«У вас совершенно нет воображения. Вы не можете представить, что то же самое произойдет с вами» Зоя Светова — о десятичасовом обыске в своей квартире

28 февраля сотрудники ФСБ провели обыск у правозащитницы и журналиста «Открытой России» Зои Световой. В СК заявили, что обыск проходит в рамках «дела ЮКОСа» и направлен «на проверку обстоятельств легализации денежных средств, похищенных Ходорковским и другими лицами». Следователи покинули квартиру через десять часов; после этого Светова рассказала журналистам, что связывает мероприятие с собственной деятельностью.

— Изъяли мой айпад, мои разнообразные флешки, на которых записаны мои интервью, изъяли мои рабочие документы. Переписали все с моего компьютера, все мои рабочие материалы. Хотели переписать мою почту, что-то не получилось. <…>

Меня просто они обманули. Потому что позвонили в дверь, я спросила: «Кто?». Сказали, что это повестка на допрос. Я говорю: «Слушайте, положите в ящик». Потому что я только что проснулась, плохо себя чувствовала, я была еще в пижаме. Потом я что-то пожалела этого человека. Он говорит: «Нужна ваша подпись». Я надела халат и открыла дверь. Как только я открыла дверь, побежали вот оттуда снизу люди. Причем один человек стал меня сразу снимать на видеокамеру. Я думаю, что это был какой-то журналист, или для НТВ, или LifeNews. Я не знаю, кто, потому что потом его здесь не было. И следователь говорит, что никто из его сотрудников ничего не снимал.

Я пыталась их не пустить в квартиру, потому что я требовала адвоката. Так получилось, что я с ним боролась, и даже оцарапала следователя случайно совершенно, потому что у меня нет никакого маникюра. Но он потом сказал, что я его оцарапала, пришлось пластырь ему прилепить. Просто я была настолько возмущена, что без адвоката они хотят зайти. «Нет! Мы зайдем, мы будем проводить обыск». Но потом все-таки адвокат пришел, потом, слава богу, пришли аж пять или четыре адвоката. Не знаю, сколько адвокатов было. Пять? Пять адвокатов, они постепенно заходили.

У меня большая квартира. Все смотрели, искали. Телефона мобильного у меня не было, потому что он в ремонте. Взяли компьютер, решили, что они просто все перепишут. Самое ужасное, что все мои рабочие материалы теперь находятся у них.

Никакого отношения к тому делу, по какому я нахожусь свидетелем, по которому был проведен обыск, я не имею. Потому что насколько я прочла, дело «Апатита» — какого-то 1998 года… 1993-й даже год. Я тогда вообще только начинала заниматься журналистикой, вообще про это ничего не знала, не имею никакого к нему отношения.

Я считаю, что этот обыск на самом деле не по «делу ЮКОСа», а этот обыск по моему какому-то делу. Потому что оперативник стал спрашивать меня о том, имею ли я какое-то отношение к организации «Центр реформ уголовного правосудия». О том, что я имею отношение, что я учредитель — действительно, я была учредителем этой организации — об этом было написано несколько статей на каком-то странном сайте SM News. Этот оперативник это все знал.

Потом он меня спрашивал, когда я была членом ОНК, к каким людям я ходила. Ходила ли я к террористам, к госизменникам. Я, естественно, ходила ко всем людям, ко всем заключенным. То же самое было написано в этой статье. И такое участие, огромное участие — из восьми сотрудников шесть сотрудников ФСБ — говорит о том, что на самом деле пришли совершенно по другому…

— То есть про «Апатит» не спрашивали?

— Нет, но они вообще не могли ничего спрашивать. Но они искали документы непонятно чего. Они взяли флешки, они взяли старые компьютеры моих детей, что совершенно беззаконно, потому что это я свидетель. Они взяли телефон моего бедного мужа. Обычный телефон, без интернета. Совершенно непонятно, зачем, и какое имеет отношение к Ходорковскому мой муж.

