«Человек спасал свою свободу. Спасался от фашистского закона» В Минске задержали Алексея Москалева. «Медуза» попыталась узнать, что произошло, у Дмитрия Захватова — адвоката, который был с ним на связи во время побега

В ночь на 30 марта в Минске задержали Алексея Москалева — жителя Тульской области, сбежавшего накануне приговора по делу о повторной «дискредитации» российской армии. Суд признал Москалева виновным и постановил отправить на два года в колонию; его дочь Маша попала в приют. О задержании Москалева первыми сообщили независимые СМИ, позже информацию подтвердило МВД Беларуси. Где сейчас находится Алексей, по-прежнему неизвестно. «Медуза» поговорила с адвокатом Дмитрием Захватовым, который был на связи с Москалевым во время его побега, — и попыталась выяснить, как спецслужбы смогли его задержать (и возможно ли вообще сбежать из современной России).

— Алексей Москалев сам вышел с вами на связь? Для чего?

— Не могу поделиться такой информацией. 

— Вы писали, что он передал вам письмо от своей дочери Маши. 

— Да, он прислал мне письмо. Но говорить о способе, как он это сделал, я не могу. 

— У Алексея была в это время связь с дочерью?

— Я не знаю.

— Как вы отреагировали на новость о его побеге? На ваш взгляд, это правильное решение?

— Человек спасал свою свободу. Свобода всегда лучше, чем несвобода. Человек спасал себя от действий фашистского закона, не являющегося правом. Это его выбор, и нужно его уважать.

— Вы можете рассказать, как именно Алексей сбежал из-под домашнего ареста и как оказался в Минске?

— Во всех деталях не знаю, а если бы и знал — не сказал бы. 

— Вы могли бы прояснить, почему именно говорить об этом нельзя?

— 24 февраля 2022 года мы все проснулись в [стране с] окончательно оформленной фашистской диктатурой. В марте 2022 года в Уголовный кодекс был внесен ряд законов, которые по своей сути фашистские. Они принимались специально для того, чтобы карать людей за абсолютно допустимое, корректное мнение. 

Для жителей Российской Федерации это означает следующее: они могут попадать в ситуации, когда они вольно или невольно будут сталкиваться с преследованием со стороны государства. Человек может говорить что-то даже не публично, а в телефонном звонке, как это уже было в деле бывшего сотрудника полиции Сергея Веделя (Клокова). Или может сказать что-то «антисоветское» на кухне, празднуя день рождения. Иногда в таких ситуациях единственный способ спасти свою свободу — побег. 

Людей, которых власти преследуют за выражение мнения, будет еще больше. И чем больше мы даем информации о том, каким образом беглецов необходимо искать, тем меньше у них шансов на успех. 

— Возвращаясь к письму Маши. Вы писали, что это Алексей попросил его опубликовать. Обсуждали ли вы, когда это лучше сделать? Что, может быть, стоит придержать публикацию до момента, когда сам Алексей окажется в безопасности? И не привлекать к ситуации еще больше внимания?

— К этому делу и без письма было привлечено огромное количество внимания. По какой причине оно было опубликовано именно в этот момент, я не буду говорить. Насколько оно повлияло или не повлияло на его арест [в Минске], я сказать не могу. Об этом мы, наверное, узнаем позже. 

— Побег Алексея Москалева комментировала бывшая сотрудница Первого канала Марина Овсянникова. На ваш взгляд, это нужно было делать?

— Марина Овсянникова не сказала ровным счетом ничего. Она, во-первых, сказала, что сбежала [сама] — это общеизвестная информация, поскольку она находится не в тюрьме, а в Париже. Второе, что она сказала, — часть людей, которые принимали участие в истории с Москалевым, участвовали и в ее побеге. Из этой информации можно вынести что-то полезное? Я думаю, что нет. 

— Не знаю, я не сотрудник ФСБ или белорусского КГБ. 

— Представьте, что вы сотрудник, и попробуйте из этой информации получить что-то полезное. И вы поймете, можно это связать таким образом, чтобы это привело к поимке Москалева. 

— Я бы сразу связала это с вами, поскольку Овсянникова рассказывала, что бежать ей помогли в том числе вы. А вас — с Pussy Riot и историей побега Марии Алехиной. И это дало бы мне понимание, где искать Алексея Москалева. 

— Я не находился с Алексеем Москалевым. Общеизвестно, что он бежал. Также общеизвестно, что Маша Алехина находится за пределами Российской Федерации вместе с [еще одной участницей Pussy Riot] Люсей Штейн. Общеизвестно, что Марина Овсянникова также находится за пределами Российской Федерации. Как это можно связать? Одним способом — они все убежали от политически мотивированного преследования. Не более того.

— Да, но мы знаем, например, что Мария Алехина уезжала из России через Беларусь. 

