Столкновение цивилизаций «Карнеги» на «Медузе». Ирина Стародубровская — о том, как не дать пророчеству создать реальность

«Медуза» продолжает совместный проект с Московским центром Карнеги. В очередном материале специалист по Северному Кавказу, руководитель направления «Политическая экономия и региональное развитие» Института Гайдара Ирина Стародубровская размышляет о том, что сегодняшняя реальность — ситуация в Сирии, теракты, потоки беженцев — рассматривается нами как «столкновение цивилизаций». По мнению Стародубровской, мы рискуем попасть «в ловушку самоисполняющегося пророчества» — руководствуясь ошибочными суждениями, мы сами воплощаем в жизнь негативный сценарий развития событий, когда на самом деле существуют более позитивные альтернативы.

Обострение ситуации в Сирии, потоки беженцев, теракты в Париже, на Синае, в Калифорнии — все это подталкивает нас к тому, чтобы осмысливать происходящее как «столкновение цивилизаций». Западный мир с его принципами свободы, демократии, ценности человеческой жизни оказывается в кольце исламских варваров, стремящихся разрушить основы современной цивилизации. И должен противостоять этому любой ценой. Паника нарастает, а повседневная реальность, кажется, подтверждает худшие из прогнозов.

Привычность насилия

Да, очевидно, что современный мир столкнулся с серьезным кризисом. Но именно в подобной ситуации очень важно не поддаваться эмоциям и спокойно осмыслить то, что происходит вокруг. Поскольку цена ошибки очень велика. И мы рискуем попасть в ловушку самоисполняющейся предпосылки, когда все участники некоторого процесса действуют исходя из определенного понимания ситуации и своими действиями сами приводят к тому, что именно предполагаемый ими негативный сценарий воплощается в жизнь. Хотя в реальности были и более позитивные альтернативы.

Итак, что отличает сегодняшнюю ситуацию от того, что происходило в мире на протяжении предыдущих десятилетий и столетий? Вовсе не раскол по базовым ценностям — этого хватало и в прошлом. Предшественницей эпохи столкновения цивилизаций было противостояние двух систем — социализма и капитализма, очевидно базирующихся на разных идеологиях.

Тогда, может быть, сегодня дело в небывалом распространении насилия и террористических практик? Тоже нет. То, что творили, например, левацкие маоистские группы, вполне сопоставимо с сегодняшними зверствами запрещенного в России ИГИЛ.

Отличие совсем в другом. Раньше ареалы распространения разных идеологий были достаточно четко разделены, а сферы их пересечения, за исключением военных периодов, оказывались весьма ограниченными. И если леваки в Перу варили живьем несогласных крестьян, а «Тигры освобождения Тамил-Илама» массово использовали подростков в качестве террористов-смертников, это не затрагивало и не очень волновало жителей других территорий.

Теперь ситуация изменилась. Глобализация привела к тому, что люди альтернативных взглядов, ценностей, образов жизни становятся нашими соседями. Благодаря информационным технологиям практически исчезли барьеры к распространению любых взглядов и идеологий. Таким образом, проблема, с которой сегодня столкнулось человечество, это проблема не столкновения цивилизаций, а глобализации, проблема «культурного чужака», с которым приходится жить рядом и учиться как-то сосуществовать.

Плодовитые и радикальные

Какие же опасности реально связаны с появлением «культурного чужака», в большинстве своем имеющего исламское обличие? Все незнакомое воспринимается как угроза. А у страха глаза велики, поэтому масштаб многих даже реально существующих проблем резко преувеличивается.

Начнем с вопросов демографических. Существует представление, что мусульмане чрезвычайно многодетны и потому скоро станут большинством в западных странах. При этом часто в качестве примеров берут экстремально высокие показатели рождаемости на таких территориях, как, например, Палестина.

