«Мы — последнее поколение, заставшее анкеты с пятой графой» Интервью Леонида Парфенова о фильме «Русские евреи»

В российских кинотеатрах 14 апреля начнется показ нового фильма Леонида Парфенова «Русские евреи» — первой картины из трилогии, посвященной роли евреев в истории России. В нем рассказывается об их жизни до революции 1917 года. Время действия последнего фильма, который выйдет в 2017 году, закончится перестройкой. В интервью журналистке Наталии Ростовой Леонид Парфенов рассказал о новой картине и «русскости» целого народа.

— Тема фильма не очевидная. Как вы к ней пришли?

— Я снял, наверное, под 150 документальных серий про русскую историю и культуру — дореволюционную, советского времени, послесоветского. И всегда обращал внимание на то, как много в русской цивилизации по-русски работавших людей, которые по происхождению русскими не являлись. И этим делали наш мир шире. На мой взгляд, есть три народа, которые особенно массово и ярко переходили в «русскость»: немцы, грузины и евреи. Я много разговаривал со своими друзьями этих национальностей про подобный феномен. Евреи первыми предложили сделать фильм, а не просто поговорили.

— Вы имеете в виду Михаила Фридмана и его фонд?

— Да. Все началось со случайного разговора с Фридманом. Я его — как еще одного знакомого, не владеющего ни идишем, ни ивритом, а только русским и украинским, —спрашивал: а что осталось еврейского? А как думаешь, почему Левитан-художник такой русский? А Левитан-диктор? И мы проговорили несколько часов.

— Стоит ожидать, что вы снимете еще фильмы о немцах и грузинах?

— Да, очень хочу. Для меня это триединая задача.

— Вы ответили в итоге себе на вопрос, почему эти народы столь легко принимали «русскость»?

— Много причин. Для евреев — возможность порвать с тесным миром местечка, чего требовал уже ход времени. Была страна, которая шла в гору; многим хотелось здесь делать карьеру. А теперь это не круто. Я не представляю, какой грузин сейчас откинет от фамилии «швили» и вместо Андроникашвили станет Андрониковым. И будет таким кудесником языка: раньше весь СССР знал — никто красивее, богаче и чище по-русски со сцены и экрана, чем Ираклий Луарсабович Андроников, не говорит.

— Может быть, это похоже на сегодняшнюю Америку, где люди прежде всего становятся американцами?

— Я так бы не сравнивал, потому что Америка в принципе — эмигрантская страна. В России другое дело. Ладно евреи — они тогда родины не имели, но немцы и грузины ведь не жили в рассеянии. Я коллегу-кинокритика спросил, считает ли он Калатозова, автора «Летят журавли», русским режиссером. А ведь при рождении он был Калатозишвили. Что говорить, если дольше всего нами правили немка и грузин, а «наше все» — мулат, и все они — русские: правители и поэт.

— Вы думали о том, как ваш новый фильм сейчас воспримут в России?

— Не знаю. Будет кинопрокат в нескольких московских кинотеатрах и в других крупных городах, я слетаю на первые показы в Екатеринбург и Петербург. Очевидно, что будут еще Украина, США, Израиль.

— Почему все-таки не телеэкран?

— Может быть, и телеэкран. Когда закончим все три фильма, тогда поговорим. Второй и третий будут готовы в декабре. После Нового года, опять показов в кинотеатрах и на фестивалях, можно обсуждать возможности эфира.

— Расскажите про уникальную технологию оживления картинок, используемую в фильме.

— Мы в свое время достигли некого предела в докудраме, когда у нас в фильме «Глаз Божий» (картина, снятая к 100-летию ГМИИ имени Пушкина, — прим. «Медузы») было 28 ролей, включая Табакова, Миронова, Ефремова, Квашу, Зудину, Этуша, Налича, Познера. И решили, что больше так не делаем, подобными блокбастерными методами не действуем. Понятно, что времена XVIII-XIX веков все равно нуждаются в какой-то реконструкции, потому что кинохроники не было. Хотелось, чтобы герои говорили как бы своими голосами, чтобы их цитаты произносились ими самими. Ребята разрабатывали программы и «железо» покупалось… И вышло, что актер дарит свою мимику и артикуляцию портрету Екатерины, Столыпина, кого-то еще. Это дело режиссера Сергея Нурмамеда и художника компьютерных чудес Юрия Мелюшина — чтоб «картинка» смотрелась на экране интересно и актуально.

— Это настолько удивительно сделано, что я только на финальных титрах поняла, что там есть актерская игра, а не только компьютерная технология.

— Фактически [нужно] обернуть лицо актера фотографией или портретом маслом, как у Александра I или Екатерины, или гравюрой.

