«Еще больше ужиматься, щупать дно под ногами» Евгений Ясин — о том, каким был 2015 год для российской экономики

2015-й для России стал первым годом расплаты за геополитические события 2014-го. Рост экономики остановился, она балансирует между рецессией и спадом. Научный руководитель Высшей школы экономики, член Комитета гражданских инициатив Евгений Ясин в беседе со специальным корреспондентом «Медузы» Ильей Жегулевым говорит, что это был всего-то первый такой год, и дальше может быть череда таких же — если не начать проводить масштабные и политические реформы. Проблема только в том, что на это нет ни политической воли, ни желания.

— Мне кажется, то, что происходит в экономике, сильно отличается от прошлого серьезного кризиса 2008–2009 годов. Тогда после глубокого падения был довольно резкий подъем. А сейчас что падение, что подъем — их трудно почувствовать. Все какое-то вялотекущее и медленное. Как можно это объяснить, почему так происходит?

— По-настоящему критическим был все же 2014 год — сначала с политической точки зрения, а под конец — с экономической. И тогда две дамы принесли нам спасение от действительно серьезного финансового и экономического кризиса. Это были [глава Центробанка] Эльвира Набиуллина и [первый замглавы ЦБ] Ксения Юдаева. Они приняли два решения, с которыми долгое время Центробанк тянул, хотя не надо было бы. Одно — это введение плавающего курса рубля, а второе — это повышение учетной ставки до такого уровня, чтобы прекратить в экономике голод на наличные деньги. И это сработало.

Было сложно: до 2014-го мы привыкли жить в мире, в котором цены на нефть растут каждый год на 12–15%, в руках у правительства большие деньги. И они принадлежат бюрократам, одержавшим важную классовую победу над…

— Над предпринимателями и бизнесом, так?

— Да. Но наступил кризис 2008–2009 года, и в руках у победившего класса — у бюрократии — уже не оказалось достаточного количества денег для свободы маневра. Вот и встал вопрос: какой курс должен быть выбран. Тогда я называл его «модернизацией сверху». Теперь стало ясно, что политика движется в сторону закручивания гаек.

Бизнесменов и народ в целом постепенно утихомиривали, лишали уверенности. Приучали к тому, что стоит пикнуть — и с ним что-нибудь сделают. Например, денег лишат. Никаких массовых репрессий, что вы, потихоньку — шаг за шагом. Разве только СИЗО все равно переполнены ждущими суда предпринимателями.

Потом и этого оказалось мало, и мы в 2014 году получили серию испытаний. Первое — это Крым, второе — это Донбасс, с которым и до сих пор непонятно — то ли он хотел в Россию или просто дружить с Россией. То ли он хотел оставаться в составе Украины, а от нас просил помощи. Так или иначе, люди, которые в тот момент влияли на решения президента, сделали так, что в начавшемся конфликте нельзя было отступать без потери национальной гордости. Не отдавать же Крым обратно.

Не заставил себя ждать второй акт драмы — это санкции, которые против нас ввели страны Запада, и продуктовое эмбарго, которое мы наложили на себя сами. Затем осень 2014 года, когда со страшной силой падал рубль, и мы доходили до невозможных пределов — больше 80 рублей стоил доллар и около 100 рублей за евро — вот как было. И это отчетливо пахло катастрофой.

— С нехорошими ожиданиями мы встречали 2015-й год.

— Действительно, 2015-й год начинался с мрачных предчувствий. У всех были на уме горячие события прошлого года. Ясно было, что просто так, без последствий, из такого не выйдешь — придется расплачиваться. Произошедшие события означали, что уже нельзя наладить инвестиционный климат и создать благоприятные условия для развития экономики. А раз так, то придется жить по минимальной планке, держаться, еще больше ужиматься, щупать дно под ногами и пытаться на нем устоять. Так мы весь год и прожили.

В 2015-м не было каких-то выдающихся — во всех смыслах — событий и прорывов. Никаких успехов он не принес. Была еще надежда оттолкнуться от дна и начать подъем — ну хотя бы по сравнению с концом 2014 года. Но этого не произошло. Окончательных данных по году еще нет, но из последней публикации Росстата виден [экономический] спад на 4%.

— Если брать 2008-й год, когда рухнул доллар — промышленность, строительная отрасль, в частности, довольно быстро пришли в себя и начали переживать подъем. Почему сейчас нет даже предпосылок к этому?

