Флажки для элиты «Карнеги» на «Медузе». Андрей Колесников — о том, зачем все еще нужно президентское послание

«Медуза» продолжает совместный проект с Московским центром Карнеги. В очередном тексте журналист, руководитель программы центра «Российская внутренняя политика и политические институты» Андрей Колесников анализирует послание президента РФ Владимира Путина, с которым тот обратился к Федеральному собранию 3 декабря. По количеству новых идей президентские послания приближаются к речам позднесоветских генсеков, но жанр все равно не исчерпал себя. Идей нет, но свою роль демонстрации флажков и сигналов для элит оно все еще играет, и не без успеха.

Однажды, в бытность спичрайтером генерального секретаря ЦК КПСС, Александр Бовин в присутствии Брежнева зачитал стишок, описывавший тяготы и лишения жизни речеписца. Дело было в брежневской резиденции в Завидове, где спичрайтеры сидели неделями. Это еще были те времена, когда Леонид Ильич сам работал со своими советниками и лично вторгался в содержание текстов, которые ему предстояло произносить. Стишок был такой: «За речью —речь, / За дачей— дача, / За выпивоном — выпивон. / И каждый день, / Смеясь и плача, / Встречаем мы, / Как страшный сон». Стишок генеральному секретарю не понравился.

Даже в ту еще сравнительно динамичную эпоху при здоровом Брежневе спичрайтерский труд отличался монотонностью и оторванностью от реальности. Геннадий Герасимов, который потом станет начальником пресс-центра МИД СССР, осатанев от дачных посиделок партийных либералов, предлагал изготавливать тексты, как конструктор, — из готовых блоков, меняя их местами. Главное же, на что жаловались сами спичрайтеры, особенно в годы все более глубокого застоя, — это дефицит идей. Тем более таких идей, которые еще могли пройти цензуру и одобрение секретарей ЦК и членов Политбюро.

Уже не первый год авторы послания президента испытывают тот же самый дефицит идей и особенно идей «проходимых».

Письмо турецкому султану

Удивить народ уже нечем, и так каждое утро телевизор и компьютер заготавливают для него сюрпризы: то граждане просыпаются в другой стране — в буквальном смысле — после присоединения новых территорий; то власть борется с едой и усугубляет инфляцию, вводя контрсанкции против западных стран и санкции в отношении Турции; то начальство сражается с импортными лекарствами, решительно отказываясь сохранять здоровье вверенных ему россиян. В существующей политической рамке, основной смысл существования которой — сохранение нынешнего лидера и сегодняшних элит во власти, — никакие реформы невозможны, соответственно, от послания президента уже давно никто не ждет никаких прорывных идей и новостей.

Все, что остается, — рассуждать о банальном (причем коротко — послание с каждым годом становится все короче; по сравнению с предыдущим, например, на 12 минут), подтверждая уже давно всем известные тезисы главы Российского государства. Например, о том, что надо развивать импортозамещение, а к 2020 году полностью обеспечивать себя отечественным продовольствием (из чего можно заключить, что «осажденная крепость» к тому моменту будет вне мировой торговли и глобальных цепочек создания добавленной стоимости). И поражать воображение аудитории популистскими высказываниями, закрепляющими имидж Путина как «крутого парня» и ориентированными на смех и аплодисменты или возгласы возмущения. Например, про то, что «Аллах решил наказать правящую клику Турции, лишив ее разума и рассудка».

Послание-2015 и оказалось этакой эпистолой русского лидера всем врагам русского же народа, причем на помощь был призван даже Аллах. Оглашение послания было вписано в политтехнологическую конструкцию «Путин-спасатель». Это было красиво: вечером предыдущего дня президент России запустил первую очередь энергомоста в Крым, а с утра уже потешался с высокой московской трибуны над своими иностранными оппонентами.