Я хочу сказать, что я абсолютно потрясена, что столько людей 11 часов тут находились. Я вам благодарна, это какая-то акция солидарности. Потому что на самом деле это акция устрашения. Я работаю в «Открытой России», я журналист, я получаю зарплату, я плачу налоги нашему государству честно, как и предписано законом. Я подписываю все свои статьи своим именем. Я ничего не скрываю и я не стесняюсь того, что я работаю в «Открытой России». Я не понимаю, какое это имеет отношение к «Апатиту». И почему ко мне приходят с обыском и десять-одиннадцать часов проводят обыск.

Самый интересный был момент, когда вот этот фсбшник листал бумаги, и там были документы обыска моей мамы и папы тридцатилетней давности. И он смотрит и говорит: «Ой, как интересно, тут сотрудники, которых я знаю». А я ему говорю: «Слушайте, а я думала они уже все умерли, я их искала, я хотела бы с ними пообщаться. Он говорит: «Нет, нет, они не умерли». То есть представляете: прошло тридцать лет, и вдруг эти люди приходят ко мне. Но это уже другая квартира, я переехала, но как бы все закольцевалось. Единственное хорошо, что они этот протокол обыска не взяли, он историческая ценность. <…>

Я им все время говорила, как попугай: «Знаете, у вас совершенно нет воображения. Потому что вы не можете представить, что точно так же произойдет с вами». Потому что они довольно грубо обращались с моей дочкой, они не разрешали ей гулять с собакой. Это было ровно тридцать лет назад, когда тоже не разрешали, когда я ходила с собакой. У меня была другая собака, и это было тридцать лет назад. И меня тоже под конвоем водили гулять с собакой. <…>

Самое удивительное, что у меня лежит повестка на допрос, 27 ноября. С тех пор мой адвокат много раз связывался со следователем, говорил, что я готова прийти на допрос. Но на допрос меня никто не вызывал. <…> Они сами устали, сказали: «Ну мы на допрос вас не повезем. Вы никуда не уезжайте». Как-то он сказал смешно, следователь: «Подписку о неразглашении…» Потом сказал: «Чего не разглашать?» Чего тут не разглашать? Если бы они хотели меня допросить, они бы меня сейчас увезли на допрос. У меня было даже ощущение, что они меня вообще сейчас посадят. Потому что абсолютно бессмысленное действие.

Мне кажется, что это направлено… какое-то дело, видимо, хотят сшить. Именно потому, что я пишу в «Открытой России» на острые темы. Мне кажется так. Иначе мне просто непонятно, зачем так много вот этих фсбшников здесь было, которые знали, кто я, что я. И он еще пытался ко мне войти в доверие, меня расспрашивал… Они не взяли, например, мои рабочие тетради члена ОНК — это их не интересовало.

Их интересовало просто влезть в мою почту, взять мой компьютер. Они подслушивали мои телефоны. Потому что, например, они нашли документы на квартиру моего сына и говорят: «А это вы там делаете ремонт?» Я говорю: «Откуда у вас такая информация?» А недавно совсем я разговаривала по телефону со строителем — с человеком, который, я хотела, чтобы сделал ремонт. Это говорит о том, что телефоны подслушивают. Почту — они что, не могут просто так ее проверить? Или они хотели меня напугать, чтобы я не работала больше в «Открытой России». Вообще всех журналистов напугать. Я иначе просто не понимаю, честно говоря.

Я пытаюсь понять логику. Все говорят, что логики у ФСБ искать не стоит. Но все-таки согласитесь, что это очень странно — что журналиста опрашивают по «делу ЮКОСа». Тем более, я работаю на сайте, никакого отношения не имею к Ходорковскому. Я даже с ним лично не знакома, я видела его только на суде много раз. <…> Я считаю, что это безобразие. И перед выборами вообще-то совершенно ни к чему такая история против журналистов. И адвокаты будут подавать в Европейский суд [по правам человека] сейчас, потому что они возмущены таким странным обыском.