Но рождаемость в Палестине вряд ли можно объяснить исключительно исламом. Это скорее пример того, что западные ученые называют «использованием матки в качестве оружия», когда быстрый рост населения рассматривается как дополнительный аргумент в притязаниях на определенную территорию. Подобное явление характерно не только для ислама. Когда была создана Северная Ирландия, ирландцев-католиков там была примерно треть. Теперь почти половина.

Если же не брать подобный экстрим, то для основных исламских стран — поставщиков беженцев характерно резкое снижение рождаемости. В Сирии за последние несколько десятилетий она упала примерно в два раза, в Ираке немного меньше, но тоже значительно. Еще быстрее снижается рождаемость у иммигрантов, перебравшихся в Европу, — быстрее, чем в стране их происхождения. С учетом чрезвычайно низкой рождаемости в самих европейских странах проблема роста доли исламского населения и его влияния на политику все равно существует. Но она далеко не столь катастрофична, как это часто воспринимается.

Другая страшилка состоит в том, что среди мигрантов много потенциальных экстремистов и террористов, поэтому их «нашествие» увеличивает угрозу религиозно мотивированного насилия в европейских странах. Однако пока мы видим, что террористические акты совершают единицы, причем доля вновь прибывших мигрантов среди них ничтожно мала.

В принципе в эпоху интернета представление о том, что усилением физических границ можно остановить распространение радикальных идеологий, по меньшей мере наивно. Терроризм как «оружие слабых» тем и опасен, что для терактов не нужно массового участия, а найти готовых к насилию одиночек в условиях глобальной сети вполне решаемая задача.

Поиск союзников

Нужно понимать, что идеология столкновения цивилизаций как самоисполняющаяся предпосылка не помогает, а скорее мешает решать проблемы, связанные с массовыми миграционными потоками.

Во-первых, воспринимая всех мусульман как единую массу экстремистов, отрицающих общечеловеческие ценности, мы отталкиваем тех потенциальных союзников, которые могли бы оказать серьезную помощь в борьбе с настоящими радикалами. Дело в том, что современный ислам чрезвычайно неоднороден. И различные течения, в том числе и фундаменталистского толка, очень по-разному трактуют вопросы существования в обществе, исповедующем другие (европейские) ценности; по-разному относятся к возможным методам борьбы за собственные идеалы и к допустимости насилия. Не проводя подобных различий, мы не используем потенциал тех исламских течений, которые молодежь воспринимает как культурно близкие, но которые при этом проповедуют отказ от насилия. Тем самым усиливаем радикалов.

Во-вторых, идеология столкновения цивилизаций прямо способствует распространению радикализма, поскольку предполагает отношение к «культурному чужаку» как к человеку второго сорта, как к потенциальной угрозе. И даже если дискриминация отрицается на официальном уровне, она все равно существует на практике. А это усиливает отторжение мигрантов от принимающего сообщества, препятствует интеграции их самих и особенно их детей, которые уже претендуют на статус полноправных граждан. Тем самым опять же создается благоприятная почва для радикализации.

Наконец, в-третьих и, наверное, в-главных. Пытаясь уберечь себя от внешней угрозы в отношении европейских либеральных ценностей, мы неизбежно подрываем саму суть этих ценностей. Насколько мы готовы отказаться от ценности свободы и допустить создание полицейского государства для предотвращения исламской угрозы? Насколько готовы отказаться от принципа защиты неотъемлемых прав человека любой национальности и расы? Насколько готовы насильственно навязывать людям чуждые им ценности и образ жизни просто потому, что ощущаем себя «высшей цивилизацией»? Все это далеко не праздные вопросы. Глобальность западных ценностей свободы и прав человека состоит в том, что именно в рамках данной идеологии могут мирно сосуществовать и имеют возможности для самовыражения люди различных взглядов, ценностей, культур. Если от этого откажемся, что будем защищать?

Другие тексты Московского центра Карнеги по теме:

Что означают последние теракты для мусульман России