Второй фильм «Русские евреи» Парфенова и Нурмамеда Антон Долин — о том, что забыли сказать авторы проекта

В прокат вышел фильм Леонида Парфенова и Сергея Нурмамеда «Русские евреи. 1918-1948» — вторая картина из трилогии, которая описывает роль евреев в истории России. Премьера первого фильма состоялась около года назад. По просьбе «Медузы» о новой работе Парфенова рассказывает кинокритик Антон Долин.

Необходимо сказать это сразу: и проект «Русские евреи» в целом, и конкретно второй эпизод триптиха, только что вышедший на экраны, — кино высочайшего уровня. Смотрится на одном дыхании, хотя два часа для документального кино — это немало. Компьютерная графика и спецэффекты впечатляют, информационная насыщенность практически предельная. Остроумно, парадоксально, увлекательно: тандем автора/ведущего Леонида Парфенова и режиссера Сергея Нурмамеда выступил на уровне лучших своих работ, выдержав фирменный стиль. В частности, те позерские и сложные стендапы, которые когда-то Парфеновым и были придуманы, здесь в изобилии. Он залезает на бронепоезд Троцкого, улепетывает на велосипеде от воображаемых охранников по Дворцовой площади, забирается на крышу дома Шагала в Витебске, а потом успевает заехать в Одессу, Нью-Йорк и Мексику, причем каждая командировка выглядит осмысленной и оправданной. 

Можно дежурно поворчать, что место такому зрелищу на телевидении, а не в кинотеатрах. Но ведь каждый понимает, как сложно показать на нынешних федеральных каналах столь качественный и нестандартный фильм. Так что готовность довольно внушительной аудитории заплатить деньги за билет на вторую (и любую) часть «Русских евреев» понятна и похвальна.

Дальше начинаются невольные вопросы. 

Парфенов называет обозначенное в заголовке тридцатилетие — с 1918-го до 1948-го — периодом советской юдофилии. Точность термина стоило бы обсудить, хоть и страшновато погрязнуть в казуистике. Действительно ли исчезновение из публичного и особенно официального поля проявлений антисемитизма, а также уравнивание евреев в правах с остальными — проявление особого пристрастия, «-филии»? Сам автор не раз подчеркивает в фильме, что большинство советских евреев полностью порвали с национальным бэкграундом и считали себя просто гражданами своей страны, не лучше и не хуже других. В этом контексте их выделение в особую группу (а в этом — главная задача фильма) уже выглядит некоторой подтасовкой. 

Начиная с событий Гражданской войны, Парфенов иронизирует над штампами белогвардейской пропаганды, кричавшей о «красном жидобольшевизме». И тут же, говоря о первых руководителях СССР, дает крупным планом размашистые портреты Льва Троцкого и Якова Свердлова (Ленин и Сталин на их фоне выглядят лишь сторонними спикерами-свидетелями). Эти двое, оказывается, ввели террор и моду на комиссарские кожанки, определили этику и эстетику беспощадной эпохи. Пусть сами они о своей национальности говорить не любили, Парфенов о ней напомнит, назвав настоящую фамилию каждого и мимоходом обозвав Троцкого «местечковым златоустом» (спрашивается, как красноречие связано с местечковостью?). 

Естественно, вскоре на сцене возникает «стальной нарком» Лазарь Каганович с его типичной биографией сталинского сокола, а потом и первый генеральный комиссар госбезопасности Генрих Ягода (Дзержинский «не в тему», о нем речи нет). Особая страница — рассказ о специфической предпринимательской жилке Нафталия Френкеля, основоположника ГУЛАГа. Смешно было бы считать, что Парфенов снимал антисемитский фильм, доказывающий теорему о том, что революцию и репрессии придумали евреи. Но странным образом настоящий антисемит при желании мог бы найти здесь подтверждение многих своих параноидальных теорий. Даже вроде бы совершенно невинные замечания о «моде на еврейских жен» среди руководителей молодого советского государства кажутся намеком на существование мировой закулисы. Потому что иначе непонятно, зачем было забираться в эти дебри. Многие неевреи женились на еврейках, одна из них, Лиля Брик, была музой Маяковского и моделью Родченко. И что? 