— Последняя, третья, серия дойдет до современности?

— До начала 90-х — тогда тема была исчерпана. Вторая серия — советская юдофилия с 1918 года по 1948-й, до начала борьбы с безродными космополитами и убийства Михоэлса. Третья же кончается рубежом 90-х: кто хотел, тот уехал, а кто остался, стал членом национальной общины или ассимилировался уже без осадка.

— То есть заканчивая перестройкой?

— Поздней перестройкой. Когда и религия стала свободным выбором, и выезд из страны, и возвращение. И, значит, самоидентификация. И заграница перестала быть исчадием зла — тогда ведь, в самом конце советского строя, восстановили дипломатические отношения с Израилем, и первым послом СССР, а потом России, стал, как известно, Александр Бовин.

— Я как раз вспоминала, что в вашем фильме «Дети XX съезда» Бовин говорит, что вам, молодому, только кажется, что это так легко — отказаться от царствовавших идеологем, черное вновь назвать черным. Сейчас, как человек, работавший в 90-х, вы можете сказать, что новое поколение уже не понимает, что тогда происходило?

— Да, конечно. И это один из мотивов создания нашей работы. Мы — последнее поколение, которое в сознательном возрасте застало анкеты в отделе кадров и знало, что значила для кого-то пятая графа. Такого восприятия больше не будет, мы его объясняем в третьей серии. И в этом отношении советская жизнь точно ушла. У нас много в жизни советского, но точно не это.

— Под «этим» вы имеете в виду антисемитизм?

— Не только, вообще отношение к национальности как к крови и судьбе. Представить в Советском Союзе министра обороны-тувинца было бы невозможно, а сейчас на это никто не обращает внимания. Разные претензии высказывались в отношении милиции и полиции, когда министром внутренних дел был Нургалиев, но никогда, даже в самых разнузданных блогах, я не читал, что вся беда в том, что он — татарин. Это ушло. Во всяком случае в том виде, в котором существовало. Не было бы в позднем, неинтернационалистском СССР во главе главных банков страны татарки из Башкирии Набиуллиной и немца Грефа. Рихтер главным пианистом мог быть, но на номенклатурной должности немец — ни-ни.

— Вы несколько раз в фильме приводите примеры того, как лгут. Например, про Ленина, который по официальной истории жил в шалаше один, а на самом деле — с Зиновьевым. Если говорить про наше время или 90-е, вы видите ложь, которая уже начинает властвовать?

— Да, конечно. Мы же видим, как власть сама о себе рассказывает, насколько она прекрасна, и как, похоже, верит в то, что сама же про себя говорит. У нас это было всегда, есть и сейчас. Меняются только формы и обличие.

— Что вас больше задевает? Какая неправда о прошедших 20-30 годах?

— Что из этих лет не извлекаются уроки. Даже те, кто застали советский строй, не стыдятся говорить, что при Брежневе было хорошее сельское хозяйство. Просто жаль людей, которые наступают на те же грабли, а страна опять теряет время, веря в химеры.

— Но рано или поздно станет же понятно, что это ложь?

— Мы все же в авторитарной системе живем, а не в тоталитарной, тут всякий волен выбирать. Есть много людей, на которых пропаганда не воздействует. Уже не получается, что все раз и навсегда думают одинаково.

— При этом, как мне кажется, вы часто с большой горечью говорите, что у нас нет аудитории для качественной журналистики.

— Почему горечь? Ну, что поделать, если людям это не нужно? Бессмысленно сетовать, как на погоду сердиться.

— Давайте я в пример приведу «Медузу», которая находит миллионы читателей [в марте аудитория «Медузы» составила 4,3 миллиона уникальных пользователей].

— Где эти миллионы? Я не верю. Они, эти миллионы, тогда должны участвовать в общественной жизни. Откуда миллионы у «Медузы», когда у «Коммерсанта» — 110 тысяч? А у «Ведомостей» — 60? А у Daily Telegraph — под полмиллиона? Хотя проникновение интернета в Великобритании — гораздо выше, а население — в 2 с лишним раза меньше.

— Это вы говорите о тиражах.

— Но ведь англичанин не покупает по два экземпляра.

— А тут — клики и заходы.

— Лукавая статистика, надо про людей говорить, а не про одного человека, который сто раз накликал. Нет в России миллионов читателей качественной публицистики. Откуда?

— Хотела бы вас спросить об эмиграции. Были сообщения, что вы уезжаете в Израиль, это так?

— Нет. Я живу в России. Нет у меня никакого другого местожительства, вся работа у меня —здесь. Никуда я не уехал.