— Потому что в 2008 году у нас была могучая сила — растущая цена на нефть в условиях, когда бюрократы победили. Когда растут цены на нефть, у них нет основания для беспокойства. С 2003 по 2008 годы экономика России росла темпами, завидными для всего мира, она только от Китая отставала. Средний процент роста за эти года — 7,3%. Плюс к этому, не было обещанных последствий демографического кризиса 1980-х—1990-х — как следствие, сокращения численности работников. Мы имели прирост рабочей силы на 1,5% ежегодно. Суммируем: экономический рост, трудовые ресурсы, инвестиции, которые позволяют еще больше увеличить [эти ресурсы] — прекрасная картина. Это и были тучные годы, в этой формуле их смысл.

И как раз поэтому не было никаких важных решений по дальнейшей трансформации экономики, укреплению рыночных начал.

— Потому что и так все было хорошо?

— Да. Я помню, как Путин отчитывался, и по нему было видно… Чувствовалось ощущение победителя: мол, вот, я руководил вами — и посмотрите, какие результаты.

— Он и сейчас так говорит. Путину на пресс-конференции указывали, что нынешний итог его правления — рост благосостояния детей госчиновников и руководителей госкомпаний. Но он продолжал настаивать, что его заслуга — рост экономики и ВВП.

— Но раньше он мог опереться на реальные аргументы. Сказать: вот посмотрите и вот — это мы сделали, а не просто цена на нефть росла. Сейчас у него меньше таких возможностей.

В 2011 году ситуацию после кризиса удалось выправить, даже чуть-чуть поднять уровень ВВП. Но в 2012 году началось падение темпов роста. Мы перестали получать подпитку от высоких цен на нефть, денег стало еще меньше. Большие природные богатства, о которых так много говорилось — от железной руды до пушнины — тоже не спасали. Нужно было искать какие-то другие варианты и новые повороты. В течение 2015 года они так и не были найдены.

— А их искали вообще? Например, вы знали, что такой поиск идет?

— Мы понимали обстановку так: окончательное решение в стране принимает один человек. Есть разные сценарии развития, один сценарий я вам назвал — та самая модернизация сверху, без инициатив снизу, с минимальными опасениями для действующего политического режима. От этой формулы еще никто не отказался.

— Если брать примеры модернизации сверху, то это чилийская модель реформирования экономики. У нас много говорилось, что она могла бы при определенных условиях быть реализована. Вспоминать об этом теперь смысла нет?

— Чилийская модель была либеральной по сути, имейте в виду.

— Да, но она тоже реализовывалась сверху, и при этом политический режим был очень консервативен.

— Ну, он был консервативен, но не в нашем смысле. С наших сегодняшних позиций он был, скорее, либеральным, потому при Пиночете в Чили давали работать предпринимателям. Дело в том, что [свергнутый Пиночетом и убитый президент Чили] Сальвадор Альенде был за рабочих и крестьян, но не за бизнес. И когда в Чили думали о том, как поднимать хозяйство, то ставка была сделана на бизнесменов. И в этом смысле мы не можем сравнить тот Чили с нынешней Россией. Еще в 2003 году наш бизнес получил довольно сильный шлепок после уголовных дел Михаила Ходорковского. Потом историй с [Михаилом] Гуцериевым, [Евгением] Чичваркиным, со многими другими — каждый из них получал по башке и старался уехать или подальше держаться от власти.

— Что можно сделать, кроме этой модернизации сверху? 

— Был второй вариант, гипотетический. Еще недавно можно было представить, что нашлись бы решительные люди, которые взялись бы за серьезную либерализацию экономики, и страна вышла бы из стагнации. Это означало бы усиление правовой системы, обеспечение верховенства права и политическую конкуренцию.

Но лично мне сразу после первых арестов по делу о событиях 6 мая стало ясно, что такого пути не будет.

— Либералов во власти не будет? Гайки закрутились.

— Да.

— А сейчас можно сказать, что вот эта жесткая модернизация, проводимая сверху, — все еще основной курс в стране?

— Пожалуй, можно.

— А в реальности какая-то модернизация проводится?

— Нет.

— Получается, мы не идем никуда.

— Пока так.

Как только у нас появляется хоть что-то привлекательное, тут же приходят контролирующие органы и хотят на этом привлекательном заработать. Вот и вся модель. Хотя вы сейчас можете послушать выступление Путина на его встрече с бизнесом — он же настоящий либерал, круче в России не найдешь.

— Вы имеете в виду одно из последних выступлений Путина, где он обвинил спекулянтов в том, что у нас уровень жизни становится ниже?

— Но была и встреча в Кремле с бизнесменами на прошлой неделе. Конечно, когда Путин выступал там, он часто сбивался с либеральных позиций на свое собственное видение проблем. Но его изначальный посыл был четким: надо помогать бизнесу, постараться его активизировать, преодолеть инерцию и начать оживать. Чтобы появились уже какие-то тренды к подъему.

