«Яровая хочет учебник восхваляющий и прославляющий» Историк Леонид Кацва — о новых учебниках истории, одобренных Министерством образования

Министерство образования и науки одобрило три линейки учебников по истории, которые с нового учебного года начнут проходить апробацию в школах. Впрочем, от идеи разработать «единые учебники» чиновники пока не отказываются. Депутат от «Единой России» Ирина Яровая при поддержке главы думского комитета по образованию Вячеслава Никонова внесла в Госдуму новый законопроект о «базовых учебниках» — по математике, истории, русскому языку и литературе. Один из лучших российских учителей истории, преподаватель московской гимназии № 1543 и автор школьного учебника по отечественной истории Леонид Кацва встретился для «Медузы» с журналистом «Эха Москвы» Ильей Рождественским и рассказал о недостатках грядущих нововведений.

— Единый учебник истории пока существует в виде идеи. В частности, есть законопроект, внесенный в Госдуму Ириной Яровой. И существуют три линейки учебников, которые с 1 сентября будут применяться в школах. Что хуже: единый учебник — или единая концепция, на основе которой разработаны эти линейки? 

— Хуже, конечно, единый учебник. Только это не вполне проект Ирины Яровой. О едином учебнике заговорили несколько лет назад. Собственно говоря, первым задачу сформулировал президент Владимир Путин. Потом, когда обсуждение этой проблемы перешло на уровень профессионального сообщества и на уровень Российского исторического общества, все-таки было принято решение к одному учебнику все не сводить, а создать некую рамочную концепцию и на ее основе издать несколько учебников. По-видимому, с самого начала существовало мнение, что таких учебников должно быть не более трех. При этом создание историко-культурного стандарта велось в спешке. Поэтому первый его вариант, который появился, если я не ошибаюсь, летом 2013 года, был абсолютно неудобоварим. Он был даже не отредактирован. Впоследствии его привели в более или менее приемлемый вид. 

Конечно, к нему можно предъявлять определенные претензии. Мне, например, кажется, избыточным употребление там, скажем, имен церковных деятелей. И вообще, избыточно количество имен, которые в этот историко-культурный стандарт вставлены. Мне кажутся спорными, а то и неприемлемыми некоторые формулировки, но я должен признать, что таких формулировок относительно немного. 

Например, мне кажется неверным, когда в стандарт, в соответствии с которым должны быть написаны все учебники, в качестве бесспорной вносится максима о том, что Советский Союз вступил во Вторую мировую войну 22 июня 1941 года. В исторической науке не раз высказывалось мнение о том, что во Вторую мировую СССР вступил 17 сентября 1939 года. И вступил, увы, как союзник Гитлера. Другой вопрос, что 22 июня началась Великая Отечественная война, и с этого момента Советский Союз выступал в качестве главного противника Гитлера. Но таким образом получается, что до 22 июня СССР не участвовал во Второй мировой войне. С другой стороны, наверное, и не нужно было бы вносить в учебник в качестве бесспорного положение о том, что именно 17 сентября СССР вступил во Вторую мировую: нужно было бы привести факты, а далее поставить вопрос, на который могли бы под руководством учителей отвечать школьники. Но так не сделано.

— Это единственная спорная формулировка, которая там есть?

— Нет, она просто самая яркая. Вот, например, мне кажется очень странной такая формулировка: «„Шоковая терапия“ привела к резкому снижению уровня жизни населения» («шоковая терапия» — политика радикальных экономических реформ, проводившаяся в начале 1990 годов под руководством Егора Гайдара — прим. «Медузы»). Но, на самом деле, это не совсем так, потому что уровень жизни населения снизился не в результате «шоковой терапии», а в результате той бездарной экономической политики, которая проводилась до этого. А «шоковая терапия» была выходом из этой катастрофы. Здесь же получается, что авторы учебников должны написать, что причиной была именно «шоковая терапия». Это вопрос тоже спорный. И вообще, здесь довольно много таких неоднозначных вопросов, которые подаются как бесспорные.

— Но это все относится к XX веку. 

— Если поискать, то можно найти, конечно, и пораньше. Например, был там такой момент, когда, говоря о XV веке, в концепцию вставили Иосифа Волоцкого, но, как ни странно, не вставили нестяжателей. В общем, даже не трудно догадаться, почему это было сделано, но выглядело совершенно неприлично (иосифляне отстаивали право монастырей на землевладение, а нестяжатели выступали за возвращение к аскетизму раннего христианства — прим. «Медузы»). После критики это было исправлено. 

Понимаете, мне вообще не нравится такой нормативный документ, в котором авторам учебника предписывается, что они должны писать.