Спасибо инженерам и селянам

Оглашение послания президента элитам, связанным одной цепью добровольно-принудительного патриотизма, проходило на фоне «перманентной войны», компенсирующей россиянам благосостояние: Крым, Донбасс, Сирия, террористы, Турция — эта линейка событий заменяет и экономическое чудо, и размышления над природой российского политического режима. Прямые аналогии между антигитлеровской коалицией и антиджихадистской, приравнивание патриотических чувств к нравственным, продвижение идеи превентивной и справедливой (почти в соответствии с тезисами Ленина о справедливых войнах, которые ведет пролетариат) войны — вся эта уже стандартная мифология обязательных побед над врагами присутствовала в тексте выступления президента.

Послание стало триумфом символического и мифологического над материальным. И не только в том смысле, что Путин апеллировал к Аллаху и военно-политическим победам. Или пафосно благодарил инженеров и рабочих оборонно-промышленного комплекса, обеспечивших техническую основу операции в Сирии (в терминах Великой Отечественной это — «труженики тыла»). А еще благодарил «селян», которые добились того, что Россия стала экспортером продовольствия (как если бы российская деревня не вымирала, а фермерство не вырождалось).

Он еще и искажал материальную действительность, превращая ее в мифологически победную: приписывать материнскому капиталу роль двигателя увеличившейся рождаемости в ситуации, когда говорить надо о том, что рождаемость повышалась, а скоро будет снижаться просто в силу особенностей российской возрастной пирамиды, конфигурацию которой задали еще события XX века — война и ГУЛАГ, — как-то странно. Странно даже с пропагандистской точки зрения, потому что жизнь очень скоро начнет опровергать победные реляции президента: начало убыли трудоспособного населения уже положено, и никто не снимал проблемы рушащейся пенсионной системы, внутри которой к 2030 году на одного работника будет приходиться один пенсионер.

То же и с рынком труда: Путин говорил о каких-то высокого качества рабочих местах на фоне сокращающейся рабочей недели и зарплат тех работников, которые формально числятся занятыми, а де-факто уже стали полубезработными. К тому же разговоры о высокотехнологичной работе в экономике, ориентированной на отказ от всего западного, включая комплектующие и технологии, просто нелепы.

Общественно-полезный карман

«Мы знаем, например, кто в Турции набивает свой карман и дает заработать террористам на продаже награбленной в Сирии нефти», — говорит президент. Но мы не знаем, точнее, не хотим знать, кто «набивает карман» на самом верху административно-политической пирамиды российской власти. За день до президентского обращения к Федеральному собранию на вопрос, что думает администрация президента об информации о предполагаемых мафиозных бизнесах и связях генерального прокурора РФ Юрия Чайки и его родственников, пресс-секретарь главы государства Дмитрий Песков ответил, что сейчас не до этого — все заняты посланием. Как если бы коррупция практически в ближнем круге президента не имела значения для нации и ее законодателей.

Перевод стрелок — банальный и многократно использовавшийся риторический прием. И на фоне широко разрекламированных приключений турецкой элиты меркнут забавы элиты российской. А сама Генеральная прокуратура была упомянута лишь однажды, если не считать призыва к системе прокуратуры в целом обеспечивать контроль качества следствия. И как это ни смешно, именно в контексте борьбы с коррупцией: «Буквально на днях участники проекта Общероссийского народного фронта „За честные закупки“ рассказывали мне о выявленных ими фактах злоупотреблений, об откровенных нарушениях. Прошу Генеральную прокуратуру, правоохранительные органы незамедлительно реагировать на подобную информацию».

Да и, в логике Путина, не время сейчас этим заниматься: перед лицом общей угрозы нация должна объединиться и нести свою долю ответственности за происходящее. А все остальное, все то, что выбивается из консолидационного мейнстрима, будет объявлено экстремизмом. То же — и с некоммерческими организациями. Кто не с нами, тот против нас. Кто не с нами, тот иностранный агент. А кто докажет свою лояльность — получит знак отличия, статус «некоммерческая организация — исполнитель общественно-полезных услуг». О политической конкуренции государство должно позаботиться: «При этом необходимо обеспечить безусловное общественное доверие к результатам выборов, их твердую легитимность». Что имел в виду Путин? То, что любые выборы, проводимые на его территории, заведомо честные?