— Беларусь большая. Попробуйте найти человека даже в большом и длинном здании, если не знаете, где конкретно его искать. Розыск осуществляется исключительно посредством анализа данных сотовой связи и геолокации, а также систем слежения за дорожным движением. Вероятнее всего, в деле Алексея случилось именно это, но подробности мы, скорее всего, узнаем позже. 

— Как вы узнали, что Москалев задержан?

— Я не могу раскрывать эту информацию. 

— Местонахождение Алексея вам по-прежнему неизвестно?

— Нет. 

— Вы описали в своем телеграм-канале несколько вариантов того, что будет дальше с Алексеем: начиная с того, что приговор ему могут пересмотреть, а дочь вернуть за «покаяние», — и до того, что ему «накинут еще что-нибудь». Какой из них вам кажется наиболее вероятным?

— Зависит от людей, которые комментируют эту ситуацию. Если они найдут в себе силы перестать обвинять друг друга — и займутся делом. То есть начнут комментировать ситуацию в том контексте, что это безобразие и беспредел как со стороны белорусских, так и российских властей. Что это нарушает уже даже не закон, а самые основные нормы общественной морали, в том числе декларируемые самой властью «семейные ценности». Тогда, возможно, исход дела будет чуть лучше, чем если продолжится бесконечное навешивание ярлыков и ругань относительно того, кто и что не так сказал. 

— А вы получаете какие-то претензии по этому поводу?

— В свой адрес — нет. Я видел претензии в адрес Марины Овсянниковой. Опять [звучали] обвинения ее в связях со спецслужбами — это чушь. Человеку дали убежище на территории европейской страны, зная ее историю, как преследовали ее семью. Но при всем этом опять звучат совершенно дебильные обвинения.

В учебнике по спецпропаганде КГБ это называется «методом тухлой селедки» — это когда на человека навешивают совершенно безумные обвинения и они безумные настолько, что человек пропитывается запахом этих обвинений, запахом «тухлой селедки». 

— Что теперь будет с Алексеем Москалевым? Отразится ли на его положении побег?

— С точки зрения закона побег из-под домашнего ареста может повлечь за собой изменение меры пресечения в сторону ужесточения, то есть заключения под стражу.

— После побега Москалева было довольно много публикаций с рассказами людей, которые в разное время бежали из России. Как вы к этому относитесь? 

— Мое мнение: раскрывать подробности — это очень плохо. Обратите внимание, как та же самая Марина Овсянникова ведет себя, когда рассказывает про эту ситуацию. Она не дает никакой информации. Она говорит: «Я убежала лесами-полями». В каком направлении, по какой дороге, во что она переодевалась, какие парики носила, какой костюм был на ее дочери, какими средствами связи они пользовались, кто конкретно их вывозил, на каких машинах, в какую страну — этого ничего она не рассказывает. Она об этом молчит и правильно делает. А те люди, которые рассказывают что-то из этого, оказывают медвежью услугу гражданскому обществу. 

— Остается ли еще возможным помочь человеку, которого, например, преследуют по политическим мотивам, бежать из России?

— Допускаю, что возможно. 

— Вы помогали бежать Марине Овсянниковой. Как вы считаете, правильно ли это для адвоката?

— Я руководствуюсь следующим принципом. Можете спасти человека и его детей от унижений, разлучения с семьей, возможной смерти в тюрьме из-за жестокого обращения по очевидно политически мотивированному преследованию, как это было в случае с Мариной? Просто сделайте это, несмотря ни на что, и да поможет вам в этом бог. И будь что будет. 

Повторюсь еще раз: фашистский закон не есть право. Закон, содержащий в себе прямую и неприкрытую дискриминацию по признаку отношения гражданина к агрессивной, захватнической, незаконной войне, признанной в таком качестве резолюцией Организации Объединенных Наций, — это не право. Он юридически ничтожен: его применение с точки зрения права не должно влечь за собой никаких юридических последствий, кроме реабилитации, компенсации ущерба за незаконное уголовное преследование в национальной юрисдикции. 

В международной юрисдикции применение к гражданину подобного закона со стороны властей РФ наделяет его правом обращаться в другую страну с заявлением о предоставлении ему политического убежища в соответствии с Женевской конвенцией о статусе беженцев 1951 года. Это с одной стороны. 

С другой стороны, если «суды» и «органы следствия» Российской Федерации считают для себя возможным применять подобные законы на практике, то им следует еще раз прочитать Нюрнбергские принципы, особенно принцип VI. 

— Будете ли вы как-то помогать Алексею Москалеву сейчас? Можно ли что-то сделать?

— Это самая ужасная, самая возмутительная и гадкая история за последнее время. Невероятное позорище для всех, кто был организатором и соучастником преследования Алексея и его дочери. Я буду очень внимательно следить за судьбой Алексея. Будет понятно в процессе, смогу или не смогу ему чем-то помочь.