С другой стороны, сильная сторона концепции — это, конечно, то, что здесь даются положения, и в рамках этих положений можно писать, казалось бы, относительно свободно. Другой вопрос: какие учебники реально были одобрены. Из трех одобренных линеек я видел лишь одну. Наиболее внимательно я прочитал учебник по истории Древней Руси и по истории до конца XVIII века, потому что у меня самого были учебники по этим периодам. Меня поразили три обстоятельства. Во-первых, это чрезвычайно пафосный тон в ряде случаев. Например, когда говорят о том, что славяне в X веке стали народом, осознавшим свое место среди других народов земли. Это бессодержательный треп: о каком осознании себя народом можно говорить в X веке, когда еще преобладало племенное сознание? Во-вторых, отсутствие многих важных сюжетов, крайняя неполнота изложения материала. И, наконец, обилие грубых исторических ошибок.

— Например?

— Например, когда говорится о том, что поместье появилось в XIV веке, то уже дальше совершенно невозможно объяснить, как создавал поместную систему Иван III, потому что это конец XV века. И, на самом деле, никаких поместий до последней четверти XV века не существовало. Опять вылезла старая идея о том, что поместья давались за службу, а вотчины нет, что тоже совершенно неправильно. И такого много, поверьте на слово. 

— А с Александром Невским как обошлись? 

— Александр Невский рассматривается так, как его положено рассматривать с учетом того, что это «Имя России» . То есть разница между историческим и агиографическим образом не сделана. И это тоже понятно, потому что в том же историко-культурном стандарте Александр Невский интерпретируется следующим образом: «Ордена крестоносцев и борьба с их экспансией на западных границах Руси. Александр Невский: его взаимоотношения с Ордой».

— Но это довольно пространная формулировка, тут можно написать все, что угодно. 

— Да, но поскольку это агрессия, экспансия, а там, на самом деле, говорить об экспансии на территорию Руси не приходится, то сами понимаете. Правда, указано про взаимоотношения Невского с Ордой. Ну, естественно, в учебнике, который я читал, говорится, что политика примирения с Ордой была единственно возможной. 

Понимаете, все это, конечно, не очень хорошо, прежде всего, потому, что это ликвидирует то разнообразие учебной литературы, которое было достигнуто в постсоветское время. У этого разнообразия были свои сильные и слабые стороны. Слабая сторона очевидна: не все эти учебники были высокого качества. Другая слабая сторона: ребенок привык учиться по одним учебникам, перешел в другую школу, оказались другие учебники. Но если по математике это действительно проблема, то по истории это большой проблемой не является. А вот сильная сторона этого разнообразия заключалась, прежде всего, в том, что в нашей немаленькой стране есть школы разного типа, учителя, которые придерживаются различных методических подходов и просто имеют разный темперамент, и учащиеся разного уровня. И им, в общем, нужны разные учебники.

Так получилось, что я пересмотрел 17 учебников, написанных после 2000 года и разбирающих XX век. Ни один из них ни в каких идеологических диверсиях обвинен быть не может. Что же касается проекта, который предлагает мадам Яровая, то это все очень плохо, потому что она хочет, чтобы учебник был для всех одинаковый, чтобы никакого разнообразия, чтобы любое преподавание не по этому единому учебнику было строжайшим образом запрещено. Она, правда, делает уступку для классов с углубленным изучением, где якобы будут допущены пособия. Что такое учебное пособие в ее представлении? Бог весть. Это приведет к абсолютной унификации, к тому, что роль учителя по идее должна быть сведена на нет, если учитель должен идти строго по этому учебнику. Какой учебник хочет госпожа Яровая, совершенно понятно. Она хочет учебник восхваляющий и прославляющий. 

— Есть мнение, что плохой учебник дает учителю возможность развернуться. 

— В нормальной ситуации, конечно, значительно важнее учитель. Но про «возможность развернуться» — это иллюзия. Плохой учебник заставляет учителя работать говорящей головой.

— И объяснять то, чего нет в учебнике.

— Да, вместо того, чтобы организовывать работу с текстом.

— С текстом источников?

