Зачем оркестру дирижер?

Многие не понимают, зачем оркестру нужен дирижер, если у всех музыкантов есть ноты. Недавно такой вопрос нам задал один из читателей. И мы попросили Алексея Мунипова из проекта Arzamas написать карточки о дирижерах.

Сообщества музыкантов, играющих ту или иную музыку, известны с глубокой древности, и, конечно, у этих ансамблей часто были свои формальные или неформальные лидеры. На египетских барельефах встречаются изображения человека с жезлом в руке, который руководит музыкантами, а в Древней Греции руководители хоров (корифеи) отбивали ритм при помощи специальной сандалии с железной пяткой. И чем больше становились оркестры (в Средние века и эпоху Возрождения они назывались капеллами, слово «оркестр» распространилось позже), чем сложнее — практика оркестровой игры, тем необходимей оказывалась фигура регулировщика — человека, который отбивает ритм и следит за тем, чтобы все играли слаженно и вступали вовремя. Раньше это делали при помощи массивной трости-«баттуты», которой ударяли в пол — самые ранние изображения этого процесса датированы XV веком. Дело это было довольно тяжелое и не всегда безопасное — великий французский композитор Жан-Батист Люлли (1632-1687) поранил себе ногу наконечником такой трости и скончался от гангрены.

Именно композиторы, исполнявшие с капеллами собственную музыку, зачастую и были первыми дирижерами. Они могли отбивать ритм ногой или размахивать нотным свитком, как Бах. Нередко эту функцию исполняли клавесинисты или первые скрипачи, подававшие сигналы взмахами смычка. Бывало, что дирижеров было несколько — в опере хормейстер мог управлять певцами, а концертмейстер — оркестром. Важно, что почти всегда дирижер был и музыкантом тоже — пел или играл. Концертмейстеры исполняли партию первой скрипки и подавали сигналы остальным музыкантам глазами и кивками головы, или же, прервав игру, отстукивали ритм смычком. 

Дело случая. В сущности, палочка была заменой уже привычному смычку или нотному свитку. Дирижеры начали использовать палочку в начале XIX века и, судя по описаниям, палочки эти поначалу были довольно увесистыми. Именно XIX век становится веком рождения дирижеров как отдельной профессии — они окончательно отделились от оркестров, занялись исключительно дирижированием, встали на специальные возвышения и, что было особенно необычно, повернулись спиной к публике. Первым это сделал либо Гектор Берлиоз, либо Рихард Вагнер — кому принадлежит первенство, доподлинно неизвестно. Невероятно разросшемуся и усложнившемуся симфоническому оркестру XIX века, число участников которого могло исчисляться сотнями, специальный человек-регулировщик был жизненно необходим — возможности что-то играть параллельно с дирижированием у него уже не было. Фигура дирижера, безусловно, была еще и порождением романтической традиции — только в ней мог органично существовать вознесшийся над толпой черный силуэт гения-одиночки, который одним движением руки управляет невероятной массой звука и эмоциями слушателей. 

Как минимум, задавать ритм и сигнализировать, кто в какой момент вступает — это действительно важно. Музыканты, конечно, и сами могут следить за происходящим по нотам, отсчитывать такты и прислушиваться к коллегам, но это не всегда просто, а в большом симфоническом оркестре музыканты просто не могут услышать все партии. Однако этим задачи дирижера, разумеется, не ограничиваются: он отвечает за все параметры исполнения, за то, чтобы все было объединено единым темпом и настроением. И за трактовку — ведь одно и то же сочинение можно сыграть совершенно по-разному. С разной скоростью, расставляя разные акценты, по-разному трактуя настроения частей, уделяя разное внимание партиям. Этим дирижер и занимается на репетициях, разбирая, иногда очень въедливо, партитуры с музыкантами, пока не будет удовлетворен звучанием и общим смыслом сочинения.