— А могут ли, с учетом нынешних реалий, предприниматели взять реванш за поражение в начале «нулевых» и победить бюрократов?

— Хороший вопрос. На словах президент поддерживает предпринимателей. Сколько он говорил правоохранительным органам — вы особо не задирайтесь, не обдирайте бизнес, будем за это строго наказывать. Но в реальности ничего этого нет. И не вижу никаких предпосылок к тому, чтобы власть и бизнес переступили через некую грань и начали движение вперед и вверх. Мои сценарии дальнейшего развития экономики — это или стагнация или еще большее падение.

— Это сценарий на весь 2016 год?

Не просто на 2016 год, так будет до тех пор, пока российская экономика не начнет трансформироваться в полноценную и эффективную рыночную. А для этого нужно, чтоб настроение во власти изменилось и масштабные реформы. До этого никакого подъема не будет.

— Но при этом мне кажется, что люди довольно спокойно воспринимают происходящее. Меня удивили данные «индекса нормальности российской промышленности», который рассчитывается Институтом Гайдара. Из него следует, что промышленность спокойно адаптировалась к реалиям и балансирует себе между рецессией и стагнацией — и это норма.

— Не верю я в то, что это — норма. Если опрошенные стараются не демонстрировать свои пессимистические настроения — это еще ничего не значит.

— Тем не менее, даже если оставить опросы, не заметили ли вы, что при очевидном ухудшении экономических показателей и падении качества жизни люди спокойно на это реагируют? Почему? Жива память на 1980-е и 90е или это что-то еще?

— У людей в памяти больше 2000-е — жить стало намного лучше, уровень жизни поднялся где-то в полтора раза. Если мы даже учтем возросшие расходы — на жилье, образование, здравоохранение и так далее, все равно это было время довольно значительного роста доходов населения. Люди привыкли к хорошему образу жизни и не думают, что вернутся к плохому. Им ближе решительные действия президента, который забрал Крым, содействовал росту пророссийских настроений в Украине… Я стараюсь очень осторожно выражаться сейчас — это возбудило определенные эмоции в публике.

— Патриотические?

— Патриотические, да. Были подняты лозунги: наконец, мы встаем с колен, мы доказываем, что наша великая страна требует уважения. Не будет больше никто с нами обращаться как попало — и так далее. Возьмите эти прошлогодние настроения и сравните с нынешними — слегка пессимистичными. Получится то, что в экономике и называется стагнацией или малом спадом.

Что же касается самой экономики, даже если у нас будет не стагнация, а рост, предположим, 1–2% ВВП — это все равно для нас будет падением. С таким ростом живут развитые страны, те же Соединенные Штаты. Но они-то не отставали никуда, у них стабильный уровень. Они последние 50–60 лет после Второй мировой войны живут все лучше и лучше. А мы — молодая страна. Нам, чтобы приблизиться к развитым государствам нужен рывок. И явно не за счет нефти или любых других ресурсов, которые нужно просто добыть. Нужно повышение производительности, основанное на институциональных изменениях. Лучшая организация труда, большое количество стартапов, которые работают над инновациями. Вот тогда Россия действительно покажет свои наиболее сильные стороны.

Сейчас же мы видим тренд на милитаризацию, с ее помощью Россия уже пыталась занять более высокое положение — в XIX и XX веке. Это все — путь пройденный, ничего нового для нас тут уже нет. 

Вот и живем: нужно одно, а делаем другое.

— Но у Путина же много советников и просто людей в окружении, которые говорят грамотные вещи. Один из них, ваш коллега Ярослав Кузьминов сказавший: «Без реформ Россия имеет все шансы попасть в группу стран, которые характеризуются тремя особенностями: низкая продолжительность жизни, технологии предыдущего поколения, низкий социальный капитал наряду со слабым государством». Вы согласны?

— Так мы же с вами ровно об этом и говорим!

— То есть, Путин не хочет слышать такие советы? Почему они уходят в пустоту?

Я, естественно, не вхожу в число этих советников. И я не могу сказать, что там думает по этому поводу Путин. Но то, что он склонен, скорее, к жестким методам, а не к тому, чтобы дать свободу предприимчивым людям — это уже должно быть ясно всем, это никакой не секрет.

Что его может подтолкнуть, чтобы он прислушался?

Поражение. Или ухудшение положения в стране до такого, что просто больше деваться некуда. Но и это тоже не дает гарантий. В экономике дело обстоит так: для того, чтобы был рост, люди должны поверить, что если они вложат деньги, то через пять лет получат их обратно. И они должны понимать, что происходят важные перемены — коренные, институциональные. Что они — не до первого изменения настроения у главы государства или силовиков.