Автор и сам, похоже, чувствует некоторую неловкость. Иначе зачем он пускался бы в странные математические подсчеты — каков был процент евреев среди убийц царской семьи (не больше процентов других народов), какой национальности были следующие руководители НКВД, еще более кровавые, чем Ягода (русский Ежов и грузин Берия)… Однако осадок остается. Подводит сам формат, сама сформулированная в названии тема. 

То ли дань нынешнему поветрию, то ли продюсерское решение, но приключениям чекистов и разведчиков Парфенов в своем фильме уделяет больше времени и внимания, чем деятелям культуры и искусства. А из них ему интереснее всех Леонид Утесов, который был одним из главных героев и в первой серии проекта. Все прочие мелькают перед глазами куда стремительнее, чем Свердлов или Нафталий Френкель. Исаак Дунаевский и Матвей Блантер, Дзига Вертов и Сергей Эйзенштейн, Эдуард Багрицкий и Марк Бернес, Давид Ойстрах и Михаил Ботвинник, Вениамин Каверин и Моисей Наппельбаум… Все они предстают в фильме исключительно успешными, блестящими, любимыми — концепция «юдофилии» не терпит иных ракурсов.

Поразительно, но даже Исаак Бабель показан в фильме Парфенова суперзвездой, так и не превращаясь в жертву режима (незнакомый с его биографией зритель останется в неведении). А Марк Шагал оказывается единственным и главным комиссаром по делам искусств. Даже супрематизм — едва ли не его рук дело. Ясное дело, Малевич ведь другой национальности, и в фильм не поместилось ни одного упоминания о нем. 

Допустим, Малевичу тут делать нечего. Но как фильм о русских евреях с 1918-го 1948-й мог обойтись без единого упоминания Бориса Пастернака и Осипа Мандельштама (при этом в кадре появляются Маяковский, Есенин и Блок)? Самуила Маршака и Евгения Шварца тоже нет, Корней Чуковский мелькает на фотографии. Конечно, никто из них — не чета бравым деятелям ОГПУ Якову Серебрянскому и Науму Эйтингону, о которых Парфенов рассказывает много и с удовольствием. Почему красивая цитата из Цветаевой «В сем христианнейшем из миров поэты — жиды!» не пришлась здесь ко двору? Ответ, кажется, прост. Еврей-неудачник, еврей-маргинал, еврей, не способный органично вписаться в бодрый ритм эпохи да и просто рефлексирующий, здесь попросту не нужен. 

Из этого, увы, логически вытекает, пожалуй, самый странный факт о «Русских евреях». Очевидно, что в означенный Парфеновым исторический период главным событием для евреев всего мира стал Холокост. Этого слова, как и его синонимов, в фильме нет. Авторы послушно следуют советской традиции, в которой не было принято выделять евреев из числа других жертв Великой Отечественной. Упоминаются убитые евреи Белостока: жуткая цифра красиво подверстана к изменчивой и драматичной судьбе Максима Литвинова, родившегося в этом городе. Биография диктора Юрия Левитана проиллюстрирована выразительным — будто из романа Сорокина — образом: гигантский мраморный бюст Сталина обращается через радио к безмолвной толпе. Названы известнейшие члены Еврейского антифашистского комитета, о разгроме которого пока нет ни слова (это, как и убийство Михоэлса, явно оставили для следующей серии). Но не те три миллиона евреев, что погибли во время войны на территории СССР. Вся Великая Отечественная занимает в фильме меньше места, чем увлекательный сюжет с убийством Троцкого. 

Конечно, некорректно упрекать создателей любого произведения за то, что там не сказано. Значительно важнее сказанное вслух и, в случае Парфенова, блистательно проиллюстрированное. «Русские евреи», повторюсь, замечательно сделанный и яркий фильм, доказывающий очевидное: в публичном поле по-прежнему есть темы, для обсуждения которых еще не выдуман адекватный язык. И даже всемогущему Леониду Парфенову пока не по силам его нащупать.