Это особенно важно, когда традиция исполнения прервана — произведения многих великих композиторов XVII и XVIII века долгое время не исполнялись, и как они звучали при их жизни, мы можем только догадываться. Если современный композитор может разобрать с дирижером всю партитуру, объясняя, как именно нужно исполнять его сочинение (хотя и тут у дирижера есть право голоса и свобода воли), а, скажем, в Вене еще живы музыканты, которые учились у людей, игравших вальсы Иоганна Штрауса под управлением самого Штрауса, то на вопрос «Как правильно сыграть сочинения Баха, Вивальди или Люлли» однозначного ответа нет. Ноты того времени крайне скупы на пояснения, а множество деталей, не указанных в нотах, но очевидных музыкантам того времени, для нас, возможно, утеряны навсегда. Просто «сыграть по нотам» в этом случае невозможно: проблема дешифровки барочной партитуры сродни сложному музыковедческому детективу. Достаточно прочитать любую книгу недавно почившего дирижера Николауса Арнонкура, чтобы в этом убедиться — фактически, он говорит о том, что нужно изучить все известные источники того времени, а затем, одновременно учитывая и игнорируя то, что написано в нотах, попытаться понять не букву, но дух произведения. «Верным произведению в настоящем понимании этого слова будет лишь тот, кто найдет в нотах замысел композитора и в соответствии с ним сыграет эти ноты. Если композитор пишет целую ноту, имея в виду шестнадцатую, то верность не нотам, а произведению сохранит тот, кто сыграет шестнадцатую, а не тот — кто целую», — пишет Арнонкур.

Именно. Два разных дирижера могут исполнить одну и ту же симфонию очень похоже (хотя и никогда — идентично), а могут — совершенно по-разному. Вот очень красноречивый ролик проекта Arzamas: посмотрите, что происходит со знаменитым бетховенским «Та-та-та-та» в руках главных дирижеров мира.

Еще один пример: одно и то же сочинение Баха, которым дирижирует Карл Рихтер:

И Николас Арнонкур:

Необязательно. Но работа эта непростая и ответственная, и без некоторого нажима и решительности не обойтись, а в отношениях дирижера и оркестра нетрудно увидеть метафору отношений правителя и толпы (феллиниевская «Репетиция оркестра» построена на ней практически целиком). В XX веке многие дирижеры не избежали соблазна управлять своими оркестрами, упирая на диктат, давление и атмосферу страха. Великие дирижеры века — Герберт фон Караян, Вильгельм Фуртвенглер, Артуро Тосканини — были людьми, о работе с которыми музыканты вспоминают со священным ужасом. Сохранилась аудиозапись одного из припадков бешенства Тосканини, а они с ним случались регулярно. Но даже безукоризненно воспитанные дирижеры способны умертвить музыканта одним взглядом. Посмотрите на репетицию Евгения Мравинского и попробуйте представить себя на месте оркестранта.

Уже к началу XX века дирижеры были настоящими поп-звездами, с гастролями и невероятными гонорарами. Развитие самолетных сообщений этот процесс только усилило: теперь дирижер мог управлять не одним, а несколькими оркестрами в разных странах, летая с репетиции на репетицию. Самый близкий и понятный пример — Валерий Гергиев: он вполне способен продирижировать двумя концертами в день в разных странах.  

Нет. Это вопрос исключительно психофизиологии и общей внятности дирижера. Он может быть очень сдержанным, а может буквально танцевать за пюпитром — и оба варианта не гарантируют хорошего (или плохого) исполнения, это просто разные манеры.  

Есть как минимум один знаменитый пример — оркестр Персимфанс, существовавший в СССР с 1922-го по 1932 год. Он состоял из высококлассных музыкантов и ставил своей задачей обходиться без дирижера — все важные решения принимались коллегиально, а музыканты, чтобы слышать и видеть друг друга, рассаживались не лицом к зрителям, а по кругу. Репетиций поначалу требовалось несколько больше обычного, но потом система стала отработанной. Качество исполнения при этом не страдало — у Персимфанса была хорошая репутация, их игру, в частности, очень хвалил Сергей Прокофьев. Но все-таки их история осталась довольно экзотическим примером. Впрочем, в 2008-м году музыкант Петр Айду возобновил работу Персимфанса, и теперь на игру оркестра без дирижера могут посмотреть все желающие. 

Автор: Алексей Мунипов, директор по спецпроектам Arzamas

В материале использованы изображения Aaron K. Kim, Rohith M. S. / Noun Project (CC BY 3.0 US)