Здравые рассуждения о том, что, «ничего не меняя, мы просто-напросто проедим наши резервы, а темпы роста экономики будут колебаться где-то на нулевой отметке», немедленно были подорваны какой-то выморочной логикой. Менять — что? Свою политическую дистанцированность от мира, оборачивающуюся экономическим изоляционизмом? Нет, опять полувоенная риторика, наложенная на экономику: «Россия не имеет права быть уязвимой».

То есть в условиях противостояния с внешним миром она должна все или почти все производить сама. Откуда возьмется тогда технологическое обновление, новые предприятия малого и среднего бизнеса? А как добиться требуемой сбалансированности бюджета при масштабных расходах на оборону и безопасность, так называемых непроизводительных расходах, в отличие от трат на человеческий капитал, здравоохранение и образование?

Больше вопросов, чем ответов

«Перед нами не раз вставал принципиальный, судьбоносный выбор пути дальнейшего развития. И очередной такой рубеж мы прошли в 2014 году, когда состоялось воссоединение Крыма и Севастополя с Россией. Россия в полный голос заявила о себе как сильное самостоятельное государство с тысячелетней историей и великими традициями, как нация, которая консолидирована общими ценностями и общими целями».

Это заявление, пожалуй, самый настораживающий вывод послания. Все-таки для части нации, даже если она составляет 10–15% населения, выбранный вектор движения страны — не путь развития, а дорога к деградации, ментальной, политической, экономической, социальной. Лишены ли представители «посткрымского меньшинства» этой фразой Путина своего права не консолидироваться с «крымским большинством», при этом оставаясь гражданами России и находясь на свободе (в уголовно-правовом смысле слова)?

И в чем тогда, со стратегической точки зрения, с позиций образов желаемого будущего, состоит этот «судьбоносный выбор»? В том, что, как в логике доиндустриальной и индустриальной эры XIX—XX веков, Россия мыслит себя великой державой в терминах охраны суверенитета, изоляции, территориальной экспансии и восстановления разбросанных «взрывом» 1991 года фрагментов империи?

Тема «общих ценностей и общих целей» осталась заявленной, но нераскрытой, как если бы напоследок зрителям в очередной раз рассказали о погоде в зоне бомбежек в Сирии. Вероятно, эти бомбежки наряду с присоединением Крыма и ответом турецкому султану — и есть не артикулированная, но разлитая в воздухе и интуитивно ощущаемая всеми национальная консолидационная идея.

Жанр президентского послания не исчерпал себя. Да, идей нет, но свою роль демонстрации флажков и сигналов для элит оно все еще играет, и не без успеха. Больше того, за счет перманентно мобилизационного состояния Путину удается оживить этот жанр, превратить его в популистский. Фоновая война чуть ли не со всем западным миром и частью восточного — это вам не ситуация первого и последнего срока Дмитрия Медведева, когда речь шла, согласно идее, правда нереализованной, тогдашнего главного политического манипулятора Владислава Суркова, о возможности подготовки монотематического послания о поддержке материнства и детства. В сегодняшней ситуации возможен гораздо более широкий разговор и самые бодрые и наглые высказывания.

Но это и не тот жанр, который задумывался статьей 84 Конституции РФ, и не тот способ разговора лидера с народом, который, как говорят, первым в России придумал в 1993 году тогдашний помощник президента Бориса Ельцина Юрий Батурин.

Потому что в нынешнем виде это не разговор с народом и его представителями в парламенте. Это публично оглашенная система запретов и идеологических границ внутри режима гибридного авторитаризма по-российски. Инструкция по консолидации вокруг лидера и внутри его крепости, которая теперь уже может быть только осажденной и никакой другой.

Другие тексты Московского центра Карнеги по теме:

Почему Путин на время стал Медведевым