— Нет, с текстом учебника. Иллюзия, что дети в школе могут работать преимущественно по источникам. Этого не будет никогда. Во-первых, эта работа пригодна для студенчества в основном, а для школьников только в очень ограниченном объеме. Во-вторых, это требует несопоставимого времени, которого в силу количества часов, отведенных на изучение истории в школе, нет и не будет. Не надо забывать, что даже по сравнению с советским временем это количество резко сокращено. В хорошей ситуации при приличном учебнике материал учебника задается на дом, а в классе происходит обсуждение того, что дети уже прочитали. При плохом учебнике это невозможно. Кроме того, учитель ставится в ситуацию, когда он вынужден спорить с учебником. А если следовать логике госпожи Яровой, это будет категорически невозможно, потому что нельзя будет применять не только другие учебники, но и идти не по этому учебнику. Единый учебник должен быть абсолютной истиной, как хочет госпожа Яровая. А учителю будет разрешено решать, как он будет доносить до учеников написанное в учебнике. 

— Но кто будет проверять, что учитель говорит в классе?

— На это я вам отвечу, исходя из советского опыта, не моего личного, а моих старших товарищей. Дети даже в самые глухие советские годы никогда не стучали на учителей. Они приходили домой и с удовольствием рассказывали маме о том, что произошло сегодня на уроке. Стучал папа наутро. 

— Довольно часто можно услышать, что те, кому история не нужна, закончив школу, забудут все, что было в этом едином учебнике. Те же, кому история интересна, залезут в интернет и найдут еще 25 различных точек зрения.

— Это, конечно, замечательно, но если так рассуждать, то гуманитарные предметы в школе надо вообще отменить. Залезут в интернет и посмотрят. Это иллюзия, ничего подобного не происходит. Некоторая основа знаний закладывается в школе. В интернет как раз лазят уже на школьной базе. Сориентировать ребенка в интернете тоже, на самом деле, должен учитель. 

Конечно, вы правы в одном: надеяться, что с помощью школьного учебника можно воспитать патриотизм, по меньшей мере наивно. Во-первых, потому что чем активнее он будет таким образом воспитываться, чем более открыто воспитывающим будет учебник, тем меньше будет его эффективность. Дети очень не любят, когда их открыто воспитывают. Во-вторых, никакими учебниками  убеждения не воспитываются, потому что в противном случае в Советском Союзе высокая коммунистическая убежденность была бы всеобщей. Опыт СССР доказывает, кстати, что и прочность государства тоже единым учебником не воспитывается, иначе мы жили бы в Советском Союзе до сих пор.

— Но опыт Советского Союза также показывает, что существование единого учебника по истории не является катастрофой. 

— Нет, катастрофой вообще ничего не является. Вопрос в том, что ухудшает, а что улучшает условия обучения. Катастрофой является только ядерная зима. Знаете, был такой старый советский анекдот — что такое беда и что такое катастрофа. Когда у тебя штаны порвались на торжественном приеме — это беда, но не катастрофа. А когда самолет с политбюро накрылся медным тазом — это катастрофа, но не беда. Так что давайте мы не будем рассуждать в катастрофических терминах. Конечно, можно будет обучать детей и при едином учебнике. Вопрос в том, что условия для такого обучения будут хуже, чем они есть сегодня. 

Другое дело, что я не знаю хороших учителей литературы, которые работали бы с учебником. Вот они как раз, в отличие от историков, работают в основном с текстами художественных произведений и критическими статьями. Так было и когда я учился, так и мои коллеги работают. И тем не менее, известный московский учитель литературы Сергей Волков тоже крайне резко высказывается об идее введения единого учебника по литературе. 

— Можно ли перестроить систему школьного образования, чтобы учебники дети читали дома, а на уроках работали, например, с хрестоматией?

— Нет, полностью так сделать нельзя. Потому что работа с учебником является составной частью, в том числе, и работы на уроке. Текст учебника нужно анализировать, а не просто читать его дома, это не сказка на ночь. Другое дело, что текст учебника может быть дополнен работой с текстами исторических источников, рассказом учителя, дискуссией и так далее. Но полностью отказаться от работы с учебником нельзя. Без учебника детям работать очень тяжело: начинается хаос в головах. В отличие от студентов, школьники еще не умеют вести конспекты. Опираться на записи в тетрадях можно очень фрагментарно. Вы представляете, какой темп письма у студента второго курса и, например, восьмиклассника, не говоря уже о более ранних возрастах? Мягко говоря, не очень быстрый. Поэтому полностью отказаться от учебника нельзя. И те, кто такие идеи высказывают, с моей точки зрения являются утопистами. 

— Есть также предположение, что единый учебник защитит историю от маргинальных трактовок — например, от условного Фоменко. 

— В использовавшихся учебниках не было трактовок, выходящих за рамки науки. И вот почему. Не надо думать, что учебник появляется следующим образом: вот Иван Иванович написал что-то, и это что-то обрушилось в массовом порядке на школы. В течение многих лет существует определенный порядок экспертиз. Экспертизу проводит учреждение, еще недавно называвшееся «Институт содержания и методов обучения» Российской академии образования. Эта экспертиза выявляет, прежде всего, методическую сторону: доступность текста детям, систему вопросов и заданий и другие аспекты. Еще одну экспертизу проводят институты системы Российской академии наук: либо Институт российской истории, либо Институт всеобщей истории. 

