Перейти к материалам
полигон

«Рижский бальзам». Главные тексты августа на русском языке Символическая премия «Медузы» за лучшие материалы месяца

Источник: Meduza

Август — главный отпускной месяц года. Это, впрочем, не означает, что хороших текстов на русском языке пишется меньше — выбирать для «Рижского бальзама» на этот раз было сложно, и много материалов, увы, так и остались в «лонг-листе». 

«Рижский бальзам» — ежемесячный рейтинг лучших статей на русском языке, подготовленный «Медузой». Рейтинг — чрезвычайно субъективный: сотрудники «Медузы» выдвигают кандидатов исходя из своих представлений о прекрасном, а победители определяются на редакционной летучке. Для журналистов, чьи статьи попали в рейтинг, мы в Риге устроили небольшой склад с бальзамом — приезжайте забирать!

Наталия Ростова. Рождение российских СМИ

«Рождение российских СМИ» можно назвать текстом только в каком-то самом общем смысле. На самом деле это большой мультимедийный спецпроект с десятками (или даже сотнями) заметок, фотографий, видео. Наталия Ростова скрупулезно изучила историю российских СМИ в 1985-1991 годах (возможно, самое интересное время в отечественной журналистике) и описала ее — с одной стороны, с академической точностью (в конце каждой статьи даны источники и библиография), с другой — с парфеновской публицистичностью и афористичностью. В проекте удалось очень точно показать один тезис: горбачевская гласность не была одномоментным явлением, это был процесс, который, к тому же, шел очень неравномерно. В 1986 году еще замалчивается авария на Чернобыльской АЭС, в 1987 году в ЦК КПСС устраивает скандал из-за публикации некролога эмигрировавшему писателю Виктору Некрасову, в 1988 году — цензурируется фильм Эльдара Рязанова, хотя уже публикуются запрещенные десятилетиями писатели. Собрать все это вместе — гигантский труд, сделать читабельным и интересным — едва ли не больший; именно к проекту Ростовой будет обращаться в будущем любой, кто начинает заниматься темой перестройки и гласности. От «Медузы» Ростовой достается самая большая бутылка бальзама, которая у нас только есть. 

Цитата. Михаил Горбачев стал первым лидером страны, который признал существование цензуры, еще в начале своего правления, но тогда он считал, что она необходима. Однако в результате объявленной им политики гласности появился закон, который открыл возможность создавать собственные СМИ даже частным лицам, независимо от решений ЦК КПСС. Бурные десятилетия стерли важные детали и обстоятельства из памяти даже тех, кто в те годы работал в «СМИП», как они тогда назывались, — средствах массовой информации и пропаганды. За это время выросло уже новое поколение, которое не имеет опыта жизни в Советском Союзе… Сегодня, оглядываясь на опыт нашей журналистики за тридцать последних лет, можно сказать, что она пережила все возможные состояния: журналисты возносились до роли мессий и скатывались до обслуги, боролись с властью и сами становились ее частью, разоблачали коррупцию и сами погрязали в ней, давали удивительные примеры единения и солидарности и посвящали себя внутренней грызне. А были еще и те, кто отдал свои жизни за то, чтобы мы могли узнать о происходящем в стране и мире.

Colta.Ru Как делают ТВ-пропаганду: четыре свидетельства

Так получилось, что и второй материал в «Рижском бальзаме» за август связан с медиа — только не теми, которые работали 25-30 лет назад, а современными. Colta собрала монологи бывших сотрудников ВГТРК и РЕН ТВ о том, как устроена пропаганда на телевидении. Это важное свидетельство; оно ценно именно тем, что написано сейчас, в 2015 году — когда на редакционный кошмар на телевидении смотришь не с высоты истории, а изнутри событий. Люди, согласившиеся рассказать об устройстве пропаганды, говорят, почему получают драйв от обмана. После прочтения этого текста лучше понимаешь, кто занимается пропагандой — обычные люди, похожие на нас, с похожими проблемами в жизни, только решившие, что на работе можно делать все, что скажут начальники, а в выходные — стараться быть хорошим человеком. 

Цитата. Убежденных, как Мамонтов или Семин, людей, которые верят во все это, не так много. В основном все такие, как Дмитрий Киселев, тролли 50-го уровня — или как он там себя называет. Среди них процентов 40–50 ходило на Болотную, и им все это категорически претило. Но они не уходили, причины банальные — семьи, кредиты. Плюс все понимали, что уходить некуда. Кто-то топил свое горе в вине, кто-то ушел в наркотики, кто-то ни в чем не топил, а уходил во «внутреннюю эмиграцию», в выходные дни читая книжки и стараясь забыть обо всем, что было с понедельника по пятницу. Для меня самого это была, не побоюсь пафоса, трагедия. Я понимал, что в течение полутора лет занимаюсь довольно постыдными делами.

Медиазона. «Ни фига себе, к нам приезжает Навальный!»

Часть про Олега Навального — даром что вынесена в заголовок — самая проходная в тексте предпринимателя Михаила Быкова, недавно вышедшего из колонии. Гораздо интереснее в нем описание быта — сначала в СИЗО, потом в колонии. Быков напоминает: то, что мы читали в советской (и антисоветской) литературе про лагеря — от Солженицына до Довлатова — никуда не ушло, а только трансформировалось, приспособилось к коммерческим отношениям. В колониях все также используют «опущенных» и «пидарасов» (причем как криминальные авторитеты, так и администрация), все также бьют при «приемках», все также вежливость принимают за слабость, а производство устроено все также неэффективно. 

