги Мирера. Надежда еще теплится, что эта работа когда-то увидит свет.

— Алексей, а у вашего «И-Сайдера» бюджет 400 миллионов. Вы — режиссер, который известен авторским кино, но теперь, как Хомерики и Мизгирев, идете в блокбастер. В какой он стадии?

Попогребский: Он в стадии полного переформатирования. У нас даже была часть финансирования, но мудрость и смелость Романа Борисевича заставили нас признать, что сценарий не готов и не обладает потенциалом, чтобы стать событием, в том числе и по бокс-офису.

Шприц: Ты его один пишешь?

Попогребский: Нет, мне его докторили (скрипт-доктор — специалист, который исправляет сценарий — прим. «Медузы») в Голливуде.

Шприц: Я к тому, что, если что, я свободен! (Смеется.)