Трудно себе представить, чтобы в этих учреждениях могли получить гриф не то что «рекомендовано», а хотя бы «допущено» учебники столь экзотической окраски, как, скажем, проповедующие идеи Фоменко. До того, как была введена такая система экспертизы, действовал экспертный совет при министерстве. И каждый учебник получал минимум три рецензии: специалиста-историка, методиста и учителя-практика. 

Был лишь один такой фантастический учебник, где описывалась война славян с Александром Македонским (славяне как языковая группа появляются на рубеже V-VI веков нашей эры, а Александр Македонский — это IV век до нашей эры). Не знаю, как ему удалось пройти экспертизу, но больше таких не было. Есть другой вопрос, и об этом говорили чиновники и депутаты Думы, и это серьезное обстоятельство: в некоторых регионах нашей страны создавались учебники, которые иначе как сепаратистскими назвать нельзя. Они совершенно неадекватно представляли взаимоотношения своего региона и России в целом. Да, это проблема, но чтобы ее решить, с моей точки зрения, не нужно было городить огород с уничтожением всей массы учебников по истории, которые были созданы. 

— Региональные учебники вообще должны отличаться от того, что преподают в центре?

— Должны, для того они и создаются. Понимаете, в Москве региональный учебник не нужен.

— При этом в единой концепции региональные различия никак не обозначены.

— Так нельзя сказать, в какой-то мере они присутствуют. Есть, например, такой пункт в самом начале — «Народы и государства на территории нашей страны в древности»: кочевые общества евразийских степей в эпоху бронзы и в раннем железном веке, славянские народы, балты, финно-угры, нашествие гуннов, все это присутствует. Но давайте мы посмотрим не столь древние сюжеты, а, например, самое острое — XIX век, Кавказская война: «В национальной и конфессиональной политике государства имели место как противостояние, так и сотрудничество национальных элит. Регионы Российской империи развивались асинхронно, существовали в различных экономических и правовых измерениях, что ставило задачу чрезвычайной трудности для имперской администрации. Национальная политика самодержавия менялась на протяжении XIX века под воздействием социальных, экономических и культурных факторов. Если в первой половине века государство традиционно проводило политику учета своеобразия отдельных регионов и этносов, политику сотрудничества с национальными элитами и их инкорпорации в общероссийскую элиту, то во второй половине XIX — начале ХХ века возобладали тенденции к языковой и культурной унификации империи». 

Ну, во-первых, я бы сказал, что и в первой половине XIX века на Кавказе, например, в политике, скажем, знаменитого генерала Ермолова существовала тенденция не к учету своеобразия, а к самой жесткой русификации, но здесь этого нет. И если это изложить в учебнике, то это будет противоречить историко-культурному стандарту. Слово «унификация» должно было бы быть заменено на «русификацию». Я думаю, что бояться этого не следует, бояться следует умолчания, потому что именно умолчание провоцирует национальные обиды и конфликты. 

— Может ли получиться, что строгость концепции будет искупаться необязательностью ее исполнения?

— Не думаю. Для того и затевалось, чтобы затевалось строго. С другой стороны, простор, который предоставляет историко-культурный стандарт, достаточно велик. И я не очень даже понимаю, что значит написать учебник в соответствии с историко-культурным стандартом, потому что я в свое время говорил: я берусь на спор написать в соответствии с историко-культурным стандартом два учебника, причем совершенно противоположного содержания. Один из них будет в общих чертах либеральным, а другой — державно-патриотическим. И это правильно, стандарт должен писаться именно так. И в этом отношении я против стандарта я ничего не имею. 

Нужно еще понимать, что единый учебник — это компромисс между властью, учителями, которые пытаются минимизировать ущерб, и, по-видимому, издательским бизнесом. Есть ведь и такая сторона вопроса. Если будет один учебник, то его, несомненно, будет издавать «Просвещение», которое связывают с именами Ротенбергов. Я не имею права так поставить вопрос, я просто этого не знаю, но то ли здесь у Яровой преобладает праведная убежденность, то ли коммерческие интересы, лоббизм, то ли ее используют, а она сама этого не подозревает. Тут может быть все что угодно. Но издательский бизнес — это многомиллионный бизнес. От издания учебника большие прибыли: книга-то одна, а тиражи гигантские и госзаказ.