Цитата. Тюрьма постоянно раскрадывается. Я лично завез в администрацию довольно много всякого оборудования, мебели, всяких лакокрасочных покрытий и тому подобного. На общую сумму, наверное, тысяч четыреста рублей. Наверняка на все это выделялись официальные средства — скорее всего, есть какое-нибудь ООО «Ромашка» на жене кого-нибудь из замначальников колонии, которая якобы это все и поставляет. Средства списываются на компьютеры и мебель, приезжает инспекция — «где компьютеры и мебель?». Да вот они. А на самом деле их привез Макс, которого никто не знает. Другой способ еще банальней. У колонии есть хоздвор, на котором работают заключенные. Там есть корма для животных, строительные материалы и тому подобное — все закупается на бюджетные средства. Просто приезжают и вот это все увозят. Потом нужно что-нибудь построить или накормить животных — ну, нечем, значит нечем… 

Такие дела. Как я провел лето

Военно-патриотическое воспитание — одна из главных тем этого лета: детей отправляют в специализированные кружки и такие же лагеря (мы про это тоже писали), а те, кто постарше, — сами ездят на «Нашествие» и авиасалон МАКС. «Такие дела» решили узнать, как патриотические лагеря выглядят изнутри — и попросили 12-летнего Максима вести в одном из таких лагерей дневник. Получилось довольно честно — по тексту видно, что Максиму стрелять, собирать автомат, бегать, отжиматься и жить в палатке нравится. Это не «обличающий» и не «восхваляющий» материал, а просто жизнь как она есть — ценное качество для текста в условиях пропагандистской войны. 

Цитата. Под конец смены я чувствую, что стал сильнее: узнал многие военные хитрости. Было бы хорошо, если бы этот военный лагерь в моей жизни продолжался каждый день. Ведь я пока не решил, куда мне дальше идти после школы, — в армию или университет. Я готов и к тому, и к другому. Не люблю загадывать и хочу посмотреть, как оно будет. Эти тренировки пригодятся мне, чтобы не быть отстающим в армии, когда придёт моё время отдать долг Родине. А если Родину придётся защищать от врагов, то я буду рад, что эти занятия мне пригодились. И опять же я стану ещё физически сильнее, приобрету опыт. Всё может случиться — и война в том числе.

Forbes Woman. Гостья столицы: что жена бывшего мэра Москвы делает в Лондоне

Лучшее интервью месяца. Юлии Таратуте удалось разговорить Елену Батурину — по-прежнему самую богатую женщину России, жену бывшего мэра Москвы Юрия Лужкова. Батурина давно перестала вести бизнес в России и перемещается между Лондоном, Нью-Йорком, Веной, лишь изредка заглядывая в Москву и Калининград — может быть, поэтому интервью получилось откровенным. Батурина рассказала и о «стычках» между Лужковым и Медведевым, и о том, как у нее забирали собственность в России, и о своем новом бизнесе в Европе и Америке, и о принадлежащем ей поле для гольфа в Австрии. Современной Москвой она совершенно не интересуется и о жизни в столице России имеет поверхностное мнение — по интервью это тоже видно. 

Цитата. К примеру, их сын [Медведевых] учился у меня в гимназии. Я ее построила на свои деньги. И удивительное дело, в какой-то момент гимназия оказалась под патронатом Светланы Медведевой. История разворачивалась приблизительно в то же время, да. И мне пришлось отдать свою гимназию. Должна сказать, я это делала без особой боли, потому что мои дети уже закончили эту гимназию и поступили в университет. Но сам проект было жалко, потому что мы пытались сделать действительно интересную гимназию. Я понимала, что делаю школу для богатеньких, но при этом хотелось их головы напичкать чем-то настоящим, отличным от того, что иногда им вкладывают в головы дома.

The Village. Как живет самый маленький город России

The Village съездил в Чекалин, который находится в 250 километрах от Москвы, и сделал симпатичный очерк о том, как местные жители пытаются не допустить, чтобы их город стал селом. В Чекалине меньше тысячи жителей, но богатая — особенно для такого маленького городка — история. Они разводят птиц, держат огороды, а кое-кто даже пытается преподавать фитнес — в общем, Чекалин живет своей полугородской-полудеревенской жизнью, а на подъезде к нему стоит часовня с неизвестно когда оставленной надписью: «Полное недоверие новому правительству».

Цитата. У местных жителей действительно достаточно поводов посетовать на бессмысленность городского статуса. Анонимно и вполголоса, словно опасаясь обидеть вездесущего пионера-героя, чекалинцы жалуются, что ничего городского в самом маленьком городе России и не осталось. Собаки, утки и куры бегают по улицам, пыльная гравийная дорога слилась с тротуаром, на котором уже давно нет нормального асфальта, а люди не следят за собой и гуляют по городу в старых трениках и калошах. Практически у всех жителей есть огороды — и это не столько способ прокормиться, сколько психологическая привязанность к